Алексей Золотухин
Агония небес. На исходе дней
BIC FA BISAC FIC000000
© Золотухин А. В., текст, 2016
Введение
Таинственный дневник
В тот день я проснулся затемно, с плохим предчувствием. Впрочем, в последнее время это случалось довольно часто. Жизнь и раньше-то шла не так, как хотелось, а с некоторых пор и вовсе катилась под откос. Бизнес трещал по швам, личная жизнь, мягко говоря, не ладилась. Мои же тщетные попытки что-то исправить лишь усугубляли ситуацию…
Разбудивший меня предрассветный телефонный звонок едва ли сулил что-то хорошее, но я все-таки снял трубку, поскольку был уверен: неприятностям нужно смотреть в лицо, а не бежать от них.
Как я и предполагал, новость была плохой. Звонивший сообщил, что у него печальное известие из Воронежа, и я первым делом подумал, что умерла бабушка по отцовской линии. Ей было уже за девяносто, и смерть, увы, стала бы вполне ожидаемой. Однако весть оказалась иной. Мне сказали, что вчера умер мой отец.
Несколько минут я сидел неподвижно на кровати, пытаясь принять данный факт, но услышанное не укладывалось в голове. Бабушке суждено было пережить своего сына… Конечно, заснуть я больше не смог и еще долго размышлял, как это ужасно: терять детей. А едва рассвело, стал собираться в Воронеж.
Мне хотелось успеть на похороны, поэтому пришлось бросить все дела и срочно выехать. Честно говоря, я уже давно подумывал о том, чтобы ненадолго оставить город и отвлечься от навалившихся проблем. Правда, мечтая о поездке, я и предположить не мог, что мечта сбудется при столь трагичных обстоятельствах. Не зря говорят: «Бойтесь своих желаний». Видимо, те, кто берутся за их исполнение, не очень-то нас любят.
Хоть от Владимира до Воронежа и не очень далеко, все как-то не складывалось. То машину мою во дворе прижал сосед своей развалюхой, не оставив мне никакой возможности выехать. То гаишники тормознули, когда я обогнал фуру. Выяснилось, что пока я ее обгонял, прерывистая линия превратилась в сплошную. Судя по выражению лиц стражей порядка, они были моему проступку несказанно рады. Особое удовлетворение они испытали, получив наличные в обход выписки официального штрафа. Уже на подъезде к городу я умудрился еще и пробить колесо и развлекся тем, что менял его на запаску.
До места добрался только поздно вечером и понял, что все-таки опоздал. Мой дядя не хотел долго ждать и похоронил отца уже на следующее утро после смерти. Поминок как таковых не было. В последние годы отец почти ни с кем не дружил. С родственниками, кроме собственной матери, он не общался. Даже с родным братом был в ссоре неизвестно с каких времен. Что касается меня, единственного сына, то я виделся с отцом не чаще, чем раз в пять лет. Даже на мою свадьбу он приехать не соизволил, сославшись на то, что поранил палец на руке, когда нырял с аквалангом в море.
В моей жизни он всегда появлялся неожиданно и как ни в чем не бывало начинал рассказывать о том, как интересно живет, путешествуя по миру в поисках диковинок прошлого. Однако мне он не казался героем типа Индианы Джонса. Скорее, представлялся безот ветственным, самовлюбленным эгоистом, который бросил семью ради безделья и приключений.
Нет, я никогда не испытывал к нему ненависти. Просто хотел стать его полной противоположностью – человеком, для которого семья занимала бы в жизни главное место. Для этого я приложил все свои усилия, но судьба, словно в насмешку, пустила на семейном фронте все под откос.
Бабушка встретила меня в слезах и все время причитала, какой ее сын был глупый и как хорошо, что я на него совсем не похож. Она рассказала, что у отца в баре за очередной кружкой пива случился инсульт, и он, падая, ударился виском об угол стола и умер. Однако вполне возможно, что его ударили чем-то по голове. Вроде бы в последнее время он чего-то или кого-то боялся. Но теперь уже ничего не докажешь.
Стемнело, пора было ложиться спать. Бабушка предложила мне перед сном поужинать.
В доме было невероятно грязно. Отец, живший здесь в последние годы, похоже, не ударял и пальцем о палец, предпочитая алкоголь любым делам. Со слов бабушки я знал, что ее непутевый сын уходил каждое утро, а возвращался под вечер, хотя давно нигде не работал. Приходил он обычно навеселе, включал телевизор, доставал бутылку водки и трехлитровую банку вишневого компота и так, в одиночестве, смотря все подряд на единственном работающем канале телевизора, пил, после чего ложился спать.
Домашними делами бабушке приходилось заниматься без его помощи. Но она была слаба, да и видела плохо, и толком навести порядок не могла.
Опасаясь отравиться или подхватить какую-нибудь инфекцию, от еды я скромно отказался, сославшись на то, что недавно поел.
Я передал бабушке гостинцы, что купил по пути, и она удалилась с ними на кухню.
Я бы с удовольствием отказался не только от ужина, но и от ночевки в этом пропахшем плесенью и пылью месте. Но я не мог оставить бабушку одну в таком состоянии и уехать в гостиницу.
По воле обстоятельств мне пришлось провести ночь в комнате отца. Войдя в тесное помещение с низким потолком, я поразился, насколько там все было убого. Мебели почти не было. Отец обходился старой пружинной кроватью, покосившимся шкафом и маленьким самодельным столиком.
В моей памяти это место выглядело более привлекательным. В детстве я был здесь лишь однажды и спал на этой же самой кровати, но тогда ее покрывали перины и пышные пуховые подушки, в которых я просто тонул. Теперь здесь все было отсыревшим, выцветшим, старым. Ни диковинных находок, ни фотоальбомов из дальних странствий. Бабушка рассказала, что отец лишился почти всех своих вещей, когда пару лет назад очередная подруга, у которой он жил, выставила его на улицу. Я же, глядя на старый хлам, вообще начинал сильно сомневаться в том, что отцовские рассказы про путешествия были правдой.
Единственное, что осталось от него в наследство, – участок земли на окраине Владимира, где еще до развода с моей матерью он собирался строить дом, чтобы жить там всей семьей. Правда, этим планам, как и многим другим в его жизни, так и не суждено было воплотиться в дела. Я сомневался в том, стоит ли мне забивать голову этим клочком земли. Кто знал, какие долги числились за отцом, и не пришлось бы мне их выплачивать после вступления в наследство.
Тем не менее бумаги на землю я все-таки взял, подумав, что решение приму позже, когда съезжу на место и увижу участок своими глазами. Главное, чтобы мой дядя не опередил меня и не присвоил наследство себе. И хотя я никогда не видел отцовского брата, почему-то представлял его отнюдь не добрым самаритянином.
Удивительно, но из всего барахла, валявшегося в комнате отца, мне даже нечего было взять на память о нем.
Старые книги, не сданные в библиотеку, наверное, еще со школьных времен. Полуразобранный радиоприемник. Моя фотография, приколотая булавкой к пожелтелым обоям. Я помню, что давным-давно посылал ее бабушке. Написанное корявым почерком письмо от отцовской подруги с отпечатком коричневой помады в виде поцелуя. Телефонная книжка с неизвестными мне именами, на последних страницах которой обнаружилась пара стихов о море и горах, а также любовное послание какой-то Вере. Стихи были абсолютно бездарными, с очень слабой, почти отсутствующей рифмой. Мне стало горько из-за того, что отец впустую растратил жизнь и ничего после себя не оставил.
Перерыв все, я добрался до шкафа с одеждой. Но и там был лишь мусор и старая, никому не нужная, одежда: белый плащ с желтым пятном на рукаве, пиджак с засаленными манжетами, пара весьма заношенных брюк, несколько изношенных сорочек. В углу лежала потертая обувная коробка. Наверное, ради того, чтобы убедиться, что просмотрел все, я открыл ее, ожидая увидеть пару стоптанных туфель. Однако там лежала перемотанная бечевкой картонная папка.
Развязав бечевку и открыв папку, я извлек несколько листов бумаги с выцветшими печатями, пожелтевшую от времени фотографию и достаточно объемистую общую тетрадь. Бумаги с печатями оказались документами о моем усыновлении. Для меня не стал откровением факт их существования. Я прекрасно помнил, как в четвертом классе меня забрали из детского дома и как радость переполняла меня в тот день. Со сверстниками в школе-интернате я не особо ладил, по ночам в общей палате вечно случались драки, впрочем, и днем стычки не прекращались. Учителя и воспитатели были людьми жесткими, словно до этого работали в тюрьме. Друзей там у меня было мало, да и времени на обычные детские игры и отдых нам почти не давали.
