Елена Карпова - Поролоновое небо

— Не пей, вода отравлена.

— Откуда ты знаешь?

Я пожал плечами:

— Это обычное дело в таких деревушках. Должны же они были отчего-то стать зомби. Смотри. Вот эта девочка в вязаной кофточке, с выдранной половиной волос — наверняка дочка той толстухи в синей юбке, что подволакивает ногу. Гляди, как смотрят… будто право друг на друга имеют.

— Разве они смотрят?

— Конечно. Зомби видят. И запахи ощущают. Только плохо очень, для них все как в тумане. О, а вот этот точно был первый парень на деревне. И красотка вот для него подходящая… бедная девушка, жаль ее… ведь наверное когда-то была такой, как ты.

Фраза «сохранившиеся на лице остатки былой красоты» к девушке-зомби подходила замечательно. Левая половина ее лица была почти в идеальном состоянии — исключая ненормальный цвет, конечно. Зато правой половины она, похоже, лишилась в бою с каким-то мечником: голова была ровно срезана начиная от виска и до нижней челюсти. Дырка вместо уха, вытекший глаз, оскалины костей, белеющие среди серой с прозеленью плоти… Когда-то на девушке была нарядная пышнорукавная белая блузка с вышивкой и длинная юбка. Теперь измазанные в крови и грязи обрывки, на которых едва угадывалась вышивка, чудом держались на плечах, от юбки остались одни лохмотья. Красотка смешно и косолапо ступала полуобгрызенными ногами, нарезая круги вокруг колодца, и на каком-то из кругов наткнулась на высокого мужика с белыми культями костей вместо рук, черной копной волос и черной же бородой, слипшейся от крови в стоящий торчком кол. Так они и стояли, покачиваясь, друг напротив друга, словно вели какую-то бессловесную беседу.

— Да никогда они никем не были, — раздраженно сказала Ласс, — вот еще выдумал. Мобы обыкновенные, икс штук. Они такими родились и не чувствуют нихрена.

— Мобы чувствуют, — не согласился я, — может, не так, как люди, но… Я даже думаю, что они чувствуют что-то вроде любви… к исполняемым функциям и объектам, с ними связанным.

— Бюэ, — высказалась Ласс, достав наконец ведро из колодца, — может и не отравлена, но протухла точно. А вот сейчас мы проверим, что они чувствуют. Хей, деваха, держи!

И прежде чем я успел отреагировать, с размаху надела деревянную бадью на голову Красотке, окатив ее водопадом зеленоватой воды, воняющей тухлятиной. Впрочем, букет окружающих запахов от этого не стал ощутимо неприятнее.

Отчетливо хрустнули кости.

Первый Парень остановился и обернулся в нашу сторону. Глаза его медленно разгорались зеленым огнем.

— Ласс!

— Вижу, — Ласс подобралась, как рысь перед прыжком, голос ее стал скупым на эмоции, а движения — отточенными и быстрыми, — сейчас разомнемся.

Меч с тихим шипением выскользнул из ножен.

Мы сидели на скале, прижавшись друг к другу. Вверх пути не было, а внизу под нами волновалось буро-зеленое, вздыхающее, стонущее и воняющее море голов, рук, ног, костей, безголовых, безруких и безногих туловищ.

— Делаем так, — Ласс, кажется, потеряла надежду на то, что нам удастся прорубиться сквозь толпу, — я спрыгиваю со скалы, героически погибаю в битве с зомби, ты оборачиваешься птицей, берешь перстень в клюв, летишь к этой чертовой леди Дарлене, отдаешь ей брюлик, возвращаешься и мы встречаемся у храма Живой Силы, где я воскресну после того как сработает мой свиток. Затем мы вместе получаем награду. Как план, а?

— Не умею, — ответил я.

— Что… не умеешь?

— Не умею превращаться в птицу.

— Но ты же сказал…

— Я соврал.

Мы замолчали.

Мы молчали целую вечность.

— Три месяца, — Ласс вдруг хихикнула, — прикинь, три месяца я смотрю на это поролоновое небо, пластилиновые деревья и мобов из проволоки и цветной бумаги, и мне нравится… нравилось. Тивер, а ты где живешь? Я — в Питере. Может плюнем на все, возьмемся за руки, спрыгнем со скалы и встретимся по-настоящему? Не самая героическая смерть, но мне, честно говоря, уже наплевать. У нас знаешь, как сейчас хорошо? Осень… опавшие листья, дым костров, клены лапами машут на промозглом ветру, и Фонтанка в мурашках дождя, и бронзовые закаты над шпилем Петропавловки, и сфинксы каменные у Академии Художеств, всегда такие серьезные… Приезжай, а? Хотя я тебе наверное не понравлюсь… три месяца в «люльке» женской красоте не способствуют.

— Тебе придется учиться ходить, — я коснулся губами ее виска, — но ты бы понравилась мне любой.

Она вдруг ловко вывернулась из моих объятий, вскочила, в руках у нее откуда-то появился свернутый трубкой бумажный лист, мерцающий жемчужно-белым светом.

— Смотри! — крикнула она, с размаху швыряя свиток.

Тот взмыл вверх, точно белая бескрылая птица со светящимися перьями, потом стал падать, спикировал вниз, под скалу, в бурое копошащееся месиво. И исчез.

Ласс засмеялась, обернулась ко мне, сияя счастьем и радостью.

— Ну? — радостно сказала она, — Пошли?

Вместо ответа я развязал кошель, достал из него маленький кубик из черного мрамора, положил на ладонь и протянул его Ласс.

— Что это? — подозрительно спросила она.

— Перемычка, — ответ почему-то дался непросто, — пароль. На выход и возврат. В любой точке и прежним кругом. Ты сможешь уйти прямо отсюда, а потом вернуться… я буду ждать.

В фиолетовых глазах агатовой тенью метнулся ужас. Искорки счастья потускнели и стали гаснуть одна за другой.

— Кто ты, Тивер?

— Моб, — ответил я, — программа.

Счастливые искорки погасли окончательно. Ласс постояла немножко, потом с размаху села, обхватила голову руками и заплакала.

— Ненавижу вас, — рыдала она сквозь зубы. — Пластмассовые человечки. Гребаные электрические психологи. Ненавижу! Оборотень! Оборотень в человека, вот ты кто! Дура… Господи, какая же я дура! Ой, дура…

Я аккуратно положил кубик на камень рядом с ней, поднялся на ноги и шагнул со скалы, расправляя в полете черные крылья.

Карлик плелся рядом со мной и нудил:

— Объект номер двести пятнадцать-бис, Демина Надежда Игоревна, игровое имя «Ласс», отработан. Отдельная благодарность от родственников, Крушевского Игоря Яковлевича и Демина Виктора Павловича. Отличная, доложу тебе, работа, несмотря на то, что ты меня никогда не слушаешь! Вот зачем тебе благодарность, скажи мне?

— Доброе слово и кошке приятно.

— Объект номер двести шестнадцать-бис, Котов Денис Андреевич, четырнадцать лет, игровое имя «Гангер», игровой психоз в средней форме, две-точка-пять недели в погружении. Приметы: игровая модель «полуорк», круг пять-три, особые приметы…

Дальше я уже не слушал. Все и так отложится в памяти. Мое лицо потекло, глаза сузились, скулы стали резкими и высокими, волосы почернели и скрутились в спирали, я стал выше ростом, шире в плечах, кожа позеленела и стала шершавой, на руках красивым рельефом проступили узлы мускулов…

Она где-то там, в чужом городе под настоящим небом, которого я никогда не увижу. Там настоящие звезды, деревья машут ей вслед черными ветвями, а под ноги планируют рыжие трехпалые кленовые ладони. Там нет волшебных скрижалей и не работают заклинания, там давка в метро и невозможно изменить погоду… Там бронзовые закаты над шпилем Петропавловки и Фонтанка в мурашках дождя. Там костры из опавших листьев, а серьезные каменные сфинксы вдыхают сладковатый запах дыма, смешанный с бензиновой гарью и промозглыми ветрами Балтики… Там держат небо на каменных плечах атланты и вечно плывет в вышине штормового неба золотой парусник…

«Сохранить данные предыдущего проекта?» — поинтересовался сервис-блок.

Я вздохнул и ответил.

«Нет».