Крапива наметился Степану в живот. Белбородко всем телом качнулся назад, одновременно «накрывая» оружие противника своим. Дрын Крапивы оказался прижатым к земле. Палка Степана скользнула вдоль него к горлу противника. Тот непроизвольно подался назад. Белбородко перехватил оружие, одновременно просовывая его конец под мышку Крапиве. Другой конец защищал от возможной атаки снизу. Степан развернулся вокруг своей оси, одновременно поворачивая рычаг. Дрын Крапивы, подхваченный нежданным вихрем, вывернулся из рук, а сам Крапива пропахал носом землю. Белбородко опустился, плотно зажал между колен плечо Крапивы, медленно повернул дрын в горизонтальной плоскости. Рука Крапивы натянулась, еще немного — затрещит. Парень скрипел зубами, но молчал.
— Духи услышали меня, — пророкотал Степан. — Признаешь ли ты мою победу, или сломать тебе руку?
— Признаю, — глухо отозвался Крапива. Белбородко встал и поклонился все еще лежащему Крапиве:
— Ты хорошо бился, но духи помогли мне. Парень поднялся, хмуро взглянул на Степана, не глумится ли. Вроде бы нет. Окинул взглядом кметей. Никто не зубоскалил. Даже Кудряш прикусил язык.
— Сами попробуйте, — буркнул Крапива и, растолкав воинов, ушел из круга.
Начало зимы Года Смуты. Лютовка
Мужичок, попавшийся лютичам, был и впрямь непрост. Не зря его в поруб бросили. По всему видать — шустрый да ушлый, своего не упустит да и в чужое корыто рыло сунет, не побрезгует. Словом, тать. А тать должен сидеть в яме да на облака с тоскою глядеть. Стало быть, по Правде лютовичи поступили.
Вытащили Божана из поруба, поставили на колени перед Отцом Горечи. Кукша подивился, как не околел поганец в яме-то?! Мороз крепкий, до костей пробирает. Другой бы на месте пришельца откинулся уже, а этот знай языком треплет.
— Не даром претерпел, — говорит, — то испытание вере моей было. Сон мне вещий приснился» что найду тебя. Вот и свиделись.
— А на что я тебе?
Вокруг толпятся лютичи, кто с топором, кто с колом. Молчат, недобро на Божана поглядывают да по снежку топчутся — видать, морозец за пазуху лезет. Только кивни Отец Горечи, враз на куски пришельца разорвут. Но тот будто не понимает, что жизнь на волоске висит.
— Вера во мне проснулась, — говорит. — Чернобог мне явился да сказал, чтоб к тебе шел. — И знаком тайным тычет, а знак тот — кругляш с ощеренной волчьей пастью — лишь посвященным дается.
— Это откуда?
— Сперва Чернобог меня к купчишке по имени Харя привел, а тот, как узнал про видения мои, дорожку указал да кругляш вручил, чтобы подтверждение словам моим вышло.
Отец Горечи взял кругляш и внимательно рассмотрел. На одном из волчьих клыков виднелись несколько хитро переплетенных канавок. По ним выходило, что знак действительно принадлежал Харе. А если так, значит, Харя считает, что пришлец может быть братству полезен. Впрочем, не тот человек Харя, которому вера есть безоговорочная. Сребролюбив, сын песий. Кто знает, отчего Божана приветил? По велению сердца или же на гривны купился? Вероятней последнее.
— Зачем ты мне?
— Много пользы от меня братству выйдет, — заспешил мужичонка, — и людям твоим, и тебе жалеть не придется, что пригрели меня. — Мужичонка вытер вспотевшие ладошки и заискивающе улыбнулся. — Сам рассуди: ну, прикончите вы меня, как люди твои обещали, какой от того прок?
— А так от тебя прок какой?
— Э, да я же говорил твоим, не последний я человек на княжьем дворе. Истома без меня шагу не делает, меня же обласкивает да одаривает... В ближниках у него хожу.
Кукша недобро усмехнулся:
— И чего ж ты к нам заявился, коли князь тебя так жалует?
Мужик занервничал:
— Я ж говорю, Чернобог дорожку указал... Уверовал я, вот и пришел. Князю-то наврал с три короба, де к родичу в весь дальнюю отправился, потому как родич тот на одре смертном лежит. А сам к тебе явился...
— Что я могу тебе дать? Нет у меня ни золота, ни серебра... Вера лишь...
— А и не надо, — затрещал мужичонка, — не надо мне от тебя ничего. Ты ж меня не забудь только, когда власть над полянами примешь. При себе держи. Знают ведь все, что Истому недоля одолела. Захирел князь на голову. Дружина бузит, а посадские того и гляди петуха красного в детинец пустят... Недолго княжить Истоме. А как уйдет, ты его место займешь, вот тут-то про меня и вспомнишь...
— Коли привел тебя сам Чернобог, стало быть, ты богу нашему зачем-то понадобился, — задумчиво проговорил Кукша.
— Так и я про то, — обрадовался мужик.
— Значит, имеет Чернобог дело важное, раз велел к слугам его явиться.
— Да, да, — просиял мужик, — я тоже так подумал, когда сон вещий увидел.
Кукша зачерпнул пригоршню снега и попытался слепить снежок. Комок, едва начав схватываться, развалился.
— Так и твои слова, — проговорил Кукша, — вроде правильные, а вместе не слепляются... Словам вера есть, лишь когда правдивы они. Правду же на крови проверяют... Согласен ли ты со мной?
— Согласен, — проблеял Божан.
— Это хорошо, — кивнул Кукша, — а то думал, юлить начнешь. Значит, так и поступим, пусть Чернобог сам решит, в Навь ли тебе отправляться или же в Яви оставаться и служить ему вместе с нами. Ты не бойся, мы к Чернобогу быстро спроваживаем, мучиться не будешь. Враз с Хозяином свидишься.
До мужика наконец дошло.
— Да как же, ведь я же... — запричитал он.
Но слушать его Кукша не стал. Он кивнул Колтуну, и староста с несколькими молодцами запихнули Божана в мешок, пару раз врезали, чтобы орать перестал, и потащили на капище. Там пришельца окурят дымами, дабы избавить от злых помыслов, и бросят в смертную яму, в которой он и будет ждать конца.
— Слушайте, лютичи, — взревел Отец Горечи, — сегодня наш бог напьется свежей крови!
Лето Года Смуты. Куяб. Двор Любомира
Радож вновь нарисовался перед обществом.
— Последний остался тебе соперник, Степан. — Он поискал глазами в толпе зрителей. — Вон он, за спинами прячется. Выходь, Гридька.
Нескладный, в длинной, не по росту рубахе, парень понуро вошел в круг. «Как на казнь идет», — подумал Степан.
— Ты, Гридька, в отроках поди уж четыре седмицы ходишь, а мы тебя ешшо не испытали. Вот чего думаю, хлопцы, пущай Гридька встанет супротив Степана, то ему и будет испытанием. Пущай с мечом встанет, даром, что ли, его Алатор с другими новиками пестовал.
— Ты ж говорил, что не будут кровь они проливать...
— Да то ж я говорил, Степанова кровь нам не нужна, али не так?
— Вроде так.
— А про Гридькину хоть словом обмолвился?
— Вроде нет.
— Вот и пущай покажет Гридька свою сноровку в мечевом бое. Коли жив будет — примем его как родича и имя новое дадим. А коли заберут его боги, тризну закатим, и ладно. А Степана боги охранят уж точно, и кровь его не прольется. Потому — ведун.
«Дела... — подумал Белбородко, — лицензию на убийство выдали. Прямо Ноль Ноль Семь! С чего бы?..»
В толпе кметей произошло шевеление. Одетые в брони воины, вооруженные щитами и длинными копьями, оттеснили остальных, образовав плотное кольцо.
«... А с того, — додумал Степан, — что, влившись в дружину, тот Гридя, который жил в Дубровке, умер. Вместо него, бедовика, должен родиться справный воин, а чтобы он родился, надо провести обряд инициации. Кровавый и опасный для жизни. Такие тут дикие порядки!»
Степану и Гридьке протянули мечи:
— Сражайтесь.
Мечом Степан владел, мягко говоря, ниже среднего. Вот дзе, или тантой, или, на худой конец, палицей... Гридька-то хоть месяц у Алатора мечевому бою обучался. Степана же тренировать никому в голову не пришло — то знание, которое ему нужно, ведун от богов получит.
Гридя принял оружие, недоуменно посмотрел на Степана и прохныкал:
— Мне нападать, диденько?
Степан поморщился. Откуда он знает, что делать новику. Нападать, наверное. Что же еще?
Бледный будто смерть Гридя взял меч обеими руками, выставил перед собой, медленно пошел вокруг Степана. Белбородко вознес оружие над головой, застыл в ожидании атаки. И про себя отметил, что копирует стойку одного из героев куросавовского блокбастера «Семь самураев». Глупо, наверное, со стороны выглядит! Экая раскоряка нескладная, и еще над головой, как перо индейца, сверкает едва ли не полутораметровый клинок.
Гридя сделал выпад, как учил Алатор, — двинулся всем корпусом, упер ладонь в основание рукояти. Степан встретил меч нисходящим блоком. Отбил. Гридя извернул меч, крякнул и попытался опустить его на голову Степану. Белбородко вовремя отшатнулся, и клинок вспорол воздух, едва не задев лица. Гридька попытался подрубить Белбородко ноги. Быстрый, стервец. Белбородко едва успел отпрыгнуть. Уф, ежели так и дальше пойдет, можно и здоровья лишиться. Парень, хоть и новик, к рубке имел способности.
Гридя, по Степановым меркам, был вовсе не плох. Кроме того, парень давно попрощался с жизнью (еще бы, сам ведун против него!), а воин, считающий себя мертвым, исполнен решимости и опасен. Что же с ним делать-то?
