— Почему? — я начинаю злиться, слушая то, что он говорит. — Я могу понять, что ты отослал Линдсей из квартиры, потому что боялся, что она увидит, как ты поклоняешься белому трону. Вы же, мужчины, так боитесь показаться слабыми. Я могу понять, что ты чувствовал, что твоя тёмная сторона снова пробуждается, и ты можешь себя не контролировать. Но я не понимаю, как тебе пришла в голову идея остаться здесь совсем одному? Ты понимаешь, что твой внезапно заигравший в пятой точке приступ романтизма и геройства мог закончиться трагедией?
Он молчит и смотрит в одну точку на потолке.
— Дурак ты, Дойл… — хочется подобрать более ёмкое описательное слово, нет, даже серию слов. — Даже если оставить безопасность Никки, которая волнует меня больше всего… Ты разве не понимаешь, что будь здесь Линдсей, ты бы возможно не дошёл до того состояния, в котором я тебя нашла! Она же любит тебя! А ты её! — но вспоминая его безумные глаза,
начинаю сомневаться, у кого из нас сейчас играет приступ романтизма в причинном месте. — Или ты действительно не уверен, что смог бы удержаться?
И тут я, кажется, понимаю, почему шнурки на штанах были завязаны туго и на множество узлов. Серьёзно?
— Был бы уверен, не отдавал бы дочь, — снова замолкает, только желваки дёргаются на челюсти. — Я сделал тебе очень больно? — после длительной паузы, наконец, произносит он.
— Могу отплатить тебе тем же, если ты хочешь обновить свои впечатления по части полётов вниз… А могла бы, вообще закопала! — я так зла на него, даже дышу через раз. «Закопала» это даже не то слово. Под асфальт укатала и сверху поляну ромашек высадила, чтоб нервы успокоить — вот то, что надо.
— Почему тебя так злит то, что я захотел остаться один? — абсолютно искренне удивляется Коннор.
Ей-Богу: или он идиот, или я переоцениваю свои способности мыслить здраво и логично. Причём, второе вероятнее, потому что я и сама себе до конца объяснить не могу, от чего так злюсь на него. Я ещё в больнице поняла, что Коннор мне небезразличен, но как-то иначе, чем Джон. А я ведь Аманду обвиняла в сомнительном выборе мужчин. У самой один другого краше. И демоны внутри всё забористей и забористей.
— Действительно, и чего я, которая потащила за вакциной для тебя наши с Джоном задницы в лабораторию, где их чуть не прострелили, злюсь? Десяток человек плохо спали, плохо ели, не ездили домой только лишь за тем, чтоб ты в гордом одиночестве потом разбил голову об умывальник?
— В конце концов, — словно не услышав меня продолжает Коннор, — у меня действительно не было выбора. Я не хотел рисковать чьими-то жизнями. Как бы они меня остановили? Препараты же нельзя колоть, — он неосознанно сжимает мою руку. — Там, до возвращения в прежнюю жизнь, иногда я сам себя боялся… Но в тот момент, когда за Лин и Никки закрылась дверь, я думал, что справлюсь и смогу побороть эту агрессию. Я всегда мог. Просто хотел, чтобы Лин подстраховала меня с Никки. Но в этот раз ошибся. Мне, правда, очень жаль, что тебе пришлось столкнуться с тем, кого я ненавижу в себе.
Нет, определённая логика в его словах есть. Моё сердце сжимается от осознания, что в его жизни нет никого, кто мог бы остаться с ним в такое сложное время и кому Коннор мог бы довериться. Впрочем, как и у меня самой. Я закусываю губу и мне становится немного стыдно за такие бурные эмоциональные высказывания. Ведь он прав…
— Ты не ответила мне на вопрос. Я причинил тебе боль?
— Больно мне не было, можешь быть спокоен. Знаешь, положа руку на сердце, я должна сказать… Не знаю, какая сторона личности в тебе доминировала совсем недавно, но некоторые твои способности, так внезапно проявившиеся, определённо неплохи.
Вот зачем я сейчас совершила это чистосердечное признание? Де Марко, ты головой думаешь? Или у тебя весь мозг вытек в сердце, а, возможно, и ниже? Лучше бы просто извинилась за свои эмоциональные наезды на него.
После этой реплики между нами повисает длинное неловкое молчание. Я снова ложусь на вторую половину дивана, на бо́льшем расстоянии от Коннора. Меня клонит в сон.
— Меня волнует один вопрос, — разрезает тишину голос. — Как Джон тебя терпит?
Запоздалая реакция на моё утверждение? Или так, мысли вслух?
— Спроси у него как-нибудь, — я нервно усмехаюсь, пожимая плечами. — Он много интересного тебе расскажет. Хотя… Нет, лучше не спрашивай.
— А что насчёт тебя? — Коннор садится, снова пристально глядя мне в глаза. — Ты его любишь?
— Люблю! — отвечаю быстро. — И я надеюсь, наши половинки никогда не узнают о том, что между мной и тобой произошло. Договорились? — я вопросительно смотрю на него. Он кивает, но с подозрительной неуверенностью.
— И Адриана… — Коннор опускает глаза. — Я куплю тебе новую блузку и ботинки, за это тоже извини.
— Разберёмся, — отмахиваюсь я. — Хорошо, что в Вашингтоне сегодня дождливо и прохладно, и я была в закрытом кожаном пиджаке. Иначе пришлось бы идти за покупками прямо сейчас в какой-нибудь из твоих рубашек.
Я улыбаюсь, представляя эту картину.
— Ладно… Ромашковый чай будешь?
========== 7. Терапия ==========
Комментарий к 7. Терапия
18 июня 2000
16.08
Сижу на кухне, сжимая в руках тёплую чашку с ромашковым чаем. Коннор попросил заварить ему кофе и ушёл в душ.
Я смотрю на его кружку и думаю о том, что произошло. С каждой минутой мне становится всё хуже морально. Я виню себя, что не смогла сдержаться. Эмоции схлынули, вернулись логика и здравомыслие. Пока запрещаю себе думать о Джоне, любая мысль о нём вызывает укол в сердце. Меня терзает вопрос, можно ли считать этот «обмен энергией» изменой, хотя, естественно, я знаю ответ. Наверное, я не раз поплачу от выбора, который я сегодня сделала, возможно, даже буду себя ненавидеть, но это будет потом. Сейчас, как ни странно, меня больше волнует, как наша самодеятельность отразится на здоровье Коннора. Вот теперь я убеждена, что не должна была вмешиваться. Но смогла бы ли я сдержаться, видя, как он страдает? Что мне нужно было сделать? Просто смотреть? Уйти? О ком я думала больше в этот момент? О нём и о его боли? Или о себе?
Тем временем Коннор как раз садится на стул рядом. Он гладко выбрит, аккуратно причёсан, на нём светлая рубашка и джинсы. Его взгляд чистый и ясный, синева вокруг глаз наконец-то ушла. Коннор еле заметно улыбается, он выглядит расслабленным и всё ещё немного опьянённым. Не скрою, что мне приятно и радостно видеть его таким.
— Как ты? — тихо спрашивает он.
— Нормально, — отмахиваюсь я. Честно, меньше всего я хочу сейчас говорить с кем-то, даже Джону ещё не звонила. Наверное, уже и не стоит сегодня. Так больно…
— Выглядишь не очень.
— Чего не скажешь о тебе, — пытаюсь улыбнуться. — Я действительно очень рада, что тебе стало легче.
— Ты хочешь обсудить то, что произошло? — серьёзно спрашивает Коннор.
— Нет, — мотаю головой и отвожу взгляд. — Это уже случилось, Коннор. Давай будем относиться к этому, как к некому акту взаимопомощи, истинный смысл которого никто не поймёт, кроме нас с тобой. Я помогла тебе через близость избавиться от боли, которая не была локальной, и тебя нужно было напитать моей силой. Увы, это можно было сделать только вот так. Ты тоже мне помог восстановиться: вчера у меня был очень сложный день, — откидываю голову назад и смотрю в потолок. — Теперь ты знаешь, что я обладаю даром, о котором я не должна никому рассказывать. Знаю, что не нужно об этом просить, но думаю, ты понимаешь, что никто не должен узнать, что я пользовалась своими способностями.
— Естественно, — говорит он твёрдо. — Значит, акт взаимопомощи?
— Именно, между нами ничего не изменится после этого. Давай просто забудем.
— Хорошо, я понял, но всё же хотел задать один вопрос, не связанный со случившимся, — тихо говорит Коннор.
— Спрашивай… — хотела бы я попросить его уйти, но любопытство, о чём он меня спросит, берёт верх.
— Наверное, сейчас это прозвучит странно. Но ты сказала, что видишь то, что я люблю Линдсей, а она любит меня. Это действительно так заметно?
