Ознакомительная версия.
И халфлинги наносят первый удар. Мечи и трезубцы взлетают и опускаются, ядовитые плевки с мерзким шипением рассекают воздух, некоторые русалки, не надеясь на яд и примитивное оружие, разбрасывают атакующих ударами мускулистых хвостов, но этот прием недолго приносит успех — халфлинги не зря славятся ловкостью. Однако победа дается нелегко, сверху хорошо видно, как в центре строя четыре шеренги сжимаются в три, а затем и в две по мере того, как живые занимают места убитых и раненых.
Русалки сбиваются в кучу, пытаясь соорудить какое-то подобие строя, края халфлингской фаланги загибаются, грозя сомкнуться в кольцо. Зелено-голубая масса, ощетинившаяся трезубцами, уже охвачена с трех сторон, и вот все кончено, внезапно, как это всегда бывает.
Натка не сразу выходит из оцепенения. Я наполняю ее бокал и вкладываю ей в руку.
— За победу! — говорю я.
Натка машинально отпивает половину бокала и чуть-чуть приходит в себя.
— И часто? — спрашивает она.
— Что часто? — не понимаю я.
— Часто происходят такие сражения?
— Да почти каждый день.
— Бедный мой, — говорит Натка и испуганно зажимает рот.
— Не бойся, — говорю я, — я не причиню тебе вреда.
Мы сидим за столом еще некоторое время, но разговор не клеится, а еда давно успела остыть. Потом командир шаманов выходит на связь доложить о добыче и потерях, мы долго разговариваем, а когда разговор заканчивается, оказывается, что Натка уже ушла. Ну и хорошо, все равно от нее в таком состоянии немного пользы.
Я ожидал найти в озере запас маны, но моим надеждам не суждено сбыться. Единственной добычей этого боя был лук. Очень хороший лук, щедро напоенный магией, достаточно сказать, что обычная стрела, будучи выпущенной из него, при попадании в цель вспыхивает первородным пламенем. Но воспользоваться магией этого лука может только герой, а среди моих героев нет лучников. В общем, бесполезное приобретение, ни в коей мере не окупающее шестьдесят халфлингских жизней. Хорошо хоть, что узел захвачен, да и то… Вряд ли я накоплю запас маны, необходимый для призвания духа, раньше чем через месяц.
Следующее утро было посвящено зачистке очередных руин, на этот раз на берегу Моря Ящеров, на полпути из Корнвелла в Бирмингем. Руины охраняли полсотни скелетов и столько же зомби, и мое войско, состоящее из халфлингов и людей, справилось с нежитью играючи, живых мертвецов просто расстреляли издали, как мишени в тире. Эта победа принесла мне сто фунтов золота, которые я немедленно переместил в свою башню.
Когда Натка принесла обед, я пребывал в радостно-благодушном настроении. На этот раз я не потащил ее в заклинательный покой, мы обедали в столовой. Натка почти не протестовала против того, что я заставляю ее разделять мою трапезу, она по-прежнему чувствовала себя неудобно и стесненно, но теперь эти чувства не заставляли ее дергаться, нервничать и говорить глупости.
— За победу! — сказал я, поднимая бокал с вином и, когда мы выпили, Натка спросила:
— Великий Оберик, ты все еще отмечаешь вчерашнюю победу?
— Нет, Натка, сегодня мои бойцы истребили сотню живых мертвецов и добыли мне около пятидесяти тысяч золотых.
По лицу Натки проскользнула тень.
— Сколько из них погибло, зарабатывая это золото?
— Нисколько, нежить не успела приблизиться на дистанцию удара. Их расстреляли издали, как зайцев на охоте.
Натка пожала плечами и уперлась взглядом в тарелку. Некоторое время мы молча ели, и я чувствовал, что она что-то хочет спросить, но не решается. Наконец я не выдержал.
— Спрашивай, — сказал я.
— Что?
— То, что хочешь спросить. Я же вижу, тебя что-то мучает.
Натка задумалась на несколько секунд, а потом заговорила, мучительно подбирая слова:
— Великий Оберик, я даже не знаю, как сказать… За последнюю неделю… или две… Ну, с тех пор, как в башню вошел Хэмфаст… Ты так изменился…
— В лучшую сторону или в худшую? — Я был уверен, что знаю ответ, но то, что сказала Натка, оказалось для меня сюрпризом.
— Не знаю, — сказала она. — Ты стал добрее, перестал ругаться, ты больше не смотришь на меня как… как на червя какого-то… Ты как будто стал уважать смертных.
— И что же в этом плохого?
— В этом — ничего. Но… Говорят, ты задумал большую войну.
— Кто говорит? Отец?
— Нет, — быстро ответила Натка, и я сразу понял, что она лжет. Боится, что мой гнев обрушится на почтенного Мусиора.
— Не бойся, — сказал я, — я не сделаю ничего плохого ни тебе, ни твоему отцу. У меня нет причин желать вам зла. Говорят, я задумал большую войну… Можно и так сказать, но эта война направлена только против нечисти, но не против разумных. Ты видела вчера, с кем воюют мои воины.
— Да, видела, но… Ты так легко бросаешь на убой сотни бойцов…
— Почему же на убой? — я чуть-чуть обиделся. — Я еще не проиграл ни одного боя, и ни в одном бою мои воины не потеряли больше половины личного состава.
— А сколько всего погибло разумных в этой войне?
Я задумался, вспоминая все прошедшие битвы:
— Четыреста… Может быть, пятьсот. Вряд ли больше.
— Разве поверженная нечисть стоит таких жертв? Испокон веку разумные жили бок о бок с нечистью, не вмешиваясь в дела друг друга. Если не трогать тварей, они не трогают разумных.
— Иногда твари выходят из берлог, даже если их не трогать, — возразил я. — В дневниках Оберика описано три подобных случая.
И сразу понял, что проговорился.
— В дневниках Оберика?! — воскликнула Натка. — Что ты имеешь в виду? Ты… Хэмфаст?
Мне ничего не оставалось делать, кроме как произнести, вежливо склонив голову:
— Хэмфаст, сын Долгаста, из клана Брендибэк, к твоим услугам, прелестная Натка.
— Какого Долгаста? Из какого клана Брендибэк? Откуда ты взялся, Хэмфаст?
Как давно я уже не объяснял никому, что такое Средиземье…
— Помимо Аркануса и Миррора, существуют и другие миры, — начал я. — Один из них называется Средиземье. Там время течет совершенно независимо от того, путешествуешь ты или сидишь на месте, там небо не светится, а светится только маленький участок неба, который называется солнцем, оно восходит утром и заходит вечером, а в остальное время мир окутан тьмой и ничего не видно, там бывает теплое время и холодное время, и в холодное время вода замерзает, и весь мир засыпан ее кристаллами. В Средиземье тоже живут халфлинги, только там мы называем себя хоббитами. И у нас нет хозяев, мы сами решаем, что нам делать и куда идти. У нас есть алтари, но там никого не убивают, чтобы выкачать ману из мертвого тела. И еще у нас живет старый и мудрый эльф по имени Уриэль, который мне открыл знание высшей магии. Он учил меня, и, когда он нашел дорогу в иные миры, он позвал меня с собой. Случилось так, что дорога открылась только для меня, и я оказался здесь, а он остался там. Оберик призвал меня в башню, он думал, что я могу стать героем и служить ему, а когда понял, что это невозможно, он пытался убить меня. Но случилось так, что это я убил его. А теперь… Теперь я не знаю, что делать. Я не могу оставить страну без хозяина, вы не сможете жить без направляющей воли. Но я не могу вести себя так, как Оберик, я пытаюсь наладить жизнь в государстве…
— И потому ты отправляешь сотни солдат на убой? — перебила меня Натка.
— Они гибнут не зря. Любая нечисть рано или поздно выходит из своих обиталищ, и лучше истребить тварей до того, как они размножатся настолько, что родные места больше не смогут их прокормить. Оберик время от времени устраивал набеги на логова тварей, я же считаю, что это глупая тактика, гораздо разумнее истребить их раз и навсегда. Лучше потерять сто воинов в один день, чем, в течение года терять по воину ежедневно.
Натка надолго замолчала.
— Никогда не думала, что все это так сложно, — сказала она наконец. — Может быть, ты и прав. Но, допустим, ты очистишь страну от нечисти, что ты будешь делать дальше?
Я почти ответил, слова уже были готовы сорваться с моих уст, но я понял, что именно хочу сказать, и испугался. Потому что я хотел сказать, что после нечисти наступит очередь Мерлина, а затем и других хозяев, что мои воины пройдут огнем и мечом по обоим мирам и я стану единственным хозяином Аркануса и Миррора… Откуда такие мысли? Я не мог возжелать такого сам по себе, значит, что-то воздействует на меня, но что? Башня? Или тело Оберика, которое я ношу до сих пор?
— Не знаю, — сказал я. — Все это так странно…
Снова молчание. А потом Натка спросила:
— Зачем ты взял себе тело Оберика?
Я пожал плечами:
— Это получилось само собой. Я посмотрел в зеркало и увидел, что на меня смотрит Оберик. Я не стал возвращаться в прежний облик, я подумал, что халфлинги не захотят подчиняться какому-то выскочке, убившему хозяина и узурпировавшему власть. А просто так взять и уйти я тоже не мог, государство развалится без хозяина, слишком многое завязано на его личности.
Ознакомительная версия.
