то время, когда эта плоскость создавала вполне материальные вещи из чистой энергии, удаленный зритель воспринял бы ее как не имеющую объемного измерения.) Это была парящая в пустоте Вселенной сцена, на которой динозавр, человек, выращенный этими самыми динозаврами как домашний скот, который они пожирали заживо, и технологический бог в старинной одежде, намеревающийся превзойти Ли Бая, импровизировали затейливую театральную пьесу. И И покачал головой и почти незаметно рассмеялся.
Решив, что тушь готова, И И выпрямился и остановился рядом с Большезубом. К тому времени ветерок на плоскости совсем утих. Ровно светили Солнце и Млечный Путь; казалось, что Вселенная замерла в предвкушении.
Ли Бай неподвижно стоял на краю плоскости. Воздух над нею практически не рассеивал свет, и фигура не имела полутонов. Если бы не движения руки, продолжавшей неторопливо оглаживать бакенбарды и бороду, ее можно было бы принять за каменное изваяние.
И И и Большезуб терпеливо ждали. Безмолвно текло время. Тушь на лежавшей на столе кисти начала подсыхать. Солнце плавно перемещалось по небу; от стола и космического корабля тянулись длинные тени, а расстеленный на столе белый лист бумаги казался частью плоскости.
В конце концов Ли Бай повернулся и медленно направился к столу. И И поспешно вновь смочил кисть тушью и обеими руками поднес ее поэту, но Ли Бай жестом отстранил его и снова застыл, глядя на лежавший на столе белый лист бумаги. В его взгляде появилось какое-то новое выражение.
И И с тайным злорадством понял, что это растерянность и тревога.
– Мне нужно еще кое-что. Это… хрупкие предметы. Приготовьтесь поймать их. – Ли Бай указал на синтезатор. Приугасшее в нем пламя вновь взметнулось. Едва успели человек и динозавр кинуться к раскрытому люку, как язык пламени выкинул оттуда что-то круглое. Большезуб ловко поймал предмет на лету. Оказалось, что это большой глиняный кувшин. Следом из голубого пламени вылетели три чаши внушительных размеров. Две И И сумел подхватить, но третья упала и разбилась. Большезуб отнес кувшин на стол, аккуратно вынул из горлышка пробку – и оттуда хлынул сильный приятный запах. Большезуб и И И недоуменно переглянулись.
– В базе данных Пожирающей империи оказалось не так уж много документов о виноделии у людей в ту пору, когда они жили на Земле, так что не уверен, что сделал то, что нужно, – сообщил Ли Бай и жестом указал И И: попробуй!
Тот взял чашу, налил туда немного из кувшина и отхлебнул. Через горло в желудок сразу хлынуло резкое тепло. Он кивнул:
– Это вино. Правда, более крепкое, чем то, что пьем мы для улучшения вкуса мяса.
Ли Бай указал на вторую чашу: «Налей!» – и, дождавшись, пока Большезуб наполнит ее до краев, поднял и опорожнил одним глотком. После этого он отвернулся и снова направился к краю площадки, немного покачиваясь на ходу. Снова он остановился на краю и снова уставился на звезды, только на сей раз ритмично раскачиваясь всем телом, словно для него звучала какая-то не слышная больше никому мелодия. Но простоял он так недолго и вскоре вернулся к столу, спотыкаясь на каждом шагу. И И предупредительно подал ему кисть, но он отшвырнул ее в сторону.
– Налей! – потребовал Ли Бай, указав взглядом на пустую чашу…
Через час Большезуб бережно поднял Ли Бая когтистыми лапами и уложил на расчищенный стол, но тот сразу же повернулся и скатился на пол, бормоча при этом что-то на языке, непонятном ни динозавру, ни человеку. Его уже несколько раз вырвало разноцветной массой (хотя никто из двоих присутствовавших при этом не мог сообразить, когда же он успел поесть), при этом он испачкал свой роскошный халат. Через пятна рвоты просвечивал белый свет пола, и получалось нечто вроде абстрактной картины. Губы Ли Бая были черны от туши: осилив четвертую чашу, он все же попытался что-то начертать на бумаге, но в результате просто стучал по столу кисточкой с комком засохшей туши на конце, а потом сунул этот самый комок в рот и попытался размягчить его, как ребенок на первом уроке каллиграфии.
– Глубокоуважаемый бог… – несмело позвал его Большезуб.
– Вьяаакаааа… кьяаваааа, – заплетающимся языком отозвался Ли Бай.
Большезуб выпрямился, покачал головой, вздохнул и сказал И И:
– Пойдем отсюда.
Ферма, на которой жил И И, располагалась на экваторе Пожирающей империи. Пока планета находилась во внутренней части Солнечной системы, здесь была красивая, с пышной растительностью, степь между двумя реками. Когда же Пожиратели достигли орбиты Юпитера, началась суровая зима, степь скрылась под снегом, реки замерзли. Людей, которых разводили на этой ферме, переселили в подземный город. Но вскоре после того, как пришел вызов от бога и империя легла на возвратный курс, Солнце вновь стало пригревать и началась весна. Лед на реках быстро растаял, и степь снова зазеленела.
В хорошую погоду И И в одиночестве жил в несуразном шалаше, который собственноручно построил на берегу реки, возделывал понемногу землю и радовался жизни. Обычному человеку такого ни за что не разрешили бы, но, поскольку было признано, что его просветительские лекции по классической литературе благотворно влияют на вкус человеческого мяса, скотовод не препятствовал этому.
Прошло два месяца после того, как И И познакомился с Ли Баем. Приближался час заката, солнце уже коснулось идеально ровной линии горизонта планеты Пожирающей империи, где сходились две реки, в которых пылало отражение заходящего солнца. Ветерок доносил в шалаш отдаленные слабые звуки пения – в степи шло веселье. И И сидел один и играл сам с собой в вейци [26].
Подняв голову, он увидел, что по берегу реки к нему приближаются Ли Бай и Большезуб. Ли Бай заметно изменился с первой встречи: отросшие волосы были взлохмачены, борода стала еще длиннее, а лицо сильно загорело на солнце. На левом плече он нес котомку из грубой дерюги, а в правой руке держал большую бутыль из тыквы. Его щегольской халат превратился в грязную тряпку, плетенные из соломы шлепанцы были сношены почти до дыр. И И казалось, что теперь он гораздо больше похож на человека.
Ли Бай подошел к столику, на котором стояла доска для вейци, и, как обычно, не глядя, поставил тыкву и потребовал: «Чашу!» И И вынес из шалаша две деревянные чаши, Ли Бай откупорил тыквенную бутыль, разлил по чашам вино и вынул из котомки бумажный сверток. Развернув его, И И обнаружил кусок жареного мяса. Оно было уже нарезано и источало аппетитнейший аромат. Не удержавшись, он взял ломтик и принялся жевать.
Стоявший в нескольких метрах Большезуб молча наблюдал за ними. Он знал из прежнего
