— Опять балладу пишете, Патрик?
— Опять официозничаете, госпожа? – насмешливо отозвался шут.
— Вы застали меня врасплох, – смущенно попыталась оправдаться я, по привычке грея руки в широких рукавах верхнего платья. Звать Патрика по-товарищески на «ты» упорно не выходило. Слишком мы на разных полюсах. Окажись он на моем месте – как бы поступил?.. Отчего-то я была уверена, что Дольгару бы не поздоровилось. А я слишком слабая, наверно. Я все терплю. А шут меня выше. Сильнее. Достойнее.
Едва обо всем этом задумавшись, я вдруг ощутила столь отчаянную злость на себя, что затряслись руки. Гнев, жалость, горечь – все это взвилось где-то в груди сокрушительной волной, и я сама не заметила, как вскочила, опрокинув скамейку. Кошка испуганно метнулась в темноту, а я стиснула кулаки, так, что ногти впились в ладони.
Я – омерзительно покорная жертва обстоятельств. Господская подстилка. Скотина на бойне. Слабая, никчемная, глупая скотина. Я чувствую вину за Тадеуша – потому что он здесь из-за меня. И пусть охотник меня давным-давно простил, я знала, что он меня простил – но сама себе я этого простить не могла. Как я провожу свою единственную жизнь – позволяю использовать себя в качестве инкубатора, утешая себя всеми этими жалкими «могло быть хуже», «могло быть больнее», «могло быть тяжелее»?! Это – достойно звания Человека?!.. Это отвратительное рабское смирение – человеческая жизнь?!..
А сейчас, в контраст с Патриком, я сама для себя казалась в сотни раз хуже, в сотни раз противнее!
Волна обжигала и не давала дышать.
— Ты чего? – Патрик с трудом слез со стола. – Аретейни?..
Собственное имя, произнесенное вполне обычным тоном, хлестнуло, словно пощечина. Это у человека может быть имя. У скотины – нет. Имя – такой привычный набор звуков – звучало нестерпимым позором.
Мы так и стояли посреди зала – я, задыхаясь, глотая слезы и стискивая кулаки, и Патрик, который смотрел на меня так внимательно и спокойно, что это спокойствие передалось бы невольно и мне… когда угодно – но только не сейчас.
Полгода!.. Полгода в чертовом замке! Полгода рабского существования!..
— Слушай, – осторожно начал шут, который, видимо, принял мои эмоции на свой счет, – ты прости, я…
— Ты здесь не при чем! – заорала я, позабыв все свои психологические барьеры.
Шут ухватил меня за руку.
— Успокойся, – велел он. В голосе снова зазвенели стальные нотки, как тогда, в подвале, когда он шел нас защищать. И я бы успокоилась, конечно, потому что не послушаться было довольно трудно…
Когда угодно – но только не сейчас.
Я рванулась, однако Патрик неожиданно легко удержал меня.
— А кто причем? – по-прежнему тихо и ясно уточнил он.
Местоимение «я» колючкой застряло в горле, и получились у меня только истерические всхлипы. Подчиняясь внезапному желанию, я изо всех сил толкнула скамью, и она с грохотом опрокинулась.
— Да прекрати ты! – рявкнул шут, выворачивая мне руку за спину – а тело без помощи разума, само высвободилось из болезненного захвата, и мы оба полетели на пол.
— Ничего себе! – усмехнулся Патрик.
— А тебе смешно, что ли?! – Похоже, разум взял внештатный выходной. – Весело?!..
Мы оба тяжело дышали, а у шута были здорово разбиты губы, и кровь тонким ручейком стекала за ворот. Он даже не делал попыток ее отереть. Это меня немного отрезвило.
— У тебя… – пробормотала я, трясущейся рукой показав на собственные губы.
Патрик отмахнулся.
— Да знаю.
— А… – Мне сделалось стыдно, – когда это ты…
— Так ты меня об скамейку приложила, – усмехнулся шут. С учетом поблескивающей в слабом свечном свете крови, усмешка вышла какой-то зловещей.
Мало мне было… теперь я еще и друзей калечу…
И я вдруг перестала орать и громить мебель и – разревелась. Совсем как в детстве. Я орала, выла, кусала губы, задыхалась – а жгучая боль в груди все не проходила. И легче не становилось.
— Ну, вот… – рука Патрика легко коснулась плеча, и я чисто по-женски подалась вперед и прижалась к нему, не прекращая реветь. Шут обнял меня за плечи. Он что-то говорил, но я не разбирала слов, слыша только голос – негромкий и мягкий, он будто ласкал слух и успокаивал. И раскаленные угли в груди постепенно остыли от этого голоса, он будто гасил их. Я не заметила, как притихла и расслабилась, глядя на огонек свечки – он двоился и расплывался от слез. Первая мысль – глупая, слабая, отчаянная – покончить с собой, и пусть Дольгар утрется. В голове зазвучали слова Патрика «Ты не птица… опасно, княжна…» В самом деле – прыгнуть с башни, и дело с концом. «…Отрастишь крылья. Улетишь, как ласточка…»
Не улечу.
Не улечу, а разобьюсь.
И вот им всем. Получи, фашист, гранату от советского солдата.
…Все произошло быстро и неожиданно.
В дверях стоял Дольгар.
— Да-а… – протянул он, презрительно скривившись. – Всего я ожидал – но чтобы вот так…
При виде причины всех моих несчастий, угли опять вспыхнули ярким пламенем.
Я кинулась к господину.
— Стой! – вскочил Патрик, но перехватить меня уже не успел.
— А чего, интересно, ты ожидал?! – заорала я, так, что господин даже вздрогнул. – Что людей можно вот так вот, запросто, использовать, как вещи?! Да плевать я хотела на тебя и все твои богатства, которыми ты так дорожишь! Да чего ты сам стоишь, если так относишься к людям?!.. – Одним словом, Остапа понесло.
Орала я недолго. Уже спустя несколько фраз господин попытался меня одернуть, и тут у меня, видимо, окончательно поехала крыша. Я отступила на шаг, помедлила секунду и – с разворота врезала любимому мужу в челюсть.
Когда господин упал и замер на полу, в голове у меня начало потихоньку проясняться. И постепенно так начало доходить, что я, собственно, только что натворила.
— Финита ля комедия, – тихо произнес шут, который неизвестно, когда успел подойти и встать рядом. – Включаем форсаж, княжна.
Я все еще молчала, и никак не могла отдышаться. Дольгар не двигался. По всему, он попросту не ожидал удара. Ну, а кто бы на его месте ожидал?.. Слишком уж он привык к моему показному флегматизму.
— Вот, зачем ты его нокаутировала? – сдержанно поинтересовался шут. – Врезала бы мне, если уж так надо. Я, хотя бы, не местный феодал.
— Мне сейчас только твоих шуток и не хватало! – вскинулась я. Шут не впечатлился.
— Хватай своего туберкулезника и не тормози, мой тебе совет, – по-прежнему тихо и серьезно скомандовал он. Я обернулась.
— Я без тебя не уйду.
— Я вас прикрою.
— И без Ниллияны…
— Осади! – рявкнул шут. – Благотворительностью потом займешься, сейчас уходить надо.
— А Ниллияна…
— Я тебе сейчас тоже двину, как следует, если ты немедленно не поумнеешь! – зашипел Патрик, чувствительно толкая меня в бок. – Тебе дай волю – так ты ползамка с собой потащишь!
— Именно так, – уперлась я. – Терять мне нечего. Я уйду только с Ниллияной.
Шут вздохнул.
— А она-то с тобой пойдет? – сдержанно осведомился он. – Ты ее спрашивала?
И вот тут я впервые задумалась. Я ведь, правда, думала исключительно о себе. Хотела утащить девочку из теплого и сытого замка. И ни разу не поинтересовалась, а захочет ли она уходить из-под защиты крепостных стен?.. «Наш господин добрый…»
Я сглотнула последние слезы и развернулась.
— Куда нам идти?..
Шут как-то жестко усмехнулся.
— Соображаешь. Вот и умница.
Он начинал меня немного пугать своим поведением.
— Патрик! – не выдержала я, выслушав инструкции и позволив ему развернуться к выходу. В конце концов, я хотела знать, кому вверяю свою жизнь – а то и не только свою. – Кто ты, черт тебя побери, такой?
Он остановился.
— Я твой друг. Этого тебе недостаточно?
— Доста… – я умолкла и открыла рот. И только затем сообразила, сколь ловко меня заткнули.
— Все, камрад. – Я без стука толкнула дверь и по-кошачьи скользнула в комнату. – Собирайся.
Тадеуш выглядел даже хуже, чем несколько часов назад – рецидив случился быстрее, чем мы с Патриком ожидали. Охотник закашлялся и с трудом приподнялся на постели. Я с долей ужаса отметила, что вряд ли смогу его дотащить.
— Куда? Случилось чего? – прохрипел охотник.
— Сейчас случится, – беспечно отозвалась я, стаскивая с него одеяло. – Мы уходим.
— Уходим?.. – Казалось, эта простая фраза придала ему сил. Он сел на постели, с тревожным интересом ловя мой взгляд. – Мы? Почему мы?
— Человек человеку – друг, товарищ и брат, – патетично изрекла я, пихая ему ботинки. – Скорее.
Выйти из башни. Спуститься во двор. Оттуда – в сточную трубу. Придется снова искупаться в нечистотах, но я готова была и на большее, чтобы спасти ему жизнь. Иначе – я оборву ее по собственной глупости. А это было бы уже слишком. Пожалуй, я все же успела привязаться к охотнику.
