Андрей Калганов - Родина слонов

В этой книге нет ни слова правды, впрочем, нет и откровенной лжи, или почти нет. Действие разворачивается в разных краях, но большей частью на Полянщине. Летописи умалчивают о том, что творилось в восьмом веке на территории дружественной Украины. (Автор склонен думать — творилось, что и обычно.) Стало быть, не врем, раз документов нет. Но и правду не говорим по тем же причинам.

Что до слонов... так кто их знает, может, и были они хищниками в восьмом-то веке.

И еще: я не знаю, останется ли мой герой в живых. Я просто рассказываю его историю.

PS

В романе авторская хронология: за Годом Смуты следует Год Ожидания, а за ним — Год Нашествия. Именно так, а не иначе.

С пожеланием нескучного чтения,

Андрей Калганов

Мал человек, а степь беспредельна, что может человек без коня? А тем более такой бедняк, как Хосхар.

Если бы у Хосхара был настоящий конь, а не старая кляча, годная лишь на то, чтобы таскать тюки с поклажей, если бы у Хосхара была острая сабля, разве не стал бы Хосхар знатным воином, как его брат Ахыс? Разве не добыл бы клинком Хосхар славы, как Ахыс? Разве не приблизил бы тогда Хосхара сам великий и непобедимый полководец Силкер-тархан, не сделал бы десятником в своей личной тысяче, прозванной за доблесть Яростной?

Но почести и слава достались Ахысу, потому что тринадцатилетняя Хатун, дочь Ахыса, приглянулась Бурехану, и он дал Ахысу за нее и коня, и саблю, и добрый саадак с тугим луком и меткими стрелами, и еще богатый халат. Получив все это, Ахыс направился в Итиль — туда, где живут хакан и знатные ханы, и отыскал свою удачу.

У Хосхара же не было дочерей.

И Ахыс сделался воином и стал привозить из походов богатую добычу. Большим человеком стал Ахыс. Его юрта была устлана коврами, в казане всегда кипела жирная мясная похлебка, три его жены жили в довольстве, а пятеро невольников-славян работали, не зная продыху.

А Хосхар... Хосхар пас овец Бурехана на хромоногом мерине, которого дал ему хан.

Хосхар тяжко вздохнул и нехотя вылез из-под овечьих шкур. Пора выгонять скот из отавы[1].

В юрте было зябко — огонь почти потух. Хазарин подбросил овечьих катышков, и язычки пламени вновь заплясали, осветив утлое жилище.

Войлоки, покрывающие решетчатые стены юрты, были столь старыми, что местами сквозь них просвечивали начинающие бледнеть поутру звезды. Хосхар вздохнул и посмотрел на спящую жену.

Что стало с его маленькой нежной Юлдуз? Какой злой дух превратил прекрасный цветок, ласкающий взоры, в высохший ковыль? Лицо изборождено сеткой морщин, руки огрубели от ежедневной работы. Еще несколько весен — и цветок Юлдуз совсем увянет.

Пятеро сыновей Хосхара посапывали, прижимаясь друг к другу, как щенята. Как-то сложится их судьба? Пощадит ли их жизни колючий степной ветер?

«Ай-валяй, — простонал Хосхар, — неужели Всемогущий Тенгри навсегда отвернулся от меня? Почему он благоволит не ко мне, а к моему брату Ахысу?»

Растолкал старшего сына Чогара и вместе с ним потихоньку вышел из юрты.

В этом году зима выдалась небывало суровая — с лютыми морозами и нежданными оттепелями. Временами снега наваливало столько, что можно было утонуть в нем. А когда он таял и после вновь ударяли морозы, прочный наст сковывал землю. Овцам и коням было трудно копытить корм, и много скота полегло.

Едва повеяло весной, хазарские роды покинули место зимовья, расположенное на берегах великой полноводной реки Итиль, и направились в степи. Столица Каганата тоже опустела. Знатные ханы, проводившие время в пирах и иных увеселениях, приказали свернуть юрты и присоединились к своим родам.

Хосхар мерно покачивался в седле. Мысли текли вяло, неторопливо, так же как ступал его хромой конь. Блеяли овцы, раздавалось звонкое тявканье пастушьих собак. То и дело слышались выкрики Чогара, подгоняющего овец. Чогар шел позади стада, помогая отцу.

Хосхар затянул медленную нескончаемую песню: весна уже в силе — степь оделась зеленым нарядом, от копыт его коня спасаются суслики и мыши, по бесконечной равнине скользят утренние лучи солнца, ветер холодит лицо... Скоро отара дойдет до Змеиного ручья, прозванного так потому, что он извивается и петляет по степи, как змея. Там трава особенно сочная, налитая. Если пасти овец у этого ручья, они быстро нагуляют вес и Бурехан будет доволен.

«Может быть, — подумал Хосхар, перестав петь, — Бурехан даст еще трех овец за мою работу, тогда присоединю их к тем трем, которых он мне дал прошлой осенью. И у меня будет целых шесть овец! Юлдуз их острижет и сваляет из шерсти войлоки. Юлдуз сделает много овечьего сыра, и мы станем жить в сытости».

Хосхар вновь затянул песню: он кочевал только милостью Бурехана, Бурехан давал коней и несколько повозок для того, чтобы Хосхар мог перевозить семью и нехитрый скарб с одного стойбища на другое, Бурехан пожаловал Хосхару трех овец, Бурехан дал Хосхару длинную камышину — легкое копье с острым наконечником и длинный хлыст, чтобы Хосхар мог отгонять волков от отары. Добрый, могущественный Бурехан! Пусть его скот хорошо набирает вес, пусть зимой у его овец будет много корма! Если бы не доброта Бурехана, Хосхар с семейством остался бы на берегах Итиля, возделывал бы землю и ловил рыбу, как другие бедняки. И жизнь Хосхара стала бы горькой, потому что забыл бы Хосхар вольный степной ветер.

Овцы дошли до Змеиного ручья и разбрелись, пощипывая траву. Пастушьи собаки бегали вокруг отары, зорко следя, не объявятся ли волки. Этот день ничем бы не отличался от предыдущих, если бы... Чогар не наткнулся на лежащую без сознания девушку и не позвал отца.

Девушка была едва жива — на руках и лице ссадины, длинные черные волосы спутаны, как у колдуньи. Грудь тяжело вздымалась, лицо горело. Похоже, у нее был жар. Губы, сухие и воспаленные, что-то шептали.

Хосхар спрыгнул с коня, приложил ухо почти к самым ее губам и не понял ни слова. Язык был незнакомым. И то, что девушка оказалась чужестранкой, степняка очень обрадовало.

— Ой-е! — воскликнул Хосхар. — Всемогущий Тенгри послал нам удачу! Теперь у нас будет рабыня!

— Это большая радость, отец! — сказал Чогар, поедая глазами находку.

Девчонка была одета в странные, но явно очень дорогие одежды. Вокруг бедер обернут сильно изодранный длинный лоскут шелковой материи с затейливыми цветами, плечи и грудь прикрывала накидка из мягкой красной ткани. Хосхар дотронулся до нее и тут же отдернул руку — словно кто-то ужалил. Степняк удивленно посмотрел на ладонь. Наверное, девчонка давно не мылась, вот в одежде и кишит гнус. На ногах девчонки были светлые сандалии, ремешки завязаны на голени. Такие сандалии привозили ромейские купцы для наложниц знатных ханов.

От мысли, что какой-нибудь хан может предъявить права на находку, Хосхара бросило в жар. Он тяжело задышал и дрожащими руками принялся раздевать девчонку. Сейчас все выяснится. Если она чья-нибудь рабыня, на теле должно стоять тавро.

Что это было за тело! Хосхар цокал языком, часто облизывал губы. Молодое, стройное. Грудь упругая, с маленькими сосками. Кожа золотистая, нежная...

«Она не рабыня, — подумал Хосхар, осмотрев девчонку, — руки у рабыни должны быть грубыми, а на теле должно быть тавро. Но она я не наложница. Будь у какого-нибудь хана такое сокровище, он бы его не потерял. Значит, девчонку у меня никто не отберет. Значит, она будет моей».

Если бы жизнь его новой рабыни не висела на волоске, разве совладал бы Хосхар с желанием? Он мужчина, а мужчина имеет право овладеть невольницей, когда того захочет. Разве не позволил бы Хосхар вкусить наслаждения и своему старшему сыну Чогару? Но их страсть убила бы рабыню. И Хосхар решил!

— Присмотришь за отарой, — сказал он Чогару, — а я отвезу девчонку к моей жене — твоей матери.

— Я покорен тебе, — сглотнув слюну, проговорил Чогар.

Хосхар положил драгоценные одежды в седельную суму, перекинул рабыню через седло, прикрыл своей овчинной безрукавкой, чтобы не замерзла, я повел коня к родной юрте.

Нет, не рабыню везет Хосхар — наложницу. Теперь у Хосхара, как у самого Бурехана, будет наложница. Хосхар решил!

Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась степь. Стояло раннее утро. Из-за горизонта медленно выползало огромное солнце. Светка прислушалась. Издалека доносились собачий лай, блеянье овец, гортанные выкрики пастухов. Она попыталась встать, но лишь приподнялась на локте и вновь упала на влажную от росы траву. «Как я, черт возьми, здесь очутилась?» — подумала, проваливаясь в полузабытье. Воспоминания нахлынули на нее. После разгрома Пасеки — секты, сколоченной одним мерзавцем, — Светка с неделю пряталась по чердакам и подвалам во славном городе Пскове, пока не улеглась шумиха. А потом, как и планировала, добралась до родной деревеньки, открыла двери дома, в котором раньше жила, забрала документы и кое-какие деньги.