1.
В ту зиму холода сожрали всё тёплое, живое выше кромки вечных снегов. Стая долго спускалась с гор, петляя по угрюмым склонам и избегая пропастей, лавин и тупиков. Снег намертво засыпал склоны гор до самого плато, укрыл все скалы и разломы камня белизною обманчиво тёплой шерсти. Кое-где Стае удалось выследить добычу, однако голод бродил не только по безжизненным вершинам. Задолго до прихода Стаи хищники низовий настигли и пожрали почти всю неспящую дичь, после чего попрятались в своих берлогах в скалах. Стая выслеживала и пожирала обитателей берлог, но эти хищники были невелики и жилисты и отчаянно сражались за свою жизнь. Их жёсткие шкуры покрывали не много тощей плоти. По пятам Стаи неторопливо шагал Голод. Сны то и дело обнажали его сухие длинные клыки, пустынный череп и обломки шкуры, прилипшие к обглоданным костям. Хозяин зим клонился на плато бесплотным зевом. Он считал Стаю своей законной добычей.
Ледяной ночью в середине января Стая ступила на плато. Посреди плоской белизны она съела нескольких крохотных снежных зайцев, которых пришлось выкапывать из нор. Пробуждённые роющей сугробы гибелью, зайцы птицей порхали на поверхность и долго метались в сужающемся кругу, шарахаясь от одного белого великана к другому, пока не выбивались из сил и не застывали худыми нежными комками на снегу, недвижные и полумёртвые от ужаса. Они были приятны на вкус, но их крошечные, на один зуб тела не могли отогнать мерно шагающий за Стаей белый Голод.
Стая пошла вперёд, к разлому. Ночами луны Уш и Уар бросали слабый свет на кромку исполинского каньона, режущего высокогорную равнину на две равные части. Стаю влекли странные запахи. Их ветряные пальцы ещё в горах будоражили сны голодной Стаи. Со стороны каньона ползли пары жизни, мяса, тепла, запахи чего-то чужого и чудовищного, съедобного, неспящего зимой. Они становились тем явственней, чем дальше Стая отходила от своих территорий. На плато запахи перекочевали из тоскливых снов в реальность.
Они действительно шли из каньона. Когда снегоносные тучи занавесили ночь и ни один луч лун или звезды не мог пробить её небесные покровы, Стая наконец подошла к пропасти, чтобы с расширенными ноздрями и обнажёнными клыками глянуть вниз. Там, внизу, на много сотен шагов ниже плато, стелилась узкая долина, спал залитый снегами лес, долгие месяцы уже спала во льду река, и всё живое, мягкое, мясное должно было, застыв, уснуть и ждать весенней оттепели. Должно было — но не застыло, не спало. У отвесной стены на дне каньона поднимался большой плоский холм. На нём вырыло норы скопление незнакомых существ. Их было много, этих чужаков. Пары их жизнедеятельности поднимались с дыханием и дымом, текли по руслу реки, сквозили через лес, полнили до краёв каньон и переползали из гигантского разлома на плато. Эти пары и запахи пропитали даже подошвы гор и нашли входы во сны мира, обычно белые, пустые и голодные зимой. Запахи изменили сны и дали зиме новое нутро. Они дразнили и манили, обещали и звали. Они выманили из гор гибнущую Стаю, и даже его величество Голод вынужден был отступить им свои намеченные жертвы. Запахи были очень сильны. Они принадлежали жизни.
2
.
Крепления лифта прилипли к стене каньона, словно побеги плюща. Под ногами поскрипывал снег, а в кармане шубы — полиэтилен, в который был завёрнут сэндвич. Всё это было, как обычно, тяжело — шапка, шуба и сапоги. Оно стесняло и пригвождало Люси к земле. Иногда ей казалось, что надо просто снять мех, полимер, материю и тело — и взлететь. Не глядя вниз.
— Добрый день, Люси!
Боровски чуть притормозил, как это обычно делают люди, когда не спешат и случайно встречают знакомых. Люси Юэ показалось, что она тоже чуточку притормозила и кивнула в ответ, но на самом деле она не кивнула и совершенно не сбавила ходу. Она тут же поняла это и хотела было поднять в приветствии левую руку и сказать «Добрый день, мистер Боровски», но, видимо, она хотела этого недостаточно сильно, и движение воли оказалось слишком слабым, чтобы заставить руку, губы и язык двигаться. Пальцы руки в зелёной рукавичке едва шевельнулись — ничтожная дань вежливости. Между тем ноги планомерно несли Люси дальше. Она вяло подумала, что надо бы всё же остановиться, обернуться и по-настоящему поздороваться с Боровски, всё-таки он сосед и, кажется, доброжелателен. Додумывая эту мысль до конца, она прошла ещё полдесятка шагов. Теперь оборачиваться не было никакого смысла, и Люси Юэ продолжила путь к лифту под невидимым колоколом своего отчуждения.
Часто после таких вот неудачных встреч, полууслышанных и безответных приветствий, забытых дней рождения, увядших в почке разговоров Люси принимала решение всё изменить. Со следующей встречи с кем-нибудь из знакомых, или, если дело было вечером, то точно с завтрашнего дня она проснётся, отряхнёт шоры с глаз и прикуёт своё внимание к людям. Она будет узнавать тех, кто встречается ей на пути, и правильно здороваться. Может быть, даже первой. Она будет запоминать лица, номера телефонов и адреса. Она больше никогда не забудет ничьего дня рождения и всегда вспомнит кому-нибудь позвонить. Она научится ловить нить Ариадны, позволяющую изящно вклиниваться в человеческие беседы ни о чём, и будет в хоре щебетать блеклую бессмыслицу, которая составляет девяносто девять процентов людского общения. Может быть, со временем ей даже удастся заставить свою капризную память улавливать связь между лицами и именами. Она всё это поймёт и примет и будет сама принята в сообщество homo sapiens. Ну точно — с завтрашнего дня. И это будет хорошо.
Иногда ей на короткое время удавалось в это поверить.
Петляющий по холму, как полоска юлы, бродвей незаметно привёл Люси в заснеженную еловую рощицу на плоской вершине холма. Не глядя по сторонам, Люси миновала ельник. В ельнике, там, где из-под земли торчала башня материнского корабля, стоял Эдам. Он был в зимней форме, русской шапке-ушанке и куртке, с которой глядела золотая звезда шерифа. Он проводил Люси внимательным синим взглядом, когда она, не обращая, как всегда, внимания на мир людей, удалялась по насыпи к отвесной стене каньона и к платформе высокогорного лифта. За плечом Эдама висело лазерное ружьё. Он ещё долго смотрел вслед Люси и слушал, как в кармане девушки поскрипывает полиэтиленовая упаковка сэндвича, который она всегда съедала, выбравшись на плато.
3.
Она смотрела прямо в садящееся солнце, в горизонт. Звезда готовилась нырнуть за ближний мраморный хребет, и Люси как раз вовремя выбралась из каньона, чтобы проводить драгоценную золотую монету в ночь. Зимой здесь царили лютые морозы, летом — ядерная жара, но летом от раскалённых камней на плато подымались чудные миражи, а зимой здесь можно было смотреть в лицо солнца. Люси таяла и мёрзла и не изменяла своим привычкам. Она стояла менее чем за метр до обрыва. Три шага вынесли бы её тело в пропасть, в падение длиною в крик. На дне гигантской трещины в коре планеты подо льдом вязко текла река, дремал под снегом древний лес. Люди нахально вырастили там свой город, птенца космической кукушки, подложенного чужому миру. Люси редко смотрела вниз. Её глаза преследовали солнце. Она была одна на поверхности планеты. В такие мгновения Люси не боялась ничего. Она летела, летела птицей вслед светилу. Никогда ещё её так мало не интересовали какие-либо люди, город, шуба, память, плоть.
Здесь, на плато, Люси хотела бы навек убить все человеческие звуки. Не имея такой возможности, она вычеркивала звуки из своего мира. Обёртка сэндвича неприятно шуршала. Люси скомкала её и сложила в карман. Ещё ни разу она, трепетная гостья, не осквернила мусором эту безмолвную равнину. Непослушной рукою в шубе она поднесла ко рту застывший сэндвич.
Тогда-то и случилось чудо. Как будто зеркало лучистое раскрылось перед ней в воздухе над каньоном. Оно сияло белым светом на восток. Лучи пронзили Люси и показали ей стоящего за её спиной зверя. Люси Юэ спокойно обернулась и встретилась глазами с жёлтым взором. Радужки солнцами горели вокруг чёрных зрачков. А, этот белый мех… Белый зверь, саблезубый пещерный лев спустился с гор ко мне, мелькнула мысль. Брат зверь, теперь мы вместе будем провожать солнце в вечер.
Без малейшего страха, бездумно, быстро Люси протянула зверю свой так и не надкушенный сэндвич.
4.
Едва перешагнув порог дома, Люси сняла с вешалки самую большую сумку. Первой мыслью было украсть овцу, но она поняла, что овца слишком тяжела, да и как ты её украдёшь, если овчарня крепко заперта, а ключи у соседа, Боровски. И Люси, не раздеваясь, тут же вытряхнула из холодильника всю еду. Она старалась не тратить времени зря. Её ждала голодная Стая. Люси сложила в сумку плов, колбасу, молоко, сыр и масло, оставшиеся девять яиц и размороженный в микроволновой печи кусок мяса. Подумав, бросила туда же йогурты и нарезанный белый хлеб. Всё это вместе с кастрюлей плова едва наполнило сумку на треть.
