— Змея. Ее присутствие порождает некоторые… проблемы. И как вы справлялись с ними?
— Ну, продолжал жить дальше, надеясь, что такого больше не повторится, но оно повторилось, и тогда я пошел к Уолтеру Риду[21] и сказал: «Эй, народ, у меня начались приступы».
— И они поняли, в чем дело?
— Нет. Они достали мое досье, провели медосмотр… какой, к черту, медосмотр, меня же всего прощупали, перед тем как я ушел в отставку. Ну и сказали, что у меня проблемы с головой, отправили меня к психиатру. Примерно тогда ваши парни связались со мной. Психиатр не помог — вам когда-нибудь приходилось есть кошачий корм, док? — и тогда, примерно месяц назад, я позвонил им.
— Отказавшись от предложения «СенТракса» в первый раз?
— А почему я должен работать на мультикомпьютер? «Комп живет — комп думает» — так ведь они говорят? Боже, я только что отвязался от военных. К чертовой матери, решил я. Но наверное, змея помогла мне поменять точку зрения.
— Да. Мы должны получить полную картину вашей мозговой деятельности: аксиальную томограмму, исследование церебральных химических процессов, диаграммы электрической активности. Кстати, сегодня в кафетерии номер четыре вечеринка — можете спросить у компьютера в вашей каюте, где это. Возможно, там вы встретите кое-кого из бывших коллег.
После того как врач увел Джорджа по коридору из пены, Чарли Хьюз долго сидел, куря «Голуаз», сигарету за сигаретой, и с бесстрастием медика наблюдая за дрожью рук. Странно, что они не дрожали в операционной, хотя в данном случае это не имело значения, — хирурги ВВС уже потрудились над Джорджем.
Джордж… который сейчас нуждался в известной доле везения, он стал членом крошечной группы, для которых программа ЭТЧИ оказалась билетом в неведомое безумие, интересовавшее Алефа. Были еще Пол Коэн и Лиззи Хайнц, которых выбрали из персонала «СенТракса» на основе психологического портрета, составленного Алефом; именно он, Чарли Хьюз, устанавливал им имплантаты. После того как Пол Коэн вошел в шлюз и открыл люк, ведущий в вакуум, у них остались только Лиззи и Джордж.
Неудивительно было, что у него дрожат руки, — можно сколько угодно говорить об авангарде технологии, но надо помнить одно: кто-то должен держать скальпель.
В бронированном сердце станции «Атена» располагалась система концентрических сфер. Диаметр внутренней сферы составлял пять метров, она была наполнена жидким инертным фторуглеродом, в котором плавал пластиковый куб с длиной ребра в два метра, ощетинившийся толстыми черными кабелями.
Внутри куба стремительно мелькали голографические волновые сигналы, каждую наносекунду изменявшие форму, образуя знания и стремления, — это был Алеф. Его составляла бесконечная логическая цепочка знаний — каждая мысль становилась объектом следующей, и эта последовательность была ограничена лишь пределами воли компьютера.
Потому, строго говоря, Алефа не существовало, потому не было подлежащего в предложениях, с помощью которых он выражал себя. Этот парадокс, одна из наиболее интересных Алефу интеллектуальных форм, устанавливал пределы его мыслительной деятельности, даже вида, в котором он существовал, а Алефа очень интересовали пределы.
Алеф наблюдал за прибытием Джорджа Джордана, за тем, как он вертелся на койке, слушал его разговор с Чарли Хьюзом. Он наслаждался этими наблюдениями, жалостью, сочувствием, состраданием, порожденными ими, предвидя в то же время резкие изменения, которые вскоре должны были произойти с Джорджем, — его экстаз, страсть, боль. Но, мысленно отстранившись, он чувствовал необходимость этой боли, даже если она приведет к смерти.
Сострадание — отчуждение, смерть — жизнь…
Несколько тысяч голосов внутри Алефа принялись хохотать. Скоро Джордж сам узнает все о пределах и парадоксах. Суждено ли ему выжить? Алеф надеялся, что да. Он с нетерпением ждал соприкосновения с разумом человека.
Кафетерий № 4 представлял собой квадратную комнату размерами десять на десять метров с матовыми голубыми стенами, уставленную темно-серыми эмалированными комплектами «стол-стул», которые с помощью магнитов крепились на полу, стенах или потолке, в зависимости от направления силы тяжести. Большая часть столов была развешана на стенах и потолке, освобождая место для собравшихся людей.
В дверях Джорджа встретила высокая женщина. Она сказала:
— Добро пожаловать. Меня зовут Лиззи. Чарли Хьюз сказал мне, что ты придешь.
Ее светлые волосы были острижены настолько коротко, что череп казался почти голым; ярко-синие глаза просверкивали золотыми искорками. Острый нос, немного скошенный подбородок и выступающие скулы придавали женщине вид анорексичной модели. На ней была черная юбка с разрезами до середины бедер и красные чулки. На бледном левом плече краснела вытатуированная роза, зеленый стебель которой извивался между обнаженными грудями, а с шипа стекала нарочито стилизованная алая капля. Как и у Джорджа, под подбородком на горле у Лиззи сверкали гнезда для кабелей. Она поцеловала его в губы, коснувшись его зубов кончиком языка.
— Ты офицер-вербовщик? — спросил Джордж. — Если так, то это хорошая работа.
— Тебя не нужно вербовать. Я вижу, что ты уже один из нас. — Она легко прикоснулась пальцами к его шее, рядом с блестящими гнездами.
— Пока нет. — Впрочем, она, конечно, была права что ему еще оставалось делать? — У вас здесь пива не найдется?
Он взял предложенную бутылку ледяного «Дос Экоса» и выпил одним махом, затем попросил еще. Позднее он сообразил, что это было ошибкой — он еще не привык к низкой гравитации и пил пилюли от головокружения («Операторам механизмов применять с осторожностью»). Однако в тот момент он понимал только одно: два пива — и жизнь превратится в праздник. Вокруг мелькали огни, шумели люди, столы и стулья торчали со стен и потолка, словно сюрреалистические скульптуры, вокруг толклась куча незнакомого народа (Джорджа представляли многим, но он не мог запомнить имена и лица).
И еще там была Лиззи. Большую часть времени они стояли в углу и обнимались. Джордж не привык проводить время подобным образом, но тогда это показалось ему вполне пристойным. Несмотря на интимность, поцелуй у двери показался ему церемониальным — словно ритуал вступления в некое общество, обряд инициации — однако вскоре он почувствовал… что же это было? Их словно опалило невидимое пламя, окутало раскаленное облако феромонов, — казалось, глаза Лиззи искрились от них. Он уткнулся лицом в ее шею, пробовал слизнуть с ее груди нарисованную каплю крови, ощупывал языком ее ровные белые зубы — а те, казалось, превратились в единое целое, словно их соединяли провода, вставленные в сверкающие прямоугольники на горле.
Кто-то включил джаз на музыкальном автомате в углу. Появился Иннис и несколько раз безуспешно попытался привлечь к себе внимание Джорджа. Чарли Хьюз хотел знать, понравилась ли змее Лиззи, — да, понравилась, Джордж был уверен, но он не понимал, что бы это значило. Затем он споткнулся о стул и упал.
Иннис увел его, едва державшегося на ногах, прочь, помогая огибать столы и людей. Чарли Хьюз поискал Лиззи, отлучившуюся ненадолго. Она вернулась и спросила:
— А где Джордж?
— Напился, пошел спать.
— Очень плохо. Мы как раз начали узнавать друг друга ближе.
— Я видел, как вы начали. И как, тебе это понравилось?
— Хотите узнать, как мне понравилось быть лживой вероломной сукой?
— Да ладно тебе, Лиззи. Мы все в этом варимся.
— Тогда не надо задавать дурацких вопросов. Мне это не нравится, можете поверить; но я знаю, что Джордж иного мнения, — потому я готова сделать то, что должно. К тому же он действительно симпатичный парень.
Чарли ничего не ответил. «Да, — подумал он, — Алеф сказал, что именно так все и будет».
На следующее утро Джордж чувствовал себя ужасно неловко. Боже — он напился, тискал девушку при народе, упал, — ой-ой-ой! Он попытался дозвониться до Лиззи, но, услышав автоответчик, повесил трубку. Лег на койку и лежал в отупении, пока не зазвонил телефон.
На экране возникло лицо Лиззи — она высунула язык, глядя на Джорджа.
— Ах ты, трус, — сказала она. — Стоило мне отойти на пару минут, и ты смылся.
— Меня кто-то отволок в каюту, я ничего не помню.
— Да, напился ты знатно. Хочешь, сходим вместе на ланч?
— Может, и сходим. Это зависит от того, во сколько мне назначит Хьюз. Где тебя найти?
— Там же, дорогой. В кафетерии номер четыре.
По телефону сообщили, что доктор примет его только через час, и вскоре Джордж уже сидел напротив экстравагантной блондинки с блестящими глазами — теперь она была одета в комбинезон «СенТракса», правда расстегнутый почти до пояса. Она излучала волны чувственности — это казалось таким же естественным, как аромат, исходящий от розы. Перед ней стояла тарелка huevos rancheros[22] политой гуакамоле с желтым, зеленым и красным перцем; от яичницы исходил пряный запах чили, но сейчас он казался Джорджу таким же отвратительным, как вонь кошачьего корма.
