Переправились, проверили людей – налицо почти весь полк. Недосчитались троих. Стрелы ли татарские тому виной или сами утонули, неосторожно отпустив стремя коня и наглотавшись волжской воды – кто знает?
Мы обсушились у костров, натянули одежду. Одеваться торопились, потому как комары да оводы заели. А в поддоспешнике войлочном – поди прокуси!
Добрались до Нижнего – до главного лагеря, где и собирались в начале похода. А полков наших уж и след простыл – разошлись, отправились по своим городам. Только оставались пришедшие вчера пехота да обозы.
Мы сдали знамена, тулумбасы, трубы – и по домам.
Я с горечью оглядывал свою личную дружину. Мало, очень мало осталось, и главное – за что людей положил? Ни Казани не взяли, ни трофеев. Умылись только кровушкой. Но и татарам кровь пустили, почитай, всю элиту выбили.
А за моей дружиной дружина коломенская следует – хорошо, если половина осталась. Да и чего другого ожидать: пушек уберечь не сумели, пищалей мало совсем, только в личных дружинах, и то далеко не у всех бояр – дорого, да и боялись их применять, непривычно для многих это оружие. А будь у нас хоть пара пушек на Итяковом поле, поход мог бы закончиться победой и куда меньшей кровью.
Горько на душе, аж напиться до беспамятства хочется. Почему личная храбрость ратников должна была выручать там, где отсутствовала четкая планировка похода со стороны главного воеводы? Я хоть и князь, а все же только исполнитель. Почему-то у тех же татар организация получается пока лучше. Я уверен, сведи в бою нашего и татарского воина один на один, наш одержит победу. Тогда вот почему нас бьют – что в прошлогоднем походе, что в нынешнем? Сил было много: численность только воинов достигала ста сорока тысяч, да пушки, суда, припасы – и все равно едва ноги унесли.
И я решил помыслить на досуге, проанализировать ошибки да к государю ехать. Понятно, ошибок не бывает только у тех, кто ничего не делает. Но не извлечь уроков из поражения – значит, и в будущем наступить на эти же грабли.
Я проехал со своей дружиной сразу в Охлопково.
Заперлись мы в избе вчетвером – Федор, Макар, Глеб и я и два дня беспробудно пили, осушив пятидесятилитровый бочонок заморского вина, который я привез из Москвы.
На третий день я сказал:
– Все, хлопцы, хватит пить. Тризну по друзьям-товарищам погибшим справили. Пора и за дела браться.
Сам засел за анализ причин ошибок состоявшегося похода. Несколько дней обдумывал, подробно разбирая каждое действие наших ратей. Дорогой китайской бумаги извел целую стопку. Написал на четырех листах, перечитал. Много, не будет государь все разбирать, чай, не житие святых, что на ночь читают. Повычеркивал второстепенное, оставив соль. Получилось на один лист. Это уже удобоваримо – не писарь читать будет, а правитель России.
Зато кратко и четко. Причины и выводы.
Содержанием написанного я остался доволен. И сразу же – в Москву, к Кучецкому.
– Жив, князь! Очень рад тебя видеть живым и здоровым, проходи. Ты что смурной такой?
– Разговор есть, Федор.
– Ну, тогда в кабинет пошли.
И я рассказал ему про неудавшийся поход, про мои выводы, про письмо государю. Внимательно выслушал Федор, не перебивал, хотя я рассказывал больше часа.
– М-да, интересно и занимательно тебя слушать. В первый раз слышу столь подробный разбор похода. Военачальники все неудачи на князя Палецкого свалили. Дескать, меры защиты не принял на стоянке, допустил захват людей с пушками и припасами. Потому и на Казань не пошли, поражение потерпели.
– Нет, Федор, я сам в походе участвовал и своими глазами все видел. Прямо тебе скажу: поход был обречен на неудачу, еще не начавшись, и корни неудачи – здесь, в Москве. А ратники русские вели себя храбро, мне их упрекнуть не в чем. В трусости никто не замечен.
Федор встал, подошел к двери и выглянул в коридор.
– За такие слова и на плаху попасть можно. Ты что же – никак в предательстве кого подозреваешь?
– Нет, явного предателя нет.
И я принялся объяснять Федору, в чем причина наших неудач. Рассказал о несогласованности действий бояр, о том, что пехота была на месте в июне, а обоз с продовольствием через месяц только подтянулся, о том, что дозоры надо высылать ближние – не более версты, и дальние – до десяти верст, дабы враг внезапно не напал. И лучше всего – не посуху идти, а судами плыть. А то до Казани еще не дошли, а людей немало потеряли. И много, много еще чего.
– Горячишься, Георгий!
– Помилуй бог, Федор! Я уже не в первой сече был, но оба последних похода на Казань неудачные. Если в прошлом году мы трофеев не взяли, то это не беда. А в этом? Суда потеряли, пушки потеряли, людей – и каких! – просто тьму положили. А в итоге? Казань не взята, так – пощипали татар едва.
– Обида в тебе говорит.
– И это есть, только не за себя – за державу обидно.
– Эка хватил! – Федор походил по кабинету. – Ладно, завтра на приеме у государя буду – самолично вручу ему твое послание.
– Вот спасибо, дружище!
– Не благодари. Вижу ведь, не о себе, не о трофеях печешься – о государстве. Но уж не обессудь. Как решит Василий Иоаннович, так тому и быть. Ты же понимаешь – выше головы не прыгнешь.
– За это и благодарю, что послание мое в руки государю отдашь. Сам знаешь: попадет к писарям, положат в долгий ящик – до государя и не дойдет.
Уговорились встретиться завтра к вечеру.
А я направился в Разрядный приказ. Надо деньги за поход получить.
Я снова и снова вспоминал неудачный во всех отношениях поход и цену, которую ратникам пришлось за него заплатить. Слава богу, среди моих ратников нет попавших в плен.
Всех павших на поле бранном отыскали, опознали, сосчитали и в скорбные списки внесли.
В приказе я встретился с некоторыми боярами, воевавшими у меня в полку в последнем походе. Мы обнялись на радостях, поговорили. Потом, как водится, на постоялый двор пошли. Потрапезничали, выпили вина, обсудили перипетии похода. Те из бояр, что более дальновидными были, говорили то же, что и я, сделав выводы почти слово в слово. Стало быть, и до них дошло, что так дальше воевать нельзя. Только один, лихой рубака Васильев, рукой махнул:
– Умничаете все, смотрите проще! Не повезло!
Вступать в спор с ним никто не стал – чего с пьяного взять? Я был доволен, что и у остальных бояр мозги заработали. Глядишь, в следующий поход пойдут более подготовленными и некоторых ошибок не допустят.
На следующий день спешить было некуда, и я хорошо выспался – спал почти до полудня. На торг сходил, выбрал супруге подарок – кольца височные, шелк синдский – все-таки княгиня.
И, едва дождавшись вечера, поспешил к Кучецкому.
Федор встретил меня мрачнее тучи.
Сердце екнуло, заныло в недобром предчувствии. Я уж по виду догадался, что послание мое в лучшем случае отвергнуто.
– Садись, Георгий! Вино будешь?
Обычно Федор не начинал разговора с предложения выпить.
– Наливай. Чую, плохие новости меня ждут.
– Да уж… – тяжело вздохнул князь и замолчал, не решаясь с ходу оглушить меня недоброй вестью. Махнул рукой: – Не обманулся ты. Самолично в руки государя послание твое передал. Прочитал он, сначала посмеялся, потом думным боярам прочитал, что рядом случились. Хулу на тебя возвели, мол, не дорос еще князь государю советы давать. Мне обидно за тебя стало. Думские бояре сроду пороху не нюхали, только штаны на скамьях просиживают. А доведись на пиру оказаться – нажрутся до икоты, потому как задарма.
Я сжался в комок. «И зачем связался с этим посланием? – сверлила мысль. – Проку не вышло – то полбеды, к ударам судьбы привык, да, похоже, и Кучецкому досталось за содействие мне».
– Среди бояр и неприятель твой был.
– Телепнев?
Федор кивнул, взглянул на меня с сожалением, потянулся к кувшину, подлил вина доверху и показал взглядом на кубок.
– Вступился я за тебя, слово о заслугах твоих молвил. Совсем осерчали бояре, а за ними – и Василий Иоаннович. Решили полк тебе более не доверять, с воевод коломенских снять. И служить ты отныне будешь как рядовой поместный дворянин, со своею дружиною на заставе.
