конечном итоге прийти к процветанию? – проговорил Алан и сделал небольшую паузу, дав Фарреллу предположить, к чему он вёл, – В самом начале, как мы вспомнили, был всего один вопрос: возможно ли это? Мы задали этот вопрос десять лет назад, когда нам предложили обвалить Лондонскую биржу. Мы задали его после краха этой самой биржи, сидя на горе денег и думая о том, можно ли обратить этот кризис в свою пользу. И вот сегодня мы решили на этот вопрос ответить точно так же, как и раньше – возможно всё, что можно представить, – подытожил Алан свою небольшую речь, и именинник понял, что сейчас ему покажут подарок. Вспомнив их сегодняшний разговор, Фаррелл изменился в лице, и всё его тело вытянулось в струну. По его спине пробежали липкие, ледяные мурашки.
– С днём рождения, Фаррелл, – услышал он голос из открывшейся двери и, повернувшись, окончательно окаменел.
Она подошла к нему, легко поцеловала в щёку и крепко обняла. Фаррелл испуганно смотрел на свою невесту, боясь сдвинуться с места. Она изменилась: на её лице появились неглубокие морщины, а губы стали немного суше и утратили свой прежний блеск. Дрожащей рукой он прикоснулся к её затылку и осторожно погладил её волосы в том месте, в котором пятнадцать лет назад была навылет прострелена её голова. Оторвав свои пальцы и не заметив на них крови, Фаррел почувствовал, как его голову наполняет белый шум, а в глазах начинают биться какие-то причудливые формы. Его колени подкосились, но он смог устоять на ногах. Ему показалось, что время остановилось, а мир наполнился сдавленными криками.
– Нет, – сказал он пустым, безжизненным голосом, – нет. Нет. нет. нет, – повторял он раз за разом, поспешно отталкивая её руки.
– Фаррелл, что… – спросила было Линда, но Фаррелл только повысил голос.
– Нет! Нет! Нет! – восклицал он, безумно, медленно пятясь к лифту. Линда испуганно закрыла свой рот руками, и на её глаза навернулись слёзы. Алан тут же подскочил к ней и приобнял за плечи, пытаясь успокоить. Глаза Фаррелла впивались в его погибшую невесту, и раскол в его сознании становился всё шире и шире. Перед его глазами стояли его окровавленные пальцы, её глазные яблоки, вылезшие из орбит, розовые кусочки мозга, кораллом вплетённые в золотистые волосы. Эта картина наслаивалась на его зрение, превращая Линду во что-то кричаще непонятное и чудовищное.
– Нет! Нет! Нет, нет, нет! – повторял Фаррелл вновь и вновь, шаря рукой в поисках кнопки вызова лифта. Мир вокруг кружился в безумном танце, пытаясь скрыть ожившую Линду от его взора. К нему уже подходил Макс, собиравшийся ударить своего коллегу и вывести его из ступора.
Фаррелл успел нырнуть в кабину лифта и быстро закрыть двери, всё ещё повторяя свой отказ принять реальность. Когда двери лифта открылись, Фаррелл сидел на полу, обнимая свои колени, и, всё ещё повторяя одно и то же слово, громко рыдал.
Обхватив свои колени руками, он покачивался взад-вперёд вместе со стуком дождя. Неспособный сформулировать ни одной мысли, он мог только ждать того момента, когда пелена жгучих помех, повисших перед его глазами, спадёт. Фарреллу казалось, будто он, завёрнутый в одеяло, всё ещё смотрит в белую стену спальни после смерти своей невесты. Его подсознание, пытающееся хоть как-то объяснить увиденное, рисовало ему помешательство; старалось заставить его поверить, что все пятнадцать лет были всего лишь горячным сном, вызванным её смертью.
Через какое-то время Фаррелл неожиданно очнулся. Все мысли, образы и помехи, обрывками роящиеся в его голове, внезапно исчезли, оставив его наедине со стуком капель об окно. Мужчина оглядел комнату пустым, безжизненным взглядом. Облупившаяся зеленоватая краска, покрывавшая стены, давно исцвела, и теперь напоминала странную старую кожицу. В углах потолка тёмными пятнами расположилась плесень, сжирающая в том числе и гниющие деревянные половицы. Только сейчас Фаррелл заметил, что совершенно окоченел.
С трудом растерев руки и ноги, мужчина поднялся, пытаясь выдержать протест щёлкающих суставов. Спустя пару минут его разум немного прояснился и он заметил, что весь его костюм был покрыт ржавыми пятнами разъеденной ткани: он, видимо, попал под кислотный дождь. Он с опасением прикоснулся к своим волосам и, к его ужасу, какая-то их часть осталась на его пальцах. Вид коротких светлых волос – видимо, уже обесцвеченных, – пробрал его до дрожи, заставив упасть на колени. Выворачивая всё его естество наружу, в голову вернулось воспоминание о том, как он встретил свою когда-то погибшую невесту: живую – чуть постаревшую, но всё-таки живую. Противоречие старых воспоминаний новым парализовало его, и он, обняв свои плечи, упал на бок и не двигался.
Серый мир за окном то становился ярче, то вновь погружался во тьму. Фаррелл немигающими глазами наблюдал за тем, как мелкие бусинки капель сбегают по стеклу вниз. Их бесконечная череда не иссякала даже ночами, нарисованными его разумом. Дождь всё не прекращался и не прекращался, сколько Фаррелл мог себя помнить. Чистое небо постепенно ускользало из его разума, заглушая боль и позволяя стуку капель сгладить разрывающее его на части противоречие.
Через пару вымышленных дней мужчина поднялся на ноги и глупо улыбнулся: воспоминания переплелись друг с другом, скрыв паутиной взаимосвязей воспоминания о могильном камне, который он каждый год навещал. Залившись идиотским смехом, Фаррелл понял, что никакой смерти не было и в помине, и сейчас Линда ждёт его дома, там, где она всегда была. Он начал укорять себя за то, что заставлял её волноваться, пропадая где-то на окраинах города.
Все мысли и воспоминания, сопротивляющиеся этой новой истине, моментально заглушались криком его подсознания: через какое-то время он найдёт действительно логичное решение всему этому противоречию, однако на данный момент важнее всего было не сойти с ума; любое объяснение происходящего, пусть и самое нелепое, помогало Фарреллу сохранять остатки своего рассудка.
Слабо переставляя ноги, Фаррелл вышел в коридор: он, видимо, находился в каком-то отеле на окраине города. Истлевший старый ковёр, хиреющей змеёй распластавшийся по полу, вёл к скрипучей лестнице. Где-то глубоко внутри мужчина испугался того, что ступени провалятся под ним, однако его воспалённое сознание не воспринимало какой-либо опасности.
За пыльной стойкой администратора стояла постаревшая, полуослепшая женщина. Её руки были изъедены кислотным дождём и выглядели так, будто их только недавно освежевали. Посмотрев на Фаррелла затуманенными глазами, она спросила его, не нужно ли ему ещё что-то.
Путающийся в словах и не выговаривающий половину звуков мужчина попытался спросить у неё, в какой стороне находилась ближайшая станция метрополитена. Она же, привыкшая к
