С этими словами Найт встал и зашагал по коридору в сторону своего бокса. Господин Торроф не остановил его.
Посидев некоторое время на диванчике в окружении живых растений, воссозданных искусственно из фрагментов ДНК, он закурил и подошёл к окну.
В ночи царил громадный мегаполис. Столица Империи, величайший город Земли — Октополис, чьи шпили царапали брюхо стратосферы, а население перевалило за пятьдесят два миллиона. На фоне неонового моря и чёрного неба летели хлопья снега.
— Все существа до сих пор создавали что-нибудь выше себя. Человек есть нечто, что нужно превзойти, — насмешливо проговорил кибербиолог, выпуская кольцо дыма и глядя в глаза своему отражению. — Что сделали вы, чтобы превзойти его?
Ранняя осень в Броксе привычно дышала прозрачным ветерком и ускользающим теплом. Золотистые солнечные зайчики прыгали по деревянным лавкам вдоль стен небольшой церквушки, проникая в узкие окошки под самым сводом.
Найт сидел в дальнем углу и слушал хор мальчиков. Незнакомый старинный язык, напоминающий речь коренного населения страны, на большей части территории которой сейчас раскинулась Империя. Но звучит так же чисто и нежно, как Дигнаре. Найт смотрел из своего тёмного угла на чуждых всему этому миру маленьких ангелов, у которых никогда не вырастут стальные крылья. Мальчиков забирали прямо из Инкубатора, минуя Интернат и Академию, и растили здесь, в стенах крохотной церквушки, которую местное население посещало как музей, но не как духовное заведение. Людям в голову не приходило искать здесь успокоение для души. Скорее — новые впечатления. Подумать только! Это здание недавно откопали и перевезли на окраину Броксы в его оригинальном виде, только слегка отремонтировали. Его основной части больше тысячи лет.
И тысячу лет назад мальчики другого народа пели здесь ту же самую песнь на том же самом древнем языке.
Дождавшись окончания вечери, Найт поднялся и прошагал к маленькому терминалу с облупившейся краской. Провёл над считывающей панелью кредиткой, жертвуя пару сотен кредит-единиц.
Худой мужчина средних лет, с длинноватой бородкой и волосами, стянутыми в хвост, — дирижёр хора — отпустил маленьких певцов и теперь немного опасливо смотрел на громадного киборга в полном боевом облачении, с толстой белоснежной косой до поясницы.
— Простите, — наконец обратился он к Найту взволнованным тоном. — Я часто вижу вас здесь, господин начальник киберармии Броксы. Наша скромная обитель чем-то беспокоит хозяина города?
— Нет, нет. Ваша деятельность полностью легальна, — успокоил его Найт. — Я посещаю церковь как частное лицо. Для души.
— Для души? — изумился священник. — О… Это так необычно… Киборг… И вдруг для души… Простите, я, конечно же, не то хотел сказать!
— Всё в порядке, — мягко улыбнулся Найт. Он видел, что пугает этого человека одной своей внешностью.
В сознании обычных людей есть так называемая «зловещая долина» — резкий провал в графике соотношения симпатии к предмету и человекоподобия этого предмета. Они обожают кукол, роботов и скульптуры, похожие на людей, но только до определённой степени схожести. Если же неодушевлённый предмет похож на живого человека сверх этой негласной нормы, то он начинает внушать вовсе не радостный трепет, а неприязнь и даже страх.
«Можно ли считать машину с незначительным вкраплением нейронной ткани всё ещё человеком, только изменённым? Если глаза — „зеркала души“ — заменены имплантатами, значит ли это, что самой души больше нет? И не являются ли те четыре процента биологической ткани, четыре процента „человеческого“, что невозможно никак и ни на что заменить, пресловутой душой?»
— Скажите, как вы думаете, с точки зрения этой религии у киборгов есть душа? — спросил Найт.
— Всё, что я могу вам ответить, будет слишком субъективно и вряд ли близко постулатам Библии, — замялся священник. — К тому же, я прежде всего профессор истории, не богослов…
Найт посмотрел в пол.
— Когда у киборга болит тело — это фантомные боли от удалённых живых частей. Но иногда болеть вроде бы нечему. А болит. Наверное, это фантомные боли удалённой души…
Он взглянул на немного растерянного священника. Тот вдруг сказал с совершенным спокойствием и теплотой:
— Этот мир как слепой котёнок в поисках матери: он тычется в стены и углы и ищет своего Бога. У каждого Бог свой. По образу и подобию. У вас есть свой путь, и вы ему следуете. Значит, действуете в соответствии с Божьим промыслом. Значит, у вас есть душа. И она успокоится…
— Я читал, что существует ритуал, помогающий успокаиваться душам и тех, кто… ушёл…
— Да, всё верно. Вам нужно поставить свечки вон там, к ногам Иисуса, и мысленно попросить его позаботиться о тех, кто был вам дорог.
— Благодарю вас.
Найт взял три свечки. Поставил одну за другой — Дэнкеру Миккейну, Дэлу и маме, легкомысленного отношения к смерти которой так и не простил своему отцу. Мысленно попросил у скорбного лакированного идола, прибитого к кресту, тепла и покоя для всех них.
Подумав, убрал свечку для Дэла. В его смерть не верилось.
Найт видел его живым.
Почти два года назад, на новогоднем приёме в Доме Совета, когда горстка анархистов, среди которых был и Дэл, передала пароли от суперсервера Триединство Императору Велиару, фактически марионетке Кукольника. Власть вернулась законному главе государства, но почему-то в стране сразу начался форменный бардак, длящийся по сей день. Это заставило Найта и Кая уволиться из подразделения «Шершень» и уехать из столицы. К счастью, до тихой Броксы волнения пока не докатились. А вот крупные города штормило прилично…
Найту всё это не нравилось. Он верой и правдой служил ныне свергнутой Божественной Машине и считал, что её правление шло людям только на пользу. Но люди не понимали своего блага, стремясь к свободе, к которой не были готовы. Чтобы быть свободным, надо быть сильным. Как Машина. Плоть человеческая слаба и несовершенна. О какой свободе может идти речь?!
«Да кому оно нужно, твоё совершенство?»
Глубоко вздохнув, Найт вышел из церкви. Сел на байк и отправился домой.
Он уже отвыкал от громадных пространств Октополиса, от тысяч метров под ногами и над головой, и Брокса потихоньку переставала казаться крошечной. В её знакомой неизменности было что-то уютное. Уютной была и небольшая квартирка неподалёку от коттеджа Иронов, в которой Найт жил теперь не один. Со своим «не-Дэлом»…
* * *
Ещё на лестничной площадке Найт почувствовал какое-то шевеление в квартире. Воры? Стало даже скучно. Пожалуй, просто отшлёпает их по заднице хорошенько, чтобы неповадно было…
Но едва переступив порог квартиры, Найт запоздало догадался, в чём дело.
— С днём рождения! — слаженным хором проскандировала толпа его родных и близких: здесь были почти все его братья, Кай и пара сослуживцев, с которыми удалось почти сдружиться. В том числе Кристоф или просто Ка, который, попытав счастья во многих мегаполисах, всё же вернулся на малую родину, чтобы работать на Мастера Ирона.
Все они кинули в именинника пригоршни неонового конфетти, кое-кто загудел в яркие пластиковые дудки.
— Чёрт, совсем забыл, — смущённо усмехнулся Найт.
— Как ты мог забыть! — обвил его шею руками Андрий, слегка пополневший с возрастом и утративший толику «рокового» шарма, но ставший от того ещё более милым. — Такая дата красивая! Тридцать лет!
— Я, с вашего позволения, приведу себя в порядок, неудобно… — Найт двинулся к ванной.
— А не надо было с работы опаздывать! — напутствовал Кай. — Давай только скорее!
Потом он занялся гостями. Найт покинул общество, включил воду, а не водяной пар, как в Октополисе, и с наслаждением забрался в ванну.
Он глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Вода мерно шумела и едва заметно пахла железом.
Запах стал более явственным. И вот жирная металлическая вонь облепила гортань. Найт открыл глаза. И взметнулся, расплескав содержимое ванны. Это была кровь.
— Кай?! — закричал Найт, вывалившись в коридор.
В квартире царила мёртвая тишина и холод. Выключатели не работали. Где-то громко и гулко тикали старинные часы.
Найт подул на озябшие руки.
— Кай! Андрий! Эй! Кто-нибудь! — Найт осторожно двинулся по коридору.
Вдруг где-то оглушительно грохнуло. Эхо прокатилось по воздуху, точно жестяная бочка по бетонной дороге. Найт вздрогнул и кинулся на звук.
Это гостиная. Только почему-то вся выложена белой кафельной плиткой и освещена холодным галогеновым светом. Посреди комнаты стоит единственная криокамера. Внутри — тёмный силуэт.
Найт медленно приблизился и стёр влагу с запотевшего толстого стекла.
В циановой, чуть фосфоресцирующей жидкости стоял Дэл. Его кожа была белой и гладкой, как пластик. Чёрные глаза с кукольным безразличием смотрели перед собой.
