— По — моему, Аграфена Матвеевна, вы меня разыгрываете, — заулыбался я ей в ответ. Правда, моя улыбка выглядела довольно вымученной. — Скажете тоже — домовой! Готов поспорить, что если мы с вами спустимся в подпол, то увидим там не духа, а какое — нибудь животное, причем довольно крупное.
— И рада бы поспорить, да только не получится, — покачала головой старушка. Похоже, моя недоверчивость ее немного задела. — Крышку подпола мой покойный муж, царствие ему небесное, заколотил еще три десятка лет назад. Вот такими агромадными гвоздями. — подобно рыбаку, показывающему размер пойманной рыбы, Матвеевна развела указательные пальцы сантиметров на двадцать. — И с тех пор ни он, ни я больше туда не спускались. Ни разу! Да вы сами, Василий Кузьмич, взгляните и убедитесь.
Она отошла в угол и отогнула в сторону палас.
Под ним и впрямь имелся деревянный люк. А поверх него были прибиты две широкие доски, чьи края покойный Афанасий Павлович приколотил уже к половицам. Доски были выкрашены коричневой краской, под цвет пола, но она не скрыла полностью гвоздевые шляпки. Чей внушительный диаметр указывал на то, что насчет длины гвоздей хозяйка мне не солгала.
— Как только Тарахтун у нас поселился и начал шуметь, мы подполье от греха подальше и закупорили, — пояснила Матвеевна. — Я тогда хотела еще батюшку из Тогучина пригласить, но Афанасий Палыч пораскинул мозгами и запретил. Сказал, что, дескать, раз Тарахтун не причиняет нам зла, значит, он не бес. А раз не бес, то может сильно обидеться, ежели начнем изгонять его как беса. Тем более что к тому времени мы уже нашли верное средство… как его успокаивать.
— Вы пели ему песни? — догадался я.
— В точности так, Василий Кузьмич, — подтвердила бабушка Аграфена. — До песен он и впрямь дюже охочий. Да что там! Такого благодарного и верного слушателя, как он, у меня до сей поры еще не было. Даже Афанасию Палычу под старость лет мое пение осточертело хуже горькой редьки. А Тарахтун может часами под полом мурлыкать, слушая, как я пою. Он мне даже аплодировать научился. Уж не знаю, чем он там хлопает, ведь у духов, кажись, нет рук, но получалось очень похоже. Почти душевно, ежели так можно сказать про духа.
— А вы не пытались продать дом и переехать куда — нибудь в другое место?
— Ой, да куда же?! — всплеснула руками хозяйка. — Мы ведь с Афанасием Палычем тут выросли и всю жизнь прожили! И главное, зачем переезжать — то? Это поначалу Тарахтун нам докучал, но потом мы оба к нему привыкли. А сегодня он и вовсе для меня, почитай, самое родное существо, даром что я ни разу его в глаза не видела. Но как — никак, а тридцать лет бок о бок живем — шутка ли!..
Прежде я лишь читал о полтергейсте, но не сталкивался с ним наяву. И вот, когда волею судьбы неожиданно столкнулся, это выглядело столь обыденно и неромантично, что я даже ощутил некоторое разочарование. И все — таки заверение Матвеевны насчет миролюбивости Тарахтуна меня не успокоило. Чувство, что он продолжает наблюдать за мной из мрака через щели в рассохшихся половицах, было слишком сильным и неприятным. Да и сама Матвеевна, после того как я заподозрил, будто она меня разыгрывает, стала смотреть… нет, не с неприязнью. Но теперь в ее добрых глазах появилось сожаление и легкая обида. Которые тоже были намеком на то, что я вдоволь здесь нагостился, пора и честь знать.
В общем, спустя четверть часа я, откланявшись, поблагодарил Аграфену Матвеевну за угощение, погрузил в машину свою аппаратуру и покинул Родники с неуютным ощущением вины. Той, которую испытываешь, когда влезаешь в чужие секреты, пусть даже это вышло нечаянно.
Но, видимо, такой уж плохой я был журналист, если даже на пятом десятке лет меня терзали подобные непрофессиональные рефлексии…
* * *
Прошло два с половиной года. После телепередачи о бабушке — певунье я сделал еще уйму репортажей о выдающихся земляках, поколесив по дорогам Тогучинского района. И впечатлений от этих поездок накопилось много. Поэтому со временем история с полтергейстом из Родников отложилась у меня в памяти лишь как один из странных случаев, что бывают в практике любого корреспондента. Случаев любопытных, но тех, рассказывать о которых совершенно не хочется: мало того что не поверят и обзовут чокнутым, так еще и насмехаться за спиной станут.
Вот и я тогда промолчал. А зачем было кому — то в чем — то признаваться? Живущий в подполе дух, который не причиняет никому зла, а лишь иногда шумит и колотит по доскам?.. Какие, право слово, мелочи! Особенно беря во внимание, как много происходит в мире куда более загадочных и отнюдь не безобидных аномальных явлений.
И все же рассказанная выше история получила свое продолжение.
Однажды я сидел за компьютером и монтировал очередной видеоматериал, когда проходивший мимо меня коллега, Володя Горский, вдруг остановился, как будто вспомнил о чем — то важном, и поинтересовался:
— Кстати, ты уже читал вчерашнюю «Тогучинку»?
— Нет, — ответил я, не отрываясь от работы. — А что там было?
— Да ничего особенного, — махнул рукой Володя. — Просто пишут, что та старушка из Родников, про которую ты когда — то репортаж делал, недавно умерла. Последнее время она у нас в Тогучине в больнице пролежала, где и скончалась. В отделе культуры попытались каких — нибудь ее родственников разыскать, да так и не нашли. В общем, похоронили за государственный счет. Но достойно, как почетного жителя района, которым она вроде бы официально и являлась.
— Вот оно как! Что ж, печально… — Я откинулся на спинку кресла и опустил руки. Новость о смерти Аграфены Матвеевны не стала для меня ударом, но все равно огорчила. Слишком уж теплые воспоминания остались у меня о ней и о ее песнях, пускай общались мы тогда всего — навсего пару часов.
Едва я подумал о Матвеевне, как тут же вспомнилась и история с ее домовым… вернее, подпольным. Причем вспомнилась так ярко и во всех подробностях, как будто случилась вчера. И я, сам того не желая, задал Горскому пришедший мне на ум вопрос:
— А что стало со старушечьим домом в Родниках, «Тогучинка» не пишет?
— Нет, не пишет, — помотал головой Володя. — А зачем? Там от самих Родников уже мало что осталось, а ты о каком — то бабушкином домике печешься. С чего вдруг интерес?
— Да так… — я пожал плечами. — Там у нее еще советские правительственные награды есть, иконы, фотографии, что имеют музейную ценность… Жалко будет, если это все разграбят или уничтожат.
— Ну… чай не в средние века живем, — заметил Горский. — Надо думать, кто — то уже позаботился насчет бабулиных регалий и переправил их в музей.
— Очень хочу, чтобы ты оказался прав… — Я взялся покусывать кончик авторучки, как бывало со мной в минуты глубокой задумчивости. И в итоге решил завтра же утром по дороге на работу заехать к местным краеведам и проверить, не поступало ли к ним какое — либо наследие Аграфены Матвеевны.
Данное самому себе слово я сдержал — заехал и проверил. Увы, но новости оказались безрадостными. Перед работниками краеведческого музея, что имелся при районном Доме детско — юношеского творчества, действительно была поставлена такая задача. Но выполнить ее сегодня они не могли, уж извините. Потому что попасть в Родники до зимы краеведы не успели. А теперь, когда хутор был полностью заброшен (бывшие соседи Матвеевны вроде бы съехали оттуда еще год назад), ведущая к нему дорога стояла заметенная снегом и никто ее не расчищал. Так что добраться туда музейщики обещали лишь весной, а сейчас был еще декабрь… Короче говоря, в музее на сей счет даже не чесались. Полагали, что вряд ли кто — то поплетется в Родники по сугробам покушаться на старушечье добро. А значит, до весны ему ничего не грозит. Кроме разве что сырости, но за несколько месяцев она вряд ли попортит бумаги Матвеевны даже в неотапливаемой избе.
— Ну — ну! — усмехнулся я в ответ на эти самоуверенные заявления краеведов. — Возможно, лет пятнадцать назад так оно и было бы. Но теперь, в эпоху снегоходов, зима для мародеров стала не помехой. А они к нам не первый год со всей области съезжаются в поисках заброшенных деревень и зимних приключений. Я буду удивлен, если хата Аграфены Матвеевны простоит нетронутой хотя бы до Нового года, а не то что до весны.
— И что вы в таком случае нам предлагаете? — поинтересовались слегка обидевшиеся музейщики. — Вставать на лыжи, браться за лопаты или нанимать собачьи упряжки? А за чей счет, позвольте полюбопытствовать? Вы видели наш бюджет? Да он же курам на смех — на бумагу для принтеров денег в кассе едва хватает!
— У меня у самого есть снегоход, — ответил я. — Могу скататься в Родники на ближайших выходных. А по пути зайцев постреляю, мне путевку в тамошнее охотхозяйство выписали.
— Ой, спасибо, вот здорово! Будем премногим обязаны! — вмиг оттаяли краеведы. — Только давайте — ка мы вам на всякий случай справочку с печатью выпишем, что вы посланы в Родники от нашего имени и по поручению. Понятно, что вряд ли кто — то остановит вас посреди сугробов с проверкой. Но вламываться в чужой дом, даже с благородными намерениями, все же лучше с выдергой и нужным документом в руках, чем с одной лишь выдергой…
