— О, точно, — сказал я. — Кукла.
— Похожа на женщину? — спросил он.
— Да.
Пока мы разговаривали, Алан расчленял куклу, отделял от нее руки, ноги и голову (все было прикреплено к туловищу шаровыми шарнирами), потом снова присоединял их на место. Он выполнял эти действия без перерыва, ловко, не глядя на куклу — действовал явно рефлекторно и механически.
— Ты занимался любовью с Анной? — спросил он.
— Я имел в виду мою жену.
— Ее звали Сара, — сказал он.
— Да.
— Вы занимались любовью?
— Да.
— Сколько раз вы занимались любовью?
— Не знаю, — ответил я. — Мы были женаты. Много раз.
— Сколько времени вы были женаты?
— Семь лет.
— Вы занимались любовью много раз?
— Да.
— Сколько раз? — спросил он. — Сто сорок четыре раза?
Я рассмеялся, не сумев сдержаться.
— Откуда ты взял эту цифру?
— Это двенадцать дюжин, — сказал он. — Сто сорок четыре.
— Я знаю, — кивнул я.
— Сколько раз? Сто сорок четыре?
— Я не знаю, Алан.
— Ты занимался любовью с Анной?
Он не отрывался от куклы, разбирая и тут же собирая ее обратно.
— Нет, — сказал я.
— Я имею в виду раньше.
— Раньше, чем я женился? — переспросил я. — Нет. Никогда.
— Ты будешь заниматься с ней любовью?
— Я не буду заниматься любовью ни с кем.
— Рэй, я буду когда-нибудь заниматься любовью с девушкой?
— Возможно, будешь.
— Возможно, буду, — повторил он. — Это хорошо?
— Заниматься любовью?
— Да.
— Иногда, — сказал я.
— Иногда.
— Да.
— Иногда это хорошо, — повторил он.
— Да.
— А иногда плохо?
— Да, — подтвердил я. — Думаю, иногда это плохо. Я имею в виду, бывает по-разному.
— Бывает по-разному.
— Это зависит от многих вещей. Как ты себя чувствуешь. Как она себя чувствует. Какое время дня. Какая погода.
— Это зависит от погоды?
— В некоторой степени, — сказал я. — Да. Зависит. Зависит от многих вещей.
— Это больно?
— Кому?
— Девушке.
— Может быть и больно, — кивнул я.
— Отчего это может быть?
— Если ты слишком грубый, — сказал я.
— Я не буду слишком грубым, — пообещал он.
— Я уверен, что не будешь.
— Я не сделаю ей больно.
— Послушай, Алан, — сказал я, решив, хотя и слишком поздно, сворачивать разговор, который мог еще больше расстроить и опечалить его. — Это не то, о чем надо так сильно беспокоиться.
— Я беспокоюсь.
— Я знаю. Мне очень жаль.
— Ты об этом не беспокоишься, Рэй, потому что ты старый.
— Наверное, ты прав.
— Наверное, я прав, — повторил он. — Когда тебе было столько лет, сколько мне, тебя это беспокоило?
— Не очень, — ответил я.
— Ты любил Сару?
— Очень.
— Ты любишь меня?
— Я тебя люблю, — ответил я, не задумываясь.
— А я тебя люблю?
— Не знаю.
— Я тоже не знаю, — сказал он. — Я люблю Анну?
— Она тебя любит. Это я знаю.
— Я это тоже знаю, — кивнул он.
Минуту он ничего не говорил. Наверное, думал о том, что я сказал, и (или) пытался смириться с моей бесполезностью. Потом встал и пошел к двери. Повернулся, чтобы взглянуть на меня. В руке он держал собранную куклу.
— Я делал это, — сказал он.
— Я знаю, — ответил я.
— Не знаешь.
— Я тебя видел.
— Ты меня не видел, — возразил он.
— Видел.
— Ты меня не видел. Тебя там не было, — сказал он. — Я делал это с куклой.
Он выключил свет.
У нас почти не осталось времени.
Сегодня двадцать пятое. В сентябре тридцать дней, значит, осталось шесть.
Пока я пишу эти слова, Анна на кухне готовит ужин, открывает и закрывает шкафчики и ящички, гремит кастрюлями, звенит столовыми приборами, отчаянно пытаясь себя занять. Алан сидит в комнате Анны. Он заперся там сегодня утром, когда уехал Высокий, оставив после себя хаос. Заперся и не выходил.
Вместо ожидаемого супа мы нахлебались дерьма.
Высокий явился, когда мы только закончили завтракать. Алан за столом рассматривал Библию издательства «Микеланджело», которую я надписал (под надписью Колбергов для своей дочери) и подарил ему. Я написал: «Алану: моему соседу по комнате, моему брату, моему другу. С восхищением и любовью. Рэй». Внизу я приписал «Калгари» и поставил дату. Банальные слова. Я купил книгу просто так, по случаю, а теперь передал по наследству. Я смотрел, как Алан читает надписи. Он их никак не прокомментировал. Похоже, его заинтересовали цветные иллюстрации. Я давно собирался отдать ему Библию, когда придет время.
— Простите, — сказал Высокий. — Я опять пришел к завтраку.
— Мы уже закончили, — сказал я.
— Садитесь, — предложила Анна.
— Спасибо, нет, — отказался он. — Я ненадолго. Я пришел сказать — мне очень жаль, но вам больше не нужно принимать решение.
— О чем вы говорите? — спросил я.
— Я говорю о том, что вы можете остаться с Рэем. — Он взглянул на Алана. — Мы решили его забрать.
Алан не отрывал глаз от Библии.
— Забрать его? — переспросила Анна.
— Мы полагаем, что он готов.
— Вы не можете его забрать, — сказала Анна.
— Разумеется, можем.
— Он вовсе не готов, — настаивала Анна. — Мне нужно еще время.
— Мы считаем, что он готов. У вас есть время до первого числа.
— Но этого недостаточно, — возразила она. — Я обещаю, что скажу, как только мне покажется, что он готов. Мне нужно еще немного времени.
— Это решаем не мы, — ответил он. — Простите. Но в этом нет ничего удивительного. Таков был план с самого начала. Дело только во времени. Я вернусь за ним первого. В полдень. Соберите его к этому времени.
— Пожалуйста, не делайте этого, — попросила Анна. — Не забирайте его у меня. К чему такая спешка?
Я с опозданием собрался вставить кое-что — без сомнения, не очень любезное и от души, — когда поднялся Алан.
— Послушай меня, — произнес он.
— Слушаю, — сказал Высокий.
— Я не пойду с тобой.
— Пойдешь, — возразил Высокий.
— Куда вы его заберете? — спросила Анна.
— Этого я вам не могу сказать.
— Разрешите мне поехать с ним, — взмолилась она. — Я еще могу быть полезной.
— Сожалею, — сказал Высокий. — Я сделал все, что мог. Простите, что вынужден вам отказать. Возможно, для вас будет утешением узнать, что он очень поможет нам. Принесет много пользы.
— Я не принесу вам пользу, — заявил Алан.
Высокий улыбнулся:
— Ты не просто принесешь пользу, сынок, ты коренным образом перевернешь мир. Трансформируешь его.
— Что ты сказал?
— Ты все изменишь.
Ближе к вечеру Анна вошла в мою спальню и разбудила меня. Мы не разговаривали с момента ухода Высокого.
— Я пыталась придумать, как сделать так, чтобы они его не забрали, — сказала она. — Как их опередить. Он не пойдет по доброй воле. Мы это знаем. Им придется забрать его силой. Я боюсь, что ему причинят вред. Или он сам причинит себе вред.
Я сел, опершись спиной на шаткую спинку кровати.
— Я могу просто взять его и уехать, — продолжала она. — Прямо сейчас. Покинуть страну. Мы могли бы переезжать с места на место. Ты мог бы помочь нам, Рэй. Дать нам немного денег.
— Да, — ответил я. — Конечно. Если ты так решила.
— Я ничего не знаю, — сказала она. — Даже не знаю, как далеко нам надо уехать, сможем ли мы уехать вообще.
Она села на кровать Алана.
— Он не поедет, — проговорила она. — Я знаю, что не поедет.
— Почему? — удивился я. — С тобой он поедет.
— Я так не думаю. Не сейчас. Я скажу тебе, Рэй. По-моему, он решил умереть.
— Почему ты так думаешь?
— Мне просто так кажется, — ответила она. — Я наблюдала за ним сегодня утром.
— Я этого не заметил, Анна, — сказал я. — Он был очень воинственно настроен.
— Может, мне как-нибудь его ранить? Знаешь, как мальчики отстреливают себе пальцы ног. Я хочу придумать что-то, что сделает его бесполезным.
— Например? — осведомился я. — Отрезать ему язык?
— Я не могу причинять ему боль.
— Уверен, что не можешь.
— Даже чтобы уберечь его от боли? Даже ради этого?
— Не знаю, Анна.
— Я знаю вот что, — проговорила она. — Я — его друг. Может быть, его первый друг. Я — его учитель. Но у меня нет на него прав. Я ему не мать. Не жена. Не любовница.
— Да, — сказал я.
— Я ужасно зла, Рэй. На Высокого. На организацию. Но больше всего я злюсь на себя. На свое пособничество. На свою наивность. Ради этого, ради них я решилась оставить собственных детей. Какая мать так поступит? Не важно, по какой причине. Не важно, ради чего. Ради того, кого я никогда не знала. Неважно, насколько он был тобой. Что мне делать, Рэй? Как бы поступил ты?
