И стоишь ты уже не на полу старого кинотеатра или там кегельбана, а на стекле, на стеклянной такой равнине, и ты не видишь, конечно, что у тебя за спиной, но точно знаешь, что распростерлась эта равнина на тысячи миль и нет ей конца.
Здесь, в Державе Желаний, все было вроде и так же, и совсем не так. Когда логотип телефонной компании исчез и Райделл оказался на стеклянной равнине, он невольно сказал: «О!» – потому что отчетливо видел ее края, и равнина эта словно висела в пустоте, а вокруг нее колыхалось нечто неопределенное, то ли туман, то ли облако, то ли дымка, и было это оно никакого цвета и всех цветов сразу, призрачное такое мерцание.
А затем появились эти огромные, выше всего на свете фигуры, стеклянная равнина висела на уровне их… груди, что ли, хотя какая же у них грудь? И они смотрели на Райделла сверху, словно на муравья или там на игрушку детскую.
Один из них был похож на тиранозавра, только его короткие передние лапы заканчивались не когтями, а чем-то вроде пальцев. А рядом – гора с человеческими чертами. Широкое бесстрастное лицо, обрамленное растафарианскими косицами, полуприкрытые веки – и все это бурый, изборожденный расселинами камень, мелкий кустарник и мох. И еще плотная, слежавшаяся глина – из нее сформованы косицы.
Затем Райделл перевел глаза на третью фигуру и сказал: «Мамочки».
Такая же огромная, как и две предыдущие, она состояла из бесчисленных телевизоров, даже не телевизоров, а телевизионных изображений, слитых воедино и непрерывно меняющихся. Калейдоскопический экран мерцал миллионами цветов, от попытки присмотреться к какому-нибудь его участку повнимательнее кружилась голова, звуковое сопровождение сплеталось в нечто, отдаленно похожее на рокот водопада, в шум, который не был шумом, в звук, который не был звуком.
– Добро пожаловать в Державу, – улыбнулся динозавр.
Из его кошмарной пасти звучал голос веселой, очаровательной женщины, огромные зубы были обточены в форме храмов и пагод. Райделл вгляделся в искусную резьбу, какую-то долю секунды она была видна отчетливо, но затем дрогнула и расплылась.
– У тебя не больше тридцати процентов необходимой частотной полосы, – сказала гора с растафарианскими косичками голосом горы с растафарианскими косичками. – Ты находишься в Кей-Ти-пространстве и…
– Может, эмулятор вырубить? – предложил голос, смодулированный из рокота телевизионного водопада.
– Лишние хлопоты, – проворковал динозавр. – Не думаю, чтобы это был серьезный разговор.
– Фамилия, имя, – сказала гора.
Райделл неуверенно замялся.
– И страховочный, – динозавр прикрыл пасть ладонью и зевнул, – номер.
Райделл вспомнил вечные рассуждения отца, что обозначала «страховка» прежде и что – теперь; кого теперь, от чего и как страхуют, присваивая человеку при рождении этот самый номер.
– Имя и номер, – сказала гора, – или мы уходим.
– Райделл, Стивен Берри. – А затем – цепочка цифр.
– Ясненько, – кивнул динозавр. – Бывший полицейский.
– Мамочки, – ужаснулась гора.
Кого-то она Райделлу страшно напоминала.
– Бывший – и безо всякой надежды на будущее, – добавил динозавр. – Затем работа в «Интенсекьюре».
– Вляпался, сердечный. – Гора ткнула в сторону Райделла – рукой? лапой? Гранитная, поросшая мхом клешня заслонила половину неба, словно идущий на посадку космолет. – Крутой облом?
– Да уж куда там круче, – согласился телевизионный водоворот. – Впервые вижу, чтобы Лоуэлла волновали чужие проблемы. Более того, он даже не сказал нам твоего имени.
– Не знает, вот и не сказал.
– Кули валять да к стенке приставлять – это дело он знает туго, а больше – ни хрена, ха-ха-ха, – ответила гора издевательски сэмплированным голосом самого Райделла. Тот попытался заглянуть горе в глаза, увидел на мгновение пару голубых озер, кусты, рыжеватого зверька, стремительно несущегося по склону… Картина расплылась и пропала. – Лоуэлл и ему подобные воображают, что мы нуждаемся в них больше, чем они – в нас.
– Изложи суть своего дела, Стивен Берри, – сказал динозавр.
– В Бенедикт-Каньоне было некое происшествие…
– Да, конечно, – прервал его динозавр, – и ты сидел за рулем. Но при чем здесь мы?
Только теперь Райделл осознал, что динозавру, да и остальным тоже, доступны все его досье – полицейское, интенсекьюровское, любое; что они просматривают эти материалы прямо сейчас. Странное было ощущение.
– Так вы что, в файлы мои залезли?
– И не нашли там ничего интересного. – Динозавр снова прикрыл рот рукой, но зевка не получилось. – Бенедикт-Каньон?
– Ну да, – сказал Райделл. – Это ваша работа.
Гора приподняла брови. Вздрогнули и поползли вверх чахлые, прибитые ветром кусты, лавиной посыпались стронутые с места камни, но Райделл этого почти не замечал.
– Строго говоря, это не совсем так. Мы придумали бы что-нибудь более изящное.
– Но зачем вы это сделали?
– Если тебе так уж важно, кто именно задумал и организовал это скандальное происшествие, – вмешался динозавр, – поинтересуйся супругом темпераментной леди. Он успел уже подать на развод, имея к тому весьма основательные причины.
– Так он что, нарочно ее подставил? И уехал нарочно, и садовника подговорил?
– Теперь я понимаю, с чего это Лоуэлл стал таким добреньким, – заметила гора.
– Так что же вам нужно, мистер Райделл? – пророкотал Телевизор. – Вы так ничего и не сказали по существу.
– Работу примерно того же рода. Я хочу, чтобы вы сделали такое еще раз. Для меня.
– Ох, Лоуэлл, Лоуэлл…
Гора сокрушенно покачала головой. Покатились вырванные из косичек комья глины, склон окутался пылью.
– Вы забываете, – заметил динозавр, – что работы подобного рода опасны. А опасная работа стоит весьма дорого. А у вас, мистер Райделл, нет ни гроша за душой.
– А что если вам заплатит Лоуэлл?
– Лоуэлл не заплатит. – На огромном непроницаемом лице змеились и переплетались миллионы изображений. – Рассчитался бы за старое, и то спасибо.
– Ничего страшного, не заплатит Лоуэлл – заплатят другие. – Райделл и сам не понимал, вранье это или не совсем вранье. – Только вы должны выслушать меня. Всю историю, от начала до конца.
– Нет, – сказала гора. Только теперь до Райделла дошло, кто послужил образцом для ее внешности. Этот мужик, которого показывают иногда в исторических программах, изобретатель наглазников или какой-то там еще хрени. – Нам обрыдли халявщики – можешь, кстати, передать это Лоуэллу.
Гиганты начали блекнуть, рассыпаться на крошечные цветные пятнышки, первичные атомы виртуального мира; Райделл терял их, терял навсегда.
– Подождите, – крикнул он. – Есть среди вас кто-нибудь из Сан-Франциско?
– А что, если да? – из расплывчатого, почти утратившего форму облака материализовался динозавр.
– И он вам нравится?
– Почему ты об этом спрашиваешь?
– Потому что он изменится, и очень скоро. Нашлись желающие переделать его по образу и подобию Токио.
– Токио? – телевизионный водоворот принял на этот раз форму бешено вращающегося шара. – Кто тебе сказал?
– В Токио не больно-то развернешься, – заметила вернувшаяся из небытия гора.
– Выкладывай, – коротко бросил динозавр.
Что Райделл и сделал.
Шляпу Шеветта уже надела, а очки держала в руке. Покачивала очками и смотрела, как Райделл снимает шлем, вытирает со лба пот, кладет шлем на крошечный столик.
– Не врубилась я что-то в идею, – сказала она. – Крыша у тебя съехала, вот это уж точно. Вместе с карнизом.
– Очень может быть, – согласился Райделл. – Сколько там, кстати, с меня.
Оказалось, что изрядно. Остатков наличности едва хватило.
– На кой ляд было через Париж? – пробормотал он.
– Спроси чего полегче, – сказала Шеветта и встала.
Залитый солнцем город, с крыши этой крошечной, прилепившейся к устою коробки. Люк открыт. Слышно, как Скиннер перебирает свое имущество. Медленно наполняет картонный ящик предметами, которые я должен отнести вниз, туда, где торговцы старьем раскладывают свой товар на вытертых одеялах и грязных, насквозь промасленных кусках брезента. Осака далеко. Ветер приносит обрывки песни, стук молотка. Сегодня утром Скиннер поинтересовался, видел ли я в штейнеровском аквариуме щуку.
– Нет.
– Она не двигается, Скутер. Совсем не двигается.
Жаль, что я не поговорил с Фонтейном сам. Так он точно ничего больше не сказал? И он нашел велосипед? Плохо это, очень плохо. Она ж без велосипеда не может. Жопу до костей стерла, пока заработала. Он из бумаги склеен, внутри. Японская конструкционная бумага, как она там называется? Ни хрена ты, Скутер, не знаешь. Это ж твой долбаный язык. Забываешь его еще быстрее, чем мы… Трубки из этой бумаги, затем их покрывают арамидом или чем там. А она, она, думаешь, все так и оставила? Хрен там. Приволокла его как-то домой и три часа напыляла фальшивую ржавчину. Фальшивую ржавчину, ну вот ты, Скутер, ты можешь себе такое представить? И тряпьем старым оклеивала, раму, все подряд. Чтобы не выглядел новым. Вообще-то от этого больше толку, чем от замков и всей этой хрени, точно больше. Знаешь, Скутер, как взломать криптонитовый замок? Домкратом от «вольво». Вольвовский домкрат подходит тик-в-тик, ну как нарочно подгоняли. Качнуть раза два – и пиздец котенку. Ими больше не пользуются, замками этими. А некоторые люди их все еще любят. Вон там лежит один такой, вон, посмотри… Я ее считай что нашел, на помойке подобрал. Они уже решили отвезти ее на тележке к концу моста, пусть город с ней разбирается. Да мы, говорят, и довезти ее не успеем, помрет раньше. А давитесь вы, говорю, конем, имел я вас в рот и в ухо. Затащил ее сюда, наверх. Сумел как-то. Почему? Потому. Вот ты увидишь, как человек умирает, так что, пройдешь мимо, словно это по телевизору?
