– Если решила купить что-нибудь, возьми лучше «Амекс». Это на деловые расходы.
– Мне только номер посмотреть, – ответила Холлис. – Хочу позвонить насчет украденной карточки.
Олли приехал, когда журналистка решала вопрос с пропажей; это избавило их от долгих разговоров. Инчмэйл всегда умел отделываться от чужаков подобного сорта. Олли почти мгновенно исчез.
– Допивай, – сказала Холлис, кивая на бельгийское пиво перед Инчмэйлом. – А где Хайди?
– Кадрит бармена, – отмахнулся Рег.
Холлис высунула нос из белоснежной виниловой кабинки: бывшая барабанщица вела беседу с блондином у бара. Хорошо, что Инчмэйл убедил ее оставить упакованное топорище на сиденье взятой напрокат голубой «хонды».
– А что вы здесь делаете? То есть спасибо, конечно, за хлопоты, но как вы узнали, где меня искать?
– Ну, «Болларды» не явились на запись: оказалось, двое из них подхватили грипп. Тогда я стал названивать в «Синий муравей». Вообще-то номера даже нет в справочнике. Потом пропятился по их корпоративной лестнице задом наперед к самому́ Бигенду, и тут он как на меня набросится!
– Почему?
– Хочет использовать «Такой быть сложно» в китайской рекламе автомобилей. Вернее, реклама-то всемирная, а машина китайская. Бигенд говорит, мол, давно не слышал этой песни, а встретил тебя – и вспомнил. Швейцарский режиссер, бюджет – пятнадцать миллионов долларов...
– И все – на рекламу машины?
– Надо же пустить пыль в глаза.
– Что ты ответил?
– Нет. А то как же! Самое подходящее начало беседы, правильно? Нет, и точка. А Бигенд продолжал соловьем разливаться, навешал мне на уши раскидистой лапши, дескать, он обеспокоен, дескать, ты пропала в Ванкувере вместе со служебным автомобилем и не объявляешься, прямо кино про Джеймса Бонда, и, дескать, почему бы мне не взять самолет «Синего муравья» минут через пятнадцать и не проверить, как ты там?
– И ты его послушал?
– Не сразу. Не люблю, когда со мной играют в кошки-мышки, а твой начальник – тот еще шулер.
Холлис кивнула.
– Я как раз обедал вместе с Хайди. Выложил ей все, она и клюнула. Разволновалась из-за тебя. Тут уж и я завелся. Хотя понимал, что ему только на руку, если мы явимся вдвоем, но почему не позволить себе небольшое безобидное приключение, да и Бигенд согласился взять нас обоих.
– Куда взять?
– В китайский рекламный ролик. Теперь от нас требуется переписать песню с другими словами. На стихи про китайский автомобиль. Но я уже подцепил паранойю от нашей дивной барабанщицы, которая вон там клеит парня. И вот мы с Хайди уже в машине, гоним в Бербанк[182]. По-моему, дольше добирались туда, чем летели к тебе. У меня в кармане был паспорт, у нее права, и больше никаких пожитков, только то, что на нас.
– Поэтому она себе купила топорище?
– Просто ей не понравился район, где стояла твоя машина. Я сказал, что нужно все правильно истолковывать, читать между строк, глубоко знать подтекст и что здесь не так уж опасно. Но Хайди не слушала – заскочила в первый же склад пиломатериалов и вооружилась. Мне-то ничего не перепало.
– А тебе дубинка не пойдет. – Холлис полезла под куртку и принялась отчаянно чесать себе бока. – Скорее бы уже. Мне надо под душ. Сейчас я была в таком месте, где много отходов шлифованного стекла. И цезия.
– Цезия?
Она поднялась и взяла белые карточки, оставленные Олли.
– Так откуда ты, говоришь, взялся? – спросил человек из фирмы Игоря, протягивая открытую бутылку пива.
Тито ничего такого не говорил, однако небрежно бросил в ответ:
– Нью-Джерси.
Добравшись до репетиционной студии, он успел связаться с Гарретом и сообщить ему, что работа выполнена, но самому ему этой ночью лучше держаться подальше от некой известной улицы. Правда, беглец умолчал о вертолете: внутренний голос подсказывал, что собеседнику и так все известно.
Тито принял бутылку и прижался разгоряченным лбом к ее холодному стеклянному боку. Как же ему понравилось играть! Под конец – пусть и на несколько мгновений, но все-таки, – явились даже guerreros.
– Прикольно, – сказал мужчина. – И родные твои оттуда?
– Они в Нью-Йорке, – проронил Тито.
– Ага. – Собеседник кивнул и отхлебнул пива. – Прикольно.
80
Смертоносный монгольский червь
– Зал ожидания бизнес-класса в «Эйр Хрень»! – с восторгом объявил Инчмэйл, удобно устраиваясь посередине первого этажа на квартире Бигенда.
– Наверху еще спальня, не хуже, – похвастала Холлис. – Я вам покажу, только сначала помоюсь.
Хайди положила завернутое в бумагу топорище на стойку рядом с лэптопом.
– ’Оллис! – На вершине парящей стеклянной лестницы появилась Одиль в безразмерном спортивном свитере. – Это Бобби, ты его найти?
– Вроде того. Долго рассказывать. Спускайся и познакомься с моими друзьями.
Француженка босиком сошла по ступеням.
– Рег Инчмэйл и Хайди Гайд. Одиль Ричард.
– C&a va? – спросила пришедшая, заметив топорище. – Что это?
– Подарок, – ответила Холлис. – Осталось найти, кого им осчастливить. Я в душ.
И она поднялась наверх.
Фигурка синего муравья по-прежнему стояла на своем месте, изготовившись к действию.
Холлис разделась, внимательно себя осмотрела, к счастью, не обнаружив никакой сыпи, и долго-долго старательно мылась под струями горячей воды.
Чем теперь заняты Гаррет и старший мужчина? Куда отправился Тито, когда его высадили? Почему сумочка – или по крайней мере шифратор Бигенда, – отрастив себе ноги, разгуливает по улице? А смертоносный монгольский червь – какую форму он примет сегодня? Этого журналистка не знала.
Неужели она и вправду видела, как облучают сто миллионов долларов при помощи гранул медицинского цезия? Видела, если Гаррет не врал. Хотя какой в этом смысл? Холлис намыливалась в третий раз, когда ее вдруг осенило.
Цезий нельзя отмыть. Никаким порошком. Значит, и деньги уже не отмоются.
Ей даже не пришло в голову задавать вопросы Гаррету, пока тот готовился покинуть мастерскую. Нет, правда, ни одного вопроса. Холлис чувствовала всем сердцем: нужно делать то же самое, что и он; делать, а не говорить об этом. Молодой человек очень сосредоточенно проверял каждый предмет дозиметром, стараясь ничего не забыть.
Она была совершенно уверена, что не оставила сумочку. Кто-то забрался в фургон, пока все четверо говорили с мусорщиками.
Холлис обтерлась полотенцем, оделась, убедилась, что паспорт на месте, и высушила волосы.
Когда она спустилась, Инчмэйл сидел на краю двадцатифутовой кушетки (цвет кожаной обивки очень близко напоминал оттенок сидений в «майбахе» бельгийского рекламного магната) и читал сообщения на своем телефоне. Хайди с Одиль удалились, казалось, на целый квартал – так обманывала игра светотени на полированном бетонном полу – и походили на человеческие силуэты, которые нарочно рисуют на архитектурных чертежах для демонстрации масштаба.
– Опять твой Бигенд, – сообщил Рег, отрываясь от телефонного экрана.
– Это не мой Бигенд. Но будет твоим, если продашь ему права на «Такой быть сложно» для рекламы китайских машин.
– На это я, разумеется, пойти не могу.
– Из чисто художественных соображений?
– Просто нужно согласие всех троих: мое, твое, Хайди. У нас же совместные права, если помнишь.
– Лично мне без разницы, решай сам.
– С чего вдруг?
– Ты же до сих пор в бизнесе, до сих пор имеешь долю.
– Он хочет, чтобы ты это написала.
– Что написала?
– Изменила слова в песне.
– И сделала из нее рекламную заставку?
– Главную тему. Целый гимн. Под брендом постмодернизма.
– Это нашу «Такой быть сложно»? Издеваешься?
– Он меня завалил сообщениями, каждые полчаса достает. Решил припереть к стенке. От таких людей меня просто тошнит. Честно.
Холлис пристально взглянула на него.
– А где смертоносный монгольский червь?
– Ты о чем?
– Не знаю, чего мне сейчас больше бояться. Помнишь, ты на гастролях рассказывал про смертоносного червя? Настолько ужасного, что его никто не может описать?
– Ну да, – подтвердил Инчмэйл. – Эта тварь не то плюется ядом, не то электрическими разрядами. – Он улыбнулся. – А может, гноем.
– И прячется в дюнах. Где-то в Монголии.
– Правильно.
– Так вот я приняла твой рассказ на вооружение. Червяк превратился в символ всех моих страхов. Мне кажется, он ярко-красный...
– Они правда ярко-красные, – вставил Инчмэйл. – Пурпурные. И без глаз. А тело толстое, как бедро ребенка.
– Теперь любой сильный страх, с которым я не могу справиться, обретает такую форму. День или два назад, в Лос-Анджелесе, Бигенд со своим журналом-призраком и эти жуткие странности, куда он сунул свой нос и затянул меня за собой, даже рассказать нельзя, – все это мне представлялось в виде смертоносного червя, который прячется в дюнах.
