убивать человека станет настолько же просто, скучно, нудно, раздражающе?
Я не хотел бы стать таким типом убийцы. Цинизм разрушает личность.
Мы сидели на скамейках под красивой, яркой луной, убивали комаров и говорили о разрушении миров. Это было очень просто – говорить об этом.
А ночью я весь обчесался.
Запись 108: О самочувствии
У меня уже несколько дней совсем не было приступов.
Это очень хорошая новость!
Все-таки я совершенно не понимаю, что мне представить на конкурсе талантов. Что же мне делать, если я совершенно лишен всяких талантов? Не могу сказать, что я умею что-либо особенное.
Хотелось бы сделать нечто значительное, что было бы оценено коллективом по достоинству, но что?
Я в совершеннейшем тупике.
Запись 110: Кормушка для птиц наконец-то находит свое место
Я спросил Ванечку, что представит он.
Ванечка сказал:
– Я покажу своих дрессированных птиц.
– Не знал, что у тебя есть дрессированные птицы.
– И дрессированные собаки есть.
Все это звучало весьма подозрительно. Я сказал:
– Может, лучше покажешь свои рисунки?
– Со сцены их не увидят, – сказал Ванечка. – А подходить никто не будет. А если подойдут, то им не понравится. Никому не нравятся мои рисунки. Кроме тебя и Жоржа. Ты говоришь – у них душа. А Жорж говорит, что это арабрут.
– Ар-брют, – сказал я.
– Ну и ладно, – сказал Ванечка. – У меня будут дрессированные животные.
Он сидел с нашей кормушкой для птиц и поглаживал изображенных на ней белок.
– Красивая, – говорил Ванечка. – Красивая.
Я сказал:
– Но что же делать мне? Я ничего не умею. Фира будет читать стихи, Валя покажет какие-нибудь спортивные штуки, она такая хорошая фигуристка, и гимнастикой занималась, у Володи вообще полно талантов, а Боря может разыграть любую сценку, Андрюша очень меткий, Мила играет на скрипке, Диана хорошо танцует, Алеша умный, у тебя есть дрессированные животные. А я?
– А ты – Арлен, – сказал Ванечка.
– Но в этом нет ничего впечатляющего.
– Был бы я бы тобой, я бы показывал свою красную тетрадь. Красивая.
– Ты так думаешь?
– Думаю так.
Мы помолчали. Я не стал ближе к разгадке, все-таки мне было совершенно неясно, какой у меня есть талант.
Я сказал:
– Тебе надо повесить кормушку. Кормушка должна исполнять свою основную функцию. Она ведь нужна не просто так.
– Да, – сказал Ванечка. – Туда надо повесить еду для птиц.
– Положить.
– Положить еду для птиц. Но я буду скучать тогда по ней.
Я сказал:
– Ты ведь не расстанешься со своей кормушкой. Ты сможешь видеть ее каждый день. Но при этом тебе будет приносить удовлетворение осознание того, что ты сделал доброе дело.
– Так ты думаешь?
– Да.
Вечером Ванечка позвал меня к себе в номер. Там царил ужасный бардак или, как выразилась Антонина Алексеевна, творческий беспорядок.
Кормушка висела у окна.
– Теперь смотри-ка, – сказал Ванечка. – Я ее так повесил, чтобы они утром прилетали, мои птицы.
Антонина Алексеевна сказала:
– Но это же к смерти. Если они залетят в окно – это к смерти.
– Будет и смерть, – сказал Ванечка и почесал нос.
Антонина Алексеевна засмеялась и сказала ему, что он полный дурак.
Я сказал:
– Подобные суеверия – это чушь. Но вместе с тем необходимо учитывать, что дикие птицы в комнате – это антисанитария. Птицы часто переносят заболевания.
– Ну, например, – сказала Антонина Алексеевна. – Ленечка, ты уж убеди его, пожалуйста, снять эту фигню. Я снимаю, так он орет.
Я сказал, что попробую, но у меня ничего не вышло.
И, кстати, я не Ленечка.
Ванечка сказал, что снимать ничего не будет и ему все нравится. Объяснять ему что-либо оказалось бесполезным.
– Баран он и есть баран, – сказал я, чрезвычайно разозлившись.
Ванечка сказал:
– Я не баран, я волк.
И мне стало стыдно, хотя я его не обидел. Я обнял его и сказал:
– Это твоя кормушка.
– Это теперь моя кормушка.
А на следующее утро Ванечка снова позвал меня к себе в номер. В кормушке резвились птицы.
И они пели.
Это было так красиво.
Запись 111: Монолог Клавдия
В поисках решения своей проблемы, я часто спрашиваю у ребят, кто что представит на конкурсе талантов.
Сегодня Боря и Володя о чем-то громко спорили, но замолкли, когда увидели меня.
Я думаю, речь шла о процедурах, во всяком случае, я слышал такое слово.
Я спросил:
– Ребята, а вы уже придумали, что будете делать на конкурсе талантов?
– Я – ничего, – сказал Володя. – Я слишком взрослый и крутой для конкурса талантов.
– А я, – сказал Боря, – буду читать монолог Клавдия.
Он вдруг посмотрел на свои руки, и на лице его появилось выражение неподдельного ужаса и боли.
– Когда бы кровью брата был весь покрыт я, разве и тогда – омыть не в силах небо эти руки? Что делала бы благость без злодейств? Зачем бы нужно было милосердье?
Володя сказал:
– Пошел ты на хер.
– Мы молимся, чтоб Бог нам не дал пасть иль вызволил из глубины паденья. Отчаиваться рано. Выше взор! Я пал, чтоб встать. Какими же словами молиться тут? «Прости убийство мне»? Нет, так нельзя. Я не вернул добычи. При мне все то, зачем я убивал: моя корона, край и королева. За что прощать того, кто тверд в грехе?
Боря, по-моему, за всю жизнь, во всяком случае, добровольно от корки до корки прочитал только одну книгу, и это был «Гамлет». Зато «Гамлета» он знал наизусть.
А читал он в самом деле замечательно, очень чувственно, хотя ситуация к этому совершенно не располагала. Боря, однако, провалился в историю, как будто в жизни, как на сцене, существует потайной проход, где можно исчезнуть.
Совсем не верилось в то, что он никогда не убивал своих братьев.
– Великий писатель Шекспир, – сказал я.
– Ну во.
А сам я так ничего и не придумал. У меня еще и с фантазией плохо, так Володя сказал.
Я хочу, чтобы Арлен знал, кто-то сказал: все, что люди могут сделать с животными, может быть сделано и с людьми.
Представь себе, если мы все-таки найдем инопланетян, у них могут быть люди-помощники, как собаки-поводыри.
Например, инопланетянин состоит из слизи. Человек может открывать для него дверь или включать для него свет. Или подавать ему вещи. Это будет человек-помощник.
Но его, конечно, обязательно надо будет кастрировать. Потому что люди иногда