ЛАО ШЭ И ЕГО ТВОРЧЕСТВО
Вступительная статья
Лао Шэ (литературный псевдоним, настоящее имя — Шу Шэюй) — выдающийся китайский писатель. Родился Лао Шэ в Пекине, 4 февраля 1898 года, в семье бедняка. Сам факт рождения Лао Шэ в бедной семье имел немалое значение в его дальнейшей творческой жизни. Писатель неизменно изображает в своих произведениях людей труда, неимущих и обездоленных. Художественные произведения Лао Шэ — его романы, рассказы и пьесы — исполнены глубокого сочувствия к горькой судьбе бедняков, к тяжкой жизни униженных и оскорбленных, проникнуты подлинным гуманизмом, человечностью.
Удивительный знаток народного разговорного языка, Лао Шэ создал произведения, которые завоевали широкое признание. Примечательно, что множество сюжетов Лао Шэ подхвачено странствующими сказителями-шошуды, вошло в народную память как произведения фольклора. В пароде бытует немало острых словечек, пришедших в разговорный язык из книг Лао Шэ: «При нашем строе большая рыба ест маленьких, маленькая — креветок», «Он глуп, как верблюд», «Своей глупостью он прокладывает путь Умным», «Он, как рыбак, старается поймать попутный ветер». Такое бывает только с произведениями большого мастера слова.
Книги Лао Шэ хорошо знакомы советскому читателю. Еще в 1944 году в сборник китайских новелл, выпущенный Гослитиздатом, был включен один из патриотических рассказов писателя, написанных в разгар войны против японских агрессоров. В последующие годы на русском языке были опубликованы роман «Рикша», несколько сборников рассказов, пьесы, Двухтомник избранных произведений. Однако богатейшее творческое наследие Лао Шэ продолжает привлекать переводчиков и исследователей. Жизнь заставляет по-новому смотреть на произведения прошлых лет, в свое время обойденные вниманием или неправильно понятые. Такова судьба сатирического романа «Записки о Кошачьем городе» (1932–1933), переведенного у нас в 60-е годы. Маоистская критика вынудила писателя отречься от этой книги (заметим, кстати, что в КНР произведения писателя, созданные в 20—40-е годы, за исключением «Рикши» и нескольких рассказов, не переиздавались), но в наши дни она зазвучала с новой, невиданной силой. Писатель-сатирик оказался писателем-пророком.
В настоящее издание включен и незавершенный роман Лао Шэ «Под пурпурными стягами», опубликованный в КНР в 1979 году. Это произведение заставляет нас иначе оценить содержание последних лет жизни писателя и прийти к выводу, что он погиб в период, быть может, наивысшего расцвета своих творческих сил и что его молчание объяснялось недвусмысленными политическими причинами.
Долгое время наши переводчики проходили мимо книги эссе «Старый вол, разбитая повозка» (1940). Эта творческая исповедь, вопреки традиции созданная еще молодым писателем, содержит бесценный биографический материал и множество интереснейших мыслей о путях становления выдающегося китайского прозаика. В свете этой публикации автору предисловия нет нужды подробно излагать творческий путь Лао Шэ (он сделал это сам со свойственным ему остроумием), к тому же у нас писалось об этом немало во вступительных статьях к его книгам и в монографиях.
Я вспоминаю сегодня свои многочисленные встречи с писателем, наши беседы о литературе. Мне, молодому китаисту, посчастливилось познакомиться с Лао Шэ в Чунцине военных лет, куда он был вынужден переехать из оккупированного Пекина.
Лао Шэ — уроженец Пекина, и, кажется, нет темы, о которой он мог бы говорить с таким увлечением, как о Пекине. Его чудесный баритон, таивший неистощимое богатство интонаций, никогда не звучал так страстно, как в те моменты, когда писатель говорил о Пекине.
— Я верю, — делился он однажды, — что к этому древнему городу, может быть самому древнему на земле, еще вернется юность… Мы с вами будем свидетелями этого…
Пекину посвящены наиболее сильные в художественном отношении книги писателя. Как хорошо знакомы улицы и переулки этого города Сянцзы, герою романа «Рикша» (1936–1937), исколесившему их вдоль и поперек со своей коляской! Именно здесь, в Пекине, он бросил вызов безжалостному, бездушному обществу. Этот выходец из городских низов, которому еще только предстоит стать пролетарием и обрести чувство классовой солидарности, попытался своим трудолюбием, полагаясь исключительно на силу своих мускулов, вырваться из нужды капиталистического рабства. Единоборство «маленького человека» с противостоящей ему безликой силой кончается трагическим поражением. С потрясающей силой рисует Лао Шэ крах индивидуалистических иллюзий Сянцзы, психологически тонко фиксирует губительное воздействие безостановочной погони за лишним медяком на его чистое, доброе сердце и душу. Критика не раз упрекала Лао Шэ за тот тупик в который он привел своего героя. Оглядываясь теперь на творческий путь писателя, ставший уже историей, можно отчетливо видеть несправедливость иных критических выпадов, крайним выражением которых явилась травля, доведшая его до самоубийства. Нам кажется, что есть книги, положительный смысл которых заключен в силе отрицания. К таким книгам, несомненно, относится роман Лао Шэ о «верблюде-счастливчике». Общество, превращающее человека в тягловую скотину, растаптывающее его духовно, — такое общество безнравственно, оно не имеет права на существование. Убежден, что именно в этом и состояло послание Лао Шэ своим современникам…
В годы антияпонской войны Лао Шэ задумал трилогию, также посвященную Пекину, — «Четыре поколения под одной крышей». Она осталась незавершенной (третий роман так и не был издан), хотя две первые части-романы «Страх» и «Нужда» — позволяют судить о монументальном замысле писателя. В эти годы Лао Шэ возглавляет Всекитайскую ассоциацию писателей по отпору агрессору. Писатель-патриот, он горячо ратовал за изображение войны в литературе, принимал активнейшее участие в литературных дискуссиях, подавал другим писателям пример собственным творчеством. Действие трилогии происходит в оккупированном японскими милитаристами Пекине.
Творческая мысль художника снова и снова возвращается к родному городу. Наши читатели впервые познакомятся в этой книге с незавершенным произведением Лао Шэ — романом «Под пурпурными стягами». Это уже другой Пекин, столица маньчжурских богдыханов конца XIX — начала XX столетия, частично знакомый нам по пьесам Лао Шэ «Чайная» и «Ихэтуань». Думаю, что не ошибусь, если скажу, что этому роману наверняка суждено было стать одним из наиболее заметных явлений современной китайской прозы. Перо зрелого мастера воссоздало далеко ушедшую от нас эпоху, нравы «знаменных» маньчжуров, народа, некогда силой оружия завоевавшего Китай и полностью растворившегося в его человеческом море уже в начале нашего века. Сам по происхождению маньчжур, Лао Шэ схватывает и передает потомкам последние еще сохранившиеся в дни его детства национальные черты маньчжуров, особенности их быта, а также паразитизм и духовный паралич маньчжурской верхушки, сделавшие Китай легкой добычей империалистических хищников. Сколько ядовитого юмора в штрихах, характеризующих маньчжурского аристократа и заокеанского миссионера! Недаром Лао Шэ начинал свою творческую жизнь как писатель-юморист, заставивший целое поколение китайских читателей смеяться над всем косным, отсталым, нелепым, что в таком изобилии присутствовало в Китае на рубеже исторического времени.
…В ранние сумерки, когда спадает жара и кажется, что далекие горы смыкаются с дымным небом, мы возвращались с Лао Шэ полями, лежащими вокруг сычуаньской деревни Лайцзяцяо. Пахло пылью, разопревшими после полуденной жары травами, в воздухе стоял сладковато-горький запах ромашки, которая выбелила кюветы и канавы.
Волнение, вызванное воспоминаниями Лао Шэ о Пекине, еще не улеглось, и рассказ, который мне предстояло услышать, большой рассказ о судьбе художника, будто рожден этим волнением…
Лао Шэ говорит, и я нахожу в его рассказе ответы на многие из вопросов, что волновали меня, когда я думал о его творчестве.
— Для меня, — говорит Лао Шэ, — хороший рассказ дороже иного романа, хотя я писал и романы. Жанр рассказа привлекает меня как самый экономный и эмоциональный. Нарушение этих принципов неминуемо ведет к неудаче. Произведение гибнет, жанр перестает существовать. Мой писательский архив потерян в Пекине — пропала коллекция картин и фарфора, собранию которых я отдал немало труда. Однако, если бы мой архив остался цел, то немногое из того, что мною было написано прежде, я решился бы опубликовать. Я не позволял себе печатать слишком плохих вещей, но, когда вещь написана, я смотрел на нее, как на дочь, выданную замуж, или воду, которая утекла под мостом. Может быть, поэтому я плохо помню, где, когда и при каких обстоятельствах были написаны мои произведения. Из написанного мной я оставлял у себя только рукописи рассказов, все остальное куда-то исчезало.
