Теперь нужно было, чтобы опознавательная система одобрила присутствие моей нежданной гостьи.
– Положи руку на дощечку.
Девочка подчинилась мне, не выказав и малейших признаков удивления.
Я подождал одну-две секунды, потом снова прижал пальцы к медной дощечке, быстро начертил свой автограф и зашифрованный код, подтверждавший мое согласие на проникновение девочки в дом.
Я услышал слабое урчание, его особая частота означала, что все в порядке. Дверь была защищена тремя замками, укрепленными на перекладине из титановой стали. Я вставил в скважины ключи и мгновенно повернул их.
Открыв дверь, я понял, что нервно поглядываю по сторонам на случай, если люди в темных костюмах последовали за нами или просто ведут расследование в этом секторе города.
Я подтолкнул малышку в прихожую, зашел вслед за ней и запер за собой дверь на два оборота. Я знал, что система внутреннего наблюдения следит за нами самым внимательным образом, регистрируя все возможные сведения о человеке, которого я провел в святилище.
Вот мы и пришли домой. В самый последний дом, где я буду жить.
Девочка пришла в дом, из которого нет выхода.
Он исчезнет вместе с нами.
Я включил телевизор. По CNN, как и по всем остальным каналам, можно было наблюдать за тем, что мы только что пережили. Бесконечные повторы двух столкновений и двух взрывов привели меня в какое-то странное, отстраненное состояние, похожее на туманную мечтательность.
Потом я попросил девочку принять душ и положить одежду в стиральную машину.
Я все предусмотрел, все подготовил, все спланировал. Все, кроме нее. У меня не было сменной одежды для девочки шести лет.
Я нашел пижамы, домашние халаты, несколько маек. Пока обойдемся этим. Я спросил ее, не хочет ли она чего-нибудь выпить или съесть, пока я готовлю инструменты для ее осмотра.
Она выпила немного кока-колы, остававшейся в холодильнике, проглотила яблоко, потом еще одно, а я тем временем, в предвидении соответствующих врачебных действий, оборудовал особую операционную.
Для врачебных действий над маленькой девочкой, о которой я не знал ничего, вплоть до имени, и которую спас от башен-самолетов-пожаров.
Я пришел сюда, чтобы спасти ее от уничтожавшего себя мира, который я собирался покинуть.
Ее раны оказались неопасными; не пришлось прибегать к серьезным хирургическим вмешательствам, требующим полной анестезии. Я обработал гематомы, ссадины, несколько мышечных разрывов, порезы, только-только начинавшие зарубцовываться на ее посиневшем от ударов и ожогов теле, на опухшем лице.
– У тебя нет ничего серьезного, раны болезненные, но поверхностные, – сказал я ей. – Будешь в течение недели применять противовоспалительные, анальгетики и заживляющие средства, а потом посмотрим на результат. Хорошо?
Она утвердительно кивнула, как делает каждый пациент на приеме у своего лечащего врача.
Потом, без всякой связи, просто потому, что время пришло, я спросил ее:
– Как тебя зовут?
Она долго смотрела на меня. Ее взгляд, напоминающий кристаллы чистого углерода, словно далекий пульсар, послал свой свет прямо в мои глаза.
– Меня зовут Люси.
Ее зовут Люси.
– Люси Скайбридж, – добавила она.
Ее зовут Люси Скайбридж.
Я посмотрел на нее с улыбкой, которая сияла ярче солнца.
– Тебя зовут Люси Скайбридж, – ответил я. – Естественно.
Она была маленькой девочкой с девяносто первого этажа, девочкой, упавшей с места взрыва, девочкой невозможного, девочкой, которую я пришел спасти от башен-самолетов-пожаров.
Свет.
Мост между небом и землей[6]. Люси Скайбридж.
Я начал смеяться. Я смеялся над всеми теми, кто в этом мире (а их немало) по-настоящему верит в случайности.
Я знал все, я предусмотрел все, кроме нее. Но это практически не меняло планов военных действий, по крайней мере ближайших.
Я все приготовил, поскольку все знал. Я все спланировал, поскольку это было мое последнее задание.
Новым домом стал загородный особняк, периодически служивший для операций по репатриации, он даже был записан не на мое имя. Он ждал меня на северной границе штата, в Аппалачах, неподалеку от Квебека. Это был даже не вполне дом, скорее некий перевалочный пункт на моем пути к обиталищу совсем другого свойства.
Перед моим Великим Уходом агентство по хранению и перевозке мебели возьмет на себя временное складирование, а затем транспортировку до канадской границы всех вещей, в том числе библиотеки. Той, что занимает длинный центральный коридор квартиры, моей личной библиотеки, моих тысячелетних воспоминаний, записанных в стольких книгах.
Я знаю. Я все предусмотрел, все спланировал. У меня будет чуть больше недели для того, чтобы до приезда перевозчиков упаковать книги в коробки и полностью уничтожить все следы моего пребывания в квартире. Времени вполне достаточно. В квартал будет трудно проехать, у перевозчиков будет много хлопот с въездом в Южный Манхэттен и с выездом из него. Желаю им отлично повеселиться.
Я в это время буду уже далеко, но работы у меня тоже будет много. Я должен буду организовать последнее большое путешествие до севера Канады, туда, откуда система дезорбитации заберет меня и доставит на Материнский Корабль.
И если я предусмотрел, подготовил и спланировал все, кроме нее, то теперь мне нужно предусмотреть, подготовить и спланировать все, что станет с этой маленькой девочкой, у которой нет больше ни родителей, ни мира.
Вечером я уложил ее спать в гостевой спальне. Сам рухнул на диван в гостиной перед экраном, на котором по CNN, все время повторяя, показывали события этого дня.
Я быстро погрузился в сон, распластавшись на коже дивана, убаюканный громом столкновений, до изнеможения повторяемым электронно-лучевой трубкой.
В ту ночь я впервые увидел во сне людей в темных костюмах.
Они бежали среди пылающих, обрушивающихся башен, преследуя меня в облаках непрекращающихся взрывов, в тучах пепла, дыма и парящих в воздухе обломков, между перевернутых машин и гор изломанных предметов. Они все время гнались за мной, держа в руках свои круглые полицейские значки. Они беспрерывно задавали мне один и тот же вопрос: КТО ВЫ?
И я помню, что всякий раз совершенно был неспособен ответить им.
6. Обсерватория человеческого мира
Когда я проснулся, над городом едва поднималась заря. Я ничего не ощущал, мое тело, казалось, исчезло, – да и существовало ли оно когда-нибудь? Память стала туманной пеленой, похожей на пыль, окутавшую Южный Манхэттен. Мне понадобились долгие минуты, чтобы опять привыкнуть к своему собственному дому, хотя я уходил из него всего лишь на сутки. Привыкнуть, узнать его, приручить, вновь почувствовать себя его хозяином. Сначала гостиная с включенным телевизором, знакомые вещи, по моему вкусу расставленная мебель, цвет обоев. Потом общая картина всей квартиры. Мысленная картина того, чего не видишь, но помнишь. Первый этаж: прихожая, длинный центральный коридор, большая гостиная, кухня, туалет, гостевая спальня, моя собственная спальня с примыкающей к ней ванной комнатой. Второй этаж: просторная мастерская, мой кабинет, выходящий прямо в маленькую комнатку, вторая ванная, маленькая гостиная. Небольшая кухонька, довольно обширное помещение с запасами вина, с уголком для кое-каких поделок, с многочисленными, еще не распакованными после переезда коробками, со старыми, еще из прошлых жизней, чемоданами, некоторые из которых я сохранил со времен взятия Сен-Жан д’Акра. И наконец, под самой крышей, большое пустое пространство, третий этаж, который пока служит лишь хранилищем для куч газет, журналов и для моих разнообразных наблюдательных устройств.
Еще больше времени мне понадобилось, чтобы связать воедино бурю чувств и образов, постепенно овладевших моим рассудком.
В результате, когда я встал и неторопливо направился в сторону ванной, то знал, что случилась катастрофа, что я пользуюсь в данный момент своим последним телом гомосапиенса, что я скоро вернусь на Материнский Корабль и что я удочерил маленькую человеческую девочку.
Маленькую девочку, упавшую с девяносто первого этажа Северной башни Всемирного торгового центра, маленькую девочку, упавшую из человеческого ада в руки мнимого человека, готовящегося улететь на небо.
Я разместил ее в очень спокойной гостевой спальне, выходящей на южную сторону. Из ее окон, правда, было видно огромную разрушенную зону, в которую превратился Всемирный торговый центр, но так девочка скорее примирится с реальностью, подумал я. Она крепко спала, когда я заглянул в приоткрытую дверь.
Я снова принял душ. Мне казалось, что миллионы тонн измельченных обломков прилипли к моей коже. У меня было ощущение, что вся эта масса пепла буквально просочилась сквозь поры внутрь моего тела, что я ношу в себе останки человеческой цивилизации. Катастрофа впечаталась в мой новый организм не только морально, но и физически.
