заботились — молоко, какие-то одежды — они разбираются. О том, кто она, я умолчал.
Убить ее я не смог, и уж тем более не смогу позволить сделать это кому-либо другому. Она не виновна ни в каких прегрешениях. Я могу представить ее своей дочерью или отдать хорошим людям, которые, благо, еще имеются на земле Терции. Решать тебе.
Вернер'
Что за… Не в силах поверить в прочитанное, я еще раз пробежался глазами по тексту. Так чьей же дочерью была Энн? И как она попала в замок барона? За что убили ее отца, ее мать… Барон Манфред не производил впечатления доброго человека, но и жестоким сверх меры его нельзя было назвать. Наверное, только по этой причине Энн была еще жива. Но почему…
Я перевернул письмо и понял, почему Вернер хранил его в своем сейфе. На обратной стороне листа Манфред ответил своему ближайшему соратнику:
'Вези ее ко мне, немедленно. Она будет… Скажем так, она ЕСТЬ дочь моего брата, дальше посмотрим. Собирай людей.
Манфред IV Айзенэрц, барон Терции и властитель Юга'
Хм…
Я аккуратно сложил письмо пополам и спрятал его в пакет во внутреннем кармане куртки. Вот и сработал один шанс на миллион. Эта информация могла стоить мне головы, а могла и подарить мне сундук с монетами от Шталей, Вайсхавов или кого бы то ни было еще, благо, недругов у Айзенэрцев всегда хватало. Было бы это предательством? Нет. Я обещал лишь защищать Энн, в верности властителям Терции я не клялся. И даже не собирался.
Феодалам всегда было плевать на всех, кто жил вне стен их замка. Эти люди могли десятилетиями кормить своих лордов, защищать их, одевать и всячески ублажать, но обратной реакции не было никогда. Она следовала лишь в тех случаях, когда в замок не приходили налоги. Я видел, как относился Айзенэрц ко всем, кто не приносил ему прибыли. Видел, и в былые дни я бы с большим удовольствием бросил Энн здесь, в этом заброшенном доме, и направился бы прямиком к Фабиану Шталю со всеми найденными сведениями. Он бы меня озолотил — вне сомнения, и я бы отправился домой красивый и богатый. Но было одно «но». Энн…
Я не мог точно ответить на вопрос, как я отношусь к этой девочке. Нравилась ли она мне как человек? Временами. Симпатична ли она была мне? Разумеется. Но все остальное… Я жалел ее, мне хотелось о ней заботиться, как старшему брату о младшей сестричке. Хотелось кормить ее, заплетать косички и веселить дурацкими шутками. А взамен… Я не знаю, чего ждал взамен.
Да и что Энн могла мне предложить? Любовь? Мы оба понимали, что это бессмысленно. Ее удел — выйти замуж за какого-нибудь сына лорда, нарожать детей и до конца дней пребывать в небольшом замке (наследники больших замков ее бы в жены не взяли), иногда выезжая на светские приемы в соседнюю область. Скучная жизнь, которая могла бы быть разбавлена разве что любовником-сокольничьим или болтовней с подругами из ближайшего городка. Я был для нее лишь очередным слугой, цена которому пара медяков. Сегодня один, завтра другой.
Моя же жизнь… Про нее я вообще не мог ничего сказать. Над Сумеречными землями с каждым днем все больше сгущались тучи, и выберусь ли я из этой грозы, устроенной Шталями, я сказать не мог. Никто не мог сказать, чем закончится завтрашний день. Разумеется, я имел кое-какие мыслишки о собственной ферме, жене, семье и всем таком подобном, но я же не был глупцом или наивным романтиком. Возможно, я не доживу до завтрашнего утра…
До утра… Который час? Включив инфопланшет, я с неудовольствием отметил, что через пятнадцать минут наступит полночь. Спать совершенно не хотелось, и я приглушил свет, сел на кровать, опершись спиной на стену. Прикрыл глаза. Внезапно Энн пошевелилась.
— Чего не спишь?
— Неохота. Да и осмотреться хотел.
— Тут смотреть не на что. Рабочие записи одни… Даже альбома с фотографиями не сохранилось… — внезапно грустно сказала девушка.
— Альбома?
— Ну да. Я ведь тут почти все время проводила в детстве, дядя Вернер даже ближе дядюшки мне был. Баловал меня, учил. Жаль, что его не стало.
Глаза Энн заблестели. Это были слезы. Не желая показывать их, девушка перевернулась, легла на бок и обняла подушку. Я улыбнулся и неловко попытался погладить ее по спине. Она была одинока. Окруженная каждый день надзором и строгим контролем, она не чувствовала заботы. Ее наказывали, воспитывали и поучали, но никто из ее многочисленных наставников, от Манфреда до Ванека, не желали видеть в ней человека. Простую, маленькую еще девочку, которой хотелось развлекаться и познавать мир, а не работать над собой. Ей хотелось компании, друзей и игрушек, а не наставлений, солдат и учебников. Детство ее закончилось со смертью Вернера, того самого, что равнодушно убил ее родителей по приказу барона, но стал куда более любящим отцом, чем многие отцы настоящие.
Энн шумно вздохнула, глотая слезы и, не поворачиваясь, произнесла:
— Обними меня.
— Что? — не сразу понял я.
— Обними, говорю. Ты слова такого не знаешь?
— Не думаю, что это хорошая идея, — не хватало мне еще этого. Она почувствовала капельку тепла, исходящую от меня, и ухватилась за него, как за последнюю спасительную соломинку. Я готов был жалеть ее, сочувствовать, но что дальше? Я даже думать не хотел.
— Заткнись, ради богов. Или ты никогда этого не делал? Представь, что я твой карабин, в конце концов.
Тихо усмехнувшись, я снял ботинки и выполнил приказание. Энн легла набок, отвернувшись к стенке, потянула меня за руку, чтобы легкое, приятельское, объятие превратилось в близкое, дружественное, практически любовное. Нехотя я повиновался. Я не видел лица Энн, но явственно чувствовал, что она улыбается. Вскоре она тихо засопела и я, не в состоянии отдернуть руку, тихо уснул…
Первым, что я увидел, когда открыл глаза, было ехидное лицо Энн, которая сидела сверху на моих ногах, не позволяя пошевелиться. В руках она крутила револьвер, что мне совершенно не понравилось.
— Тебе не говорили, что нельзя брать чужие вещи? — нервно произнес я, прикидывая в уме, как бы половчее отобрать оружие (мое оружие!).
Впрочем, Энн не собиралась делать ничего плохого. Скорчив притворно обиженную физиономию, она отложила револьвер в сторону, ткнула меня пальцем в живот и сказала:
— Ты во сне пинаешься, знал?
— Может, — протянул я. Мне
