— Вот именно — не шутите! Вы что, на войне?
— Станция — предприятие повышенной опасности. Мы защищаем ее от террористов.
Аккредитацию на участие в пресс-конференции получили полсотни журналистов и целый ряд либеральных «представителей общественности», «искренне возмущенных очередной трагедией». Настроены они были совсем не дружелюбно, однако комендант Станции, Алексей Прохоров, держался уверенно. Он знал, что прав, и старался успокоить собравшихся, опираясь на логику. К сожалению, именно логика интересовала оппонентов Прохорова меньше всего.
— То есть активисты «Остановим Ад!» правы — Станция опасна?
— А разве атомные электростанции не опасны? — удивился комендант. — Любое нарушение технологического процесса способно привести к серьезной катастрофе, и мы не имеем права рисковать.
— Не отклоняйтесь от сути, господин Прохоров! Мы не слышали, чтобы охрана атомных станций открывала огонь по невинным людям.
— Попробуйте прорваться к реактору.
— Но ведь юноши из «Остановим Ад!» не приближались к Главному Энергоблоку! — с пафосом заявил Дюк, сопредседатель правозащитной организации «Свободный дом человечества». — Несчастные дети всего лишь выражали протест! Хотели быть услышанными! А в них начали стрелять!
— Запретная зона четко очерчена, освещена и снабжена предупреждающими знаками, — продолжил гнуть свою линию Прохоров. — За последний год мы предотвратили восемнадцать диверсий на территории Станции и двенадцать диверсий на ведущей к строительству железнодорожной ветке. Хочу напомнить, что два года назад из-за диверсий погибли…
— Вот именно — погибли! Несчастные дети взорвались на мине! На мине!! В мирное время!
Разошедшийся Дюк окончательно взял на себя роль главного оппонента Прохорова, и пресс-конференция плавно превращалась в перепалку. Довольные журналисты торопливо снимали происходящее и шептали в диктофоны комментарии.
— Мины расположены внутри запретной зоны и не предназначены для детей.
— А для кого же они предназначены?
— Для нарушителей.
Правозащитник пристально посмотрел на Прохорова и, выставив указательный палец, провозгласил:
— Вы — фашист!
— Территория Станции попадает под юрисдикцию Положения об Анклавах. Мы имеем право предпринимать любые меры безопасности для защиты… — скучно начал Прохоров, однако через мгновение опомнился: — Как вы меня назвали?
— Вы пытаете людей!
— Еще одно слово, и я обвиню вас в клевете.
— Не посмеете!
— И в оскорблении офицера СБА.
— Почему вы скрываете происходящее на Станции от общественности? — брызнул слюной Дюк. — Почему возвели вокруг нее настоящую крепость, на подступах к которой гибнут молодые, полные сил ребята?
— А для чего они идут внутрь?
Но кто будет слушать неудобные вопросы, когда творится такое «варварство»?
— Вчера ночью на противопехотной мине подорвался Альфред Хасс, юный идеалист, студент Венской консерватории, очень одаренный и талантливый мальчик, — громко, но очень проникновенно произнес Дюк, обращаясь к репортерам. — Он приехал сюда, чтобы выразить свое беспокойство, свою гражданскую позицию. Он был настоящим человеком. Он подошел к Станции и взорвался на мине. Но он еще жил! Он истекал кровью, лежа на сырой земле, без помощи и поддержки. Он кричал. Он плакал. Но безы господина Прохорова не торопились. Безы господина Прохорова дождались, когда
Альфред Хасс умрет, и только после этого забрали тело. Не это ли пример дикой бесчеловечности? Не это ли фашизм? У нас на связи безутешные родители Альфреда…
Мишенька не удержался и посмотрел на Мертвого. Тот кивнул, и Щеглов выключил коммуникатор.
— Надо отметить, что Алексей держится хорошо, — скупо заметил Кауфман. — Он, конечно, не дипломат, но из себя начал выходить не сразу.
— Мы и не могли назначить комендантом дипломата, — едва заметно улыбнулся Мишенька.
— Да уж… — Мертвый потер переносицу. — Нельзя не отметить, что наши милые враги сделали неожиданный ход.
— Движение стало большой проблемой.
— И отличным рычагом давления.
— И не только давления.
Кауфман посмотрел на своего верного помощника, помолчал и кивнул.
— Я тоже думаю, что они отправят на штурм безоружных кретинов.
Молодых дурачков, которые сдохнут, чтобы взрослые дяди в высоких кабинетах использовали их смерть для смещения неугодного директора московского СБА и его команды. Безы Станции подготовлены отлично, они будут стрелять по молодняку. А если не станут, если дрогнут перед безоружными, стрелять будет внутренняя безопасность — ребята Слоновски посвящены, они знают, ЧТО защищают, и понимают, насколько важна их миссия.
— С другой стороны, штурм — это хорошо, — продолжил рассуждения Кауфман. — Я больше чем уверен, что выступление «Остановим Ад!» подтолкнет остальных игроков к активным действиям.
— Вопрос в том, чтобы штурм начался вовремя, — уловил Мишенька.
— Что и должно стать твоей главной задачей, — резко закончил Мертвый. — Ускоряй работы на Станции, поднимай агентуру, делай все, что считаешь нужным, но добейся того, чтобы кровь полилась именно тогда, когда мы будем готовы. Не раньше.
Анклав: Франкфурт. Территория: Zwielichtsviertel.
Встречи, взгляды, эмоции и плохие новости
Когда-то давно, такое ощущение, что в прошлой жизни… в странной, почти позабытой жизни… До той черты, что отрезала…
Стоп! Не о прошлой жизни сейчас речь.
Так вот, когда-то давно Кристиану довелось увлечься онлайнкой «Бесконечное путешествие». Два месяца он зачарованно скользил по сюрреалистическим мирам, созданным чокнутым гением Чи У, увлеченно исследовал каждый уголок фантастических планет и вступал в схватки с пришельцами и чудовищами. Два месяца Кристиан не снимал шлем и не покидал кресло, питаясь через пластиковые трубочки, которые сотрудники игрового клуба услужливо впендюрили ему в вены. Два месяца он пребывал вдали от дома. А потом, когда кредит закончился и его вышвырнули на улицу, настоящий мир показался Кристиану настолько серым, что от тяжелых наркотиков его спасли лишь прохудившиеся финансы.
Нереальным показался мир.
Ненастоящим.
Рехнувшимся в своей пустоте.
Тогда, в почти позабытой ныне прошлой жизни, из навалившейся депрессии Кристиана вытащила работа, любимое дело, которое оказалось увлекательнее вымышленных миров. А теперь, судя по всему, настало время платить по счетам: любимое, мать его, дело загоняло Кристиана в депрессию, плавно подводя к мысли, что окружающий мир стал действительно нереальным. Останавливающие время кадры поражали фотографа неправильностью происходящего. Безмолвные снимки бесстрастно фиксировали будничную жизнь лишенного надежды мира.
Ненастоящего.
Рехнувшегося в своей пустоте.
— За новый день! — провозгласил вернувшийся из туалета толстячок и поднял бокал с настоящим французским шампанским. — Я знаю, он будет клевым!
Кристиан плавно надавил на кнопку. Кадр получился отличным: за спиной надирающегося кутилы отчетливо проступало лицо прилипшего к витрине дорогуще-го ресторана бродяги. Рваная футболка и грязная борода — прекрасный фон для модного, с сине-зеленым отливом костюма и вислых щек.
Толстяк залпом опустошил бокал. Бродяга, судя по мимике, сопроводил процедуру завистливыми ругательствами. Выскочившие вышибалы пригрозили бездомному шокером, и тот торопливо заковылял вверх по улице. Кристиан опустил камеру.
— За новый клевый день! — радостно подхватила гламурная компания.
Девять человек. Шмотки у всех одинаково дорогие, однако фотограф опытным взглядом разделил тусовщиков на «своих» (для толстенького заводилы) и прихлебателей. Тройка верхолазных отпрысков и свита. Решили покутить в остром, как перец чили, Zwielichtsviertel, а чтобы задницы, на которые ищутся приключения, ненароком не пострадали, вокруг полно телохранителей. Безы в штатском: плечистые и опасные. Кристиана они не тронули, лишь камеру осмотрели: главный вышибала, бывший без, поручился, ему поверили.
— Чую, Zwielichtsviertel скоро совсем перестанет спать, — пробормотал подошедший к фотографу охранник. — Раньше эта братия съезжалась только к вечеру, потом днем стали захаживать, теперь с утра начинают.
— Может, туристы? — дернул плечом Кристиан. — Прикатили в Анклав из какой-нибудь халяльной Гаскони, вот терпения и не хватило.
— Через час еще одну компанию ждем, они Золотой зал сняли. — Вышибала зевнул: — Ты извини, Крис, но те распорядились, чтобы в ресторане ни одного «нюхача» не было.
— ОК.
Кристиан не был «нюхачом», не гонялся за жареными фактами по заказу сетевых ресурсов сомнительной репутации. Его интересовало чистое искусство, однако объяснить это обалдевшим от вседозволенности верхо-лазским отпрыскам не представлялось возможным.
