- Постой, - перебил я ее, - перед закатом ничего такого не происходило! Я видел скелет собаки, погибшей плохой смертью и смотреть было не так уж приятно - вот и вс".
- Не надо, не надо было... какие безумные люди... и этот майор окаянный, ох, как он плохо кончит... я хотела вас увести, опоздала... теперь всем будет плохо... слишком страшная ночь... всех, всех вызвали... вызвали самых страшных... они сейчас ищут, ищут... - она в такт словам, почти в трансе, раскачивалась из стороны в сторону.
Ее ворожба меня гипнотизировала, еще немного, и я начну вместе с ней корчиться от гадкого беспредметного ужаса - я решил сейчас же, любой ценой, прекратить это.
- Перестань! - я вскочил и, взяв ее руки в свои, встряхнул их. - Тебя просто мучают кошмары! Это нервы, твои нервы, а на самом деле ничего нет, из того, что тебе чудится!
- Не надо так громко, тише, - попросила она, - они услышат.
- Они! Кто, они? Они - твои собственные видения, твои выдумки, твои нервы! Они! Объясни мне пожалуйста - что это такое, они?
- Я боюсь... боюсь о них говорить, приманить боюсь... они меня там заметили, все равно найдут... не хочу, чтоб сейчас... не хочу, чтоб тебя нашли...
- Спасибо! Вот уж "им" была бы находка! - я старался придать своей реплике насмешливость и даже развязность, чтобы не подчиняться внушению, не начать принимать всерьез ее невротический бред. Она это почувствовала и пропустила мои слова мимо ушей.
- Я не знаю, как их назвать... они есть везде... выходят из моря... выходят в неподвижную ночь... как сегодня... а ты видел, как затаился город, как вс" застыло... их вс" чувствует... - она испуганно замолчала, услыхав слабый шорох, я замер невольно тоже. И тут за окном раздались отвратительные хлюпающие, клокочущие звуки, словно трель издевательского злобного смеха.
Потом уже я пришел к выводу, что это была ночная песня какой-нибудь травяной жабы, но тогда мне послышалось в ней дьявольское злорадство кого-то или чего-то мерзкого, чуждого, жуткого, и померещилось, будто на штору легла тень.
Лену всю передернуло, она зажала себе рот ладонью, чтобы не закричать, а другой рукой схватила мое запястье, так что ногти ее больно впились в кожу. Мы выжидали - может, минуту, а может, дольше - но звуки не повторялись.
- Не могу, не могу больше, - простонала она тихонько. Резко откинув одеяло, судорожным движением она скинула туфли и через мгновение уже лежала в постели, собравшись в комок и укрыв себя с головой.
Я думал, она снова окаменеет от страха, но нет - то ли постель ее защищала, то ли алкоголь сделал свое дело - она выпростала из-под одеяла руку и осторожно, как бы с опаской, дотронулась до меня:
- Не сиди, не сиди так, пожалуйста, я буду тебя бояться!
Она успокоилась, лишь когда я устроился рядом, и тесно прижалась ко мне, не давая пошевелиться.
- Подожди... подожди немного... я ведь никуда не денусь... я должна досказать, а то буду об этом думать, будет страшно, а тебе станет противно... - приподняв край одеяла, она тревожно прислушивалась к тишине, - я знаю, всегда знаю, когда они появляются, когда уходят... сегодня они близко... и сейчас близко... кружат около дома, нас с тобой ищут... холодные, скользкие, жидкие... а один, самый страшный -сверху... расползся по крыше, по дому, к окнам свешивается... и шарит, вс" шарит щупальцами, щели ищет, ищет...
- Ты видела осьминога в книжке забыла об этом, - я твердо решил вразумить ее хоть немного, - ты говоришь: щупальца, холодные, скользкие, это вс" отголоски страха теплокровных перед рептилиями, и очень жестокого страха, ведь выживали те, у кого он был сильнее! Но тому уж не один миллион лет!
- До чего же ты образованный, - она тихо засмеялась, и я попытался ее поцеловать, но она прикрыла мне губы ладонью, - а знаешь, как я их чувствую? Вот в этих местах! - она передвинула руку и тронула пальцем у меня за ухом. Темная волна жути приблизилась снова, грозя захлестнуть сознание.
- Хорошенько запомни, - во мне поднималось нешуточное раздражение, - все это, от начала и до конца - химические процессы в твоем мозгу, и ничего больше!
- Это хорошо, что ты так думаешь, - она смеялась уже вслух, - тебя они, значит, не замечают, у них нет над тобой власти.
Она закрыла глаза и поцеловала меня, и губы ее теперь были теплые, влажные и требовательные.
Потом меня сморил сон, точнее, не сон, а напряженное неспокойное состояние, полуявь, полудремота. Я все время ощущал руку Лены, теребившую мне плечо, чтобы я не спал слишком крепко. А перед глазами мелькали яркие беспорядочные видения, словно обрывки цветных кадров - белые мраморные карьеры над синей водой, черно-рыжая шерсть на мраморе, лиловые шипящие кошки и полная луна над степью. Еще я плутал в чем-то вроде траншей, выбитых в мраморе, в бесконечном каменном лабиринте, со стен его, как в музее, смотрели белые барельефы, лица мужские и женские, и мне нужно было найти среди них мое собственное лицо. Когда я к ним приближался, они оживали и беззвучно шевелили губами, но я откуда-то знал, что все они говорят одну и ту же фразу: "Разгадай мою тайну!". Я подходил еще ближе, пытаясь узнать их, но они расплывались, наливались изнутри мутной жидкостью, превращаясь в нечто похожее на гигантских амеб, и выставляя чудовищные ложноножки, ползли по стене, быстро высыхая на солнце, и от них на мраморе оставались потеки лишайника. Я нашел, наконец, собственное лицо и узнал его, хоть оно оказалось вовсе на меня непохожим, оно мне улыбалось одними губами, и улыбка эта источала такую нечеловеческую жестокость, что сейчас же должно было случиться что-то невообразимо ужасное, от чего бежать уже поздно. Я пытался успокоиться тем, что все это сон, но меня продолжал душить ужас.
Лена дергала меня и трясла, пока я не проснулся совсем:
- Не спи, нельзя спать, когда они рядом... от них такие кошмары, умереть можно...
Мне казалось, все это длилось невероятно долго, но Лена сказала, я спал не более часа. Как ни странно, я чувствовал себя отдохнувшим.
Она же спать и не думала, и лежа теперь на спине, всматривалась в потолок, словно ожидая увидеть там нечто важное.
- Да, - сказала она неожиданно, села и стала прислушиваться, - да!
Она коротко засмеялась, скинула одеяло на пол, подбежала к окну и, раздернув шторы, распахнула створки наружу.
Потоки света полной луны нахлынули в комнату и растеклись по стене, рисуя на ней кружевные тени листвы и силуэт Лены. Я залюбовался ее тенью и впервые за ночь подумал о том, как она красива. Ветер за окном шелестел листьями, и тени вокруг нее слегка колыхались. Комнату постепенно наполнял аромат спящих кустов.
Она вернулась ко мне, тормошила меня, смеялась, целовала и снова смеялась - как человек, от радости помешавшийся, а после легла рядом, и целовалась уже без смеха, и вела себя так отчаянно, точно это была в ее жизни последняя ночь с мужчиной.
Когда она, успокоившись, лежала совсем тихо, я думал, она захочет поспать, но оказалось, ничего подобного.
- Где у тебя сигареты? - не успел я ответить, как она нашла их сама и принесла вместе с пепельницей в постель. Но ей этого показалось мало:
- Я хочу еще чего-нибудь выпить!
Она покопалась в буфете, но нашла только водку, принесла ее тоже в постель и стала расставлять между нами рюмки. Это у нее вышло очень смешно, и мое сонливое настроение улетучилось.
От водки она закашлялась:
- Ну и гадость! Я принесу яблок.
Она открыла все двери настежь, и в прихожую, и на крыльцо, и как была, совершенно голая, отправилась в сад за яблоками.
Вернулась она с грудой холодных, покрытых росою яблок, часть - прямо с листьями, и высыпала их мне на колени. В полосе лунного света - казалось, она в нем купается - на лице ее, на плечах, на груди, мерцали капли росы, которую она натрясла с веток, пока рвала яблоки.
Мы пили водку и заедали еще влажными яблоками, и смотрели, как в лунных лучах плавают кольца дыма от наших сигарет, и не хотелось помнить мрачную и недобрую первую часть ночи. Но из нее в моей памяти засела фраза - "этот майор окаянный", и я вс" не решался спросить, что это значило, из боязни испортить ей настроение. Но, как видно, ее жизнерадостность сейчас не имела границ.
- За что не люблю Крестовского? Да я его ненавижу! - она с удовольствием откусила яблоко и продолжала с набитым ртом. -Он заставил меня переспать с ним! Он тут большой человек, кого хочешь со света сживет... Да не в том дело. У меня к нему -как ты сказал? - ненависть теплокровного к рептилии... мне кажется, изнутри он жидкий!
- Как не так, - не поверил я, - он довольно костляв.
- Ну и что? Это только снаружи, как устрица - сверху раковина, а внутри студень. Он тоже оттуда, из моря, он ИМ родственник, он у них свой! Когда он со мной проделал все, что хотел, я встать не могла - меня всю свело от страха, казалось, ОНИ все собрались, смотрели и радовались. Чего-то он понял, сказал, больше не тронет - думает поступил благородно, - она еще раз откусила яблоко и, смакуя слова, закончила, - а я его все равно ненавижу!
