работы нас водил Валюков Кирилл Петрович - бывший завхоз (когда пришли немцы его убили первым).
Распутица началась рано, помню, как подвода застряла в грязевой мяше, и мы бабы, да ребятишки, помогали вытаскивать её из грязи, тут немцы налетели, начали кружить, бомбы бросать, стрелять из пулемётов. Тогда я впервые увидела войну и смерть воочию, так близко, так страшно.
Через Спас - Деменск на Вязьму всё шли и шли войска, шли солдатики в новых шинельках, шли в сторону канонады и огненного зарева, а мы смотрели им вслед…. Мимо нас прошли тысячи, а обратно почти никто не вернулся. Позже я слышала, что бабы сотни тел в полях находили и видели, как немцы окруженцев стреляли, танками давили. Сама не видела, я тогда в лёжку лежала, ходить уже не могла.
Хаос, растерянность, страх, вот что такое осень 1941 года. Утром, небольшая группа солдат, проходившая через город, сказала нам, что немцы прорвали фронт, а днём немцы уже входили в наши дома. Они не выглядели как победители, они были злые, грязные и замерзшие. На своих грузовиках и подводах они везли много раненных. По тому как они бегали и хватали всё, что только попадалась им на глаза было ясно, что с продовольствием у них не очень, а может их снабжение далеко отстало позади.
Опустошали всё, забирали последнее. Мы думали - пусть нажрутся и уйдут, лишь бы они ушли, сволочи. К вечеру, подошла какая-то техника, приехали их офицеры, нас разогнали по домам, если кто-то осмеливался выглянуть в окно, то немцы сразу же стреляли по окнам и орали. Как я поняла уехала техника и вперед ушла только часть немцев. Потом в город стали прибывать пленные, под конвоем, немцы гнали их через город куда-то дальше, пленных не кормили и местным не разрешали им ничего давать.
Те немцы, что остались, доели и выпили всё, что нашли в первый день, а дальше стали ходить по домам переворачивать всё вверх дном, видимо думали, что от них прячут еду. К нам с мамой зашли в дом двое бросили гору грязного белья, какие-то кители, штаны. Бросили нам кусок мыла, потребовали, чтобы к вечеру мы всё выстирали, просушили и принесли к зданию нашего ДК. Когда мама сказала, что в городе давно разбомбило водопровод, а речка отсюда далеко, то один из немцев сильно её избил, у меня на глазах.
Когда мы принесли с мамой к вечеру выстиранное белье, то возле здания ДК играла музыка, дымилась полевая кухня, а немцы были пьяными в умат. Внутри здания плакали и кричали девчонки, кровь стыла в жилах от их крика. Мама всё поняла, говорит: «Иди, дочка, быстрее, а я останусь», а сама улыбается немцам, зубы им заговаривает. Не помогло, один схватил меня и потащил в здание, мама бросилась к нему взмолилась: «не трогайте, меня возьмите, умоляю», а те только гогочат.
Пока немец меня тащил, я обмочилась со страха, немец заметил, бросил меня как заорёт: «Шайзе, шайзе» и давай в меня плевать. Другие над ним уже потешаются, а он вообще рассвирепел, виды на меня имел. Я даже понадеялась, что раз не тащат меня больше, побрезговали мной немцы. А он схватил меня за руки, увидел, что руки все в мозолях от лопаты, да как завопит: «Помогать, ты помогать Большевик!!!! Арбайт на большевик!!!» Тут мама подбежала, он маме в лицо прикладом ударил, а меня давай по ногам бить прикладом, бил пока его другие солдаты не оттащили. Раздробил мне колени, ноги на месиво были похожи.
Я сознание потеряла, не знаю, сколько так пролежала. Меня соседи подобрали, тетя Катя, она мне всю войну и после неё как вторая мама была. Маму не смогли выходить, ей висок проломили, в бреду всю ночь металась, а к утру умерла. Кости срослись неправильно, ходить я так нормально и не могла. Не знаю каким чудом тетя Катя и её семья меня прокормили, не выбросили на улицу калеку ущербную.
Спас-Деменск освободили в августе 1943 года. Вышла замуж за земляка Гришу, он только в 1946 году вернулся из госпиталя, прожили с ним душа в душу до 1988 года, двое дочерей у нас и трое внуков. В память о немецкой цивилизации и культуре у меня на всю жизнь осталась тросточка, инвалидность и медаль «За оборону Москвы».
Из воспоминаний Токаревой Нины Борисовны.
Когда я записал историю из детства Нины Борисовны, проведённого в оккупации, детства под пятой зверей, что лишь прикидывались людьми, то у меня стало темнеть в глазах… Голос Нины Борисовны и её родственников стал вдруг таким далёким, таким тихим, будто в ушах у меня были ватные тампоны. Стало душно, голова кружилась, я хотел встать, чтобы выйти на воздух и упал. Дальше темнота…
Глава 32
Очнулся я в больничной палате. Когда потерял сознание,
