торгаши с пирожками и кроссвордами, кошки, собаки, крысы. Я тебе гарантирую, нет приличных социалистических лиц.
Зато это настоящее приключение. Вот так вкратце было. А в кошмаре я видел вот что, ну просто кино!
Значит так, я потерялся на том вокзале. Вернее, я потерял Володьку, и я его искал. Там все были чужие, и я не знал никого. Потом забрался в какой-то подвал, к бомжу. Он разделывал себя на мясо и суп варил.
Сказал мне:
– Супу хочешь, Борис?
Я ему сказал:
– Ну а как же?
Мне, конечно, было отвратительно, но я съел – мужику все должно быть однохуйственно, я считаю так.
Потом я опять бродил, все вокруг спешили, а я искал Володьку, и встретил чувака одного, я его лица не видел, он был с камерой.
Он меня спросил:
– Хочешь в кино сняться?
– А то, – сказал я. Я очень хотел в кино сняться, потому что я лучший мальчик, это всем понятно. Я шел как бы спиной назад, сквозь толпу, а он меня снимал.
Я спросил:
– А кино про что?
Он мне сказал:
– Про тебя. Я убил твоего брата, а теперь убью тебя.
Вот такое вышло кино. Потом я очнулся в каком-то подвальном помещении под вокзалом, там надо мной ходили поезда, я это чувствовал, слышал. Я сам висел на крюке вниз головой, и кровь текла. Ну, знаешь, как мясная туша. Так свиней обескровливают. Мой дед был забойщиком, он полный спец.
Передо мной стояло зеркало, и я себя видел. Все еще лучший мальчик, конечно, но бледноват.
Я как бы был мертвый и мог смотреть на себя мертвого, но ни на что не мог повлиять. В общем, разделали меня, и под конец голову мне раскололи. Тогда я как-то, как бы со стороны уже, увидел того червя, который во мне живет. Толстый такой, белый, пульсирующий. Замечательный червь.
Знаешь, что сказал один буржуазный, съехавший на непристойностях писака, причем сказал он это очень-очень давно?
Анатомия, дружок, – это судьба.
Вот какое я смотрел кино. Ничего себе душевный эксгибиоционизм!
Сегодня утром пошел на пробежку с Володей.
Володя меня все спрашивал, не случится ли со мной приступ. Я его убеждал, что нет, хотя на самом деле я не знал. И он не верил.
Он все повторял:
– А у тебя припадка не случится?
Я не хотел, чтобы за меня боялись.
Я сказал:
– Ты долго бегаешь.
– Спортик, все такое. Надо быть в форме.
– Да, – сказал я. – И нельзя позволять себе лениться.
– Ну вперед, – сказал мне Володя. Он разминался, его белые кроссовки казались почти сияющими. Он сказал:
– Нравятся кроссы, а?
– Очень красивые, – сказал я. – Но я против мещанства.
– А то я не знаю, против чего ты, – сказал Володя и засмеялся.
Потом он рванул вперед, и я постарался догнать его. Но Володю никогда и никому не догнать, он очень быстрый. Во всяком случае, я мог бежать долго, хоть и позади него.
Не знаю, сколько кругов мы сделали, но когда Володя перешел на шаг, я почувствовал, как горячо во рту, даже как будто ощутил привкус крови.
Я сказал:
– Раньше, до температуры, я был выносливее.
– Ну да, – сказал Володя. – Это временно, попривыкнешь.
Я догнал его.
Володя сказал:
– Кроссы потом всякий раз такие пыльные. Эх, Арленчик, нет в мире ничего идеального.
Я с ним не согласился.
– Идеальные в мире – идеи.
– Ну да. Платон и все такое.
Я сказал:
– Вот ты же умный юноша.
– Еще какой.
– Тогда почему это от тебя так неожиданно, когда ты так говоришь?
– Про Платона-то? Ну не знаю, из-за того, что речь у меня расхлябанная. Так-то я самый-самый умный.
– У вас в семье все так себя любят.
– Без этого каши не сваришь.
И вот я его спросил, почему Боря такой жестокий. Володя прислонился к дереву, глубоко вздохнул и сказал:
– Ну вот такие вот нервы у него. Он в батю.
Вдруг Володя посмотрел на меня (взгляд у него был ясный, хотя обычно после физической нагрузки у людей он мутный) и сказал мне:
– Я иногда думаю: до чего он на батю нашего похож. Он батю так ненавидит, а как похож – движения эти, тон. Странная штука – семья, да?
Так-то Володя всегда себе на уме, а тут, как мне показалось, говорил он именно то, что его волнует.
Он хотел, чтобы его брат прожил какую-то другую жизнь. Его желание было для меня вполне ясным, хотя я не совсем понимал, как можно видеть Борю таким беззащитным, каким его видит Володя (а я почувствовал в тот момент, что Володя видит его именно так).
Я сказал:
– Мне всегда хотелось, чтобы у меня тоже был младший брат. Я бы его оберегал и заботился.
– Нормально, – сказал Володя. Щеки его раскраснелись, глаза блестели, весь вид стал какой-то лихорадочный, и до чего он походил на Борю.
– Только можно крупно «наебаться», – сказал Володя. – Ведь тебе-то будет казаться, что ты его от всего можешь спасти.
Володя не так часто ругается, как Боря. Я очень удивился.
Пусть знает, пусть знает, какой у него брат шикарный.
И не дневничок у тебя, а проходной двор.
Запись 100: Скотомогильник
Арлен попросил написать что-нибудь в красной тетради, чтобы какая-то его запись стала менее заметной.
Я что-нибудь сейчас напишу. Хотя на самом деле я уже придумал что.
Сейчас расскажу Арлену секрет. Только пусть Арлен не показывает свою красную тетрадь взрослым.
Пока все спали в тихий час, я ходил с Дианой в город, даже за город, и мы гуляли.
Она умеет ходить совершенно бесшумно там, где все шумят. Я у нее этому учился.
Диана спрашивала меня о моих увлечениях, и я ей разное говорил. Мы стали очень близкими друг другу людьми, и она мне показала скотомогильник, что за городом, около леса.
Вообще-то детям туда нельзя ходить, и папа ей запрещает.
Это большой карьер, пусть Арлен знает, и там много костей, они белые и такие ажурные.
Кроме костей, есть еще размякшее мясо. Трупы все смешались, и уже непонятно, где заканчивается один и начинается второй. Мясо зеленоватое, еще свалявшаяся шерсть.
Пахнет все это, конечно, плохо.
Около скотомогильника в землю вбит столб, на нем жестяной прямоугольник, а на жестяном прямоугольнике написано: запрещается. Зато я знаю номер скотомогильника: 27. Как палата
