Присмотрелась, спохватилась. Черт, как я про него забыла… Оставила в кармане куртки, а Дуська нашла… Я наклонилась, осторожно вытащила из кошачьих когтей окровавленное тельце, Дуська тут же вцепилась мне в штанины, мя-а-а, мя-а-а-а, да-а-а-а-й…
Не дам я тебе его… это тебе не игрушка…
Что вы все, как дети-то, все-то вам игрушки…
Зеленочкой его, что ли, смазать… все было как во сне, выискивала в аптечке какие-то бинты, йод, и надо бы его придушить, и не могу я его придушить, пусть его политические противники казнят или какие-то международные суды, а я няня, я над ними над всеми, я не могу…
Крохотный, горячий, извивается у меня на ладони…
Потерпи, маленький, сейчас все будет хорошо…
Я дала ему кусочек мяса, крохотный огрызок хлеба, ломтик яблока, принесла в крохотной пиале некрепкий чай. Он ел жадно и быстро, как будто боялся чего-то, потом долго вытирал губы крохотным платком. Мне снова захотелось его убить, ведь если пустить его ко всем, все начнется снова, и будет война… А что скажет Яков… Где блондин? Какой блондин? Да вот, был тут, тощий такой, правил одной страной… Не знаю, где, вроде как переворот был, убили блондина… Человечек поел, потом встал передо мной на колени. Я не знала, не понимала, о чем он меня просит. Наконец, спохватилась, что он ни о чем не просит — просто молится мне. Молится, как божеству, дающему защиту, кров, хлеб, тепло… Оказывается, как просто стать для кого-то богом…
На ночь я устроила его на верхней полке шкафа, постелила платки, положила крохотную дощечку с кусочками хлеба и мяса, ночью то и дело слышалась возня, царапанье, Дульсинея рвалась к человечку, я просыпалась, включала свет, смотрела в испуганные блестящие глаза блондина…
Наутро он снова упал передо мной на колени, снова молился, благодарил за что-то, даже зажег передо мной свечу, которая была у него в портфеле, потом долго срывал с себя погоны, кресты, какие-то знаки отличия. Я не знала, что делать, дальше все было как на автомате — я спрятала человечка под куртку, понесла через кварталы, через грохочущий трамвай, по лестнице — в квартиру Якова…
— Розочка, ты этого не видела… блондин тут такой был, он еще к власти недавно пришел? Диктатор такой, войну готовил?
— А что?
— Да пропал куда-то, по всей стране его ищут.
— Отсиживается где-нибудь, в бункере в каком-нибудь… — я отвернулась, чувствуя, что краснею, — диктаторы, они часто так делают…
Когда Яков ушел, я потихоньку выпустила блондина, положила на траву за городом — он долго лежал неподвижно, потом к нему со всех сторон побежали люди, кто-то бросился в телефонную будку, вызывать «скорую». Блондин как будто не видел их, встал на колени, долго смотрел на меня, молился, зажег еще одну свечу…
Я была сама не рада тому, что сделала. Он сошел с ума, по крайней мере, про него думали, что он сошел с ума, оставил престол, ушел в монастырь, за месяц успел там рассориться со всеми, ушел отшельником в маленький домик в горах, писал какие-то откровения, как пережил мистический опыт и встречу с богиней, Держательницей Мира, хранящей вселенную. Над ним смеялись. Его имя стало нарицательным. Его книги никто не печатал, их покупали единицы, которые тоже не очень-то верили.
Когда я приходила положить на стол хлеб и мясо, он выбегал из своего дома, мчался ко мне, искал меня глазами, как будто ждал, что я снова возьму его. Я бросала ему крошки хлеба и шоколада, он жег свечи в мою честь. Я даже решила забрать его со стола где-нибудь перед его смертью, на смертном одре, чтобы ему было приятно. Потом мне стало не до него. К власти пришли другие, такие же черствые и жесткие, война случилась не назавтра, а через неделю, генералы подготовились к ней основательно, теперь у них были не только ружья и мушкеты, но и пулеметы, и над городами летали не паршивые кукурузники, а матерые бомбардировщики, и города пылали огнем, я едва успевала заливать. И как это Яков все это терпит, смотри, знай, как они воюют, и молчи…
Война кое-как отгремела и кончилась, как и положено всем войнам, потом была весна, стало теплее, кукурузники и истребители сменились «боингами», потом были ракеты, летящие к звездам, потом в домиках загорался свет, потом человечки изрыли весь стол вдоль и поперек в поисках угля, нефти, цена за баррель подскочила сказочно, страны, где была нефть, мостили улицы золотом, там ездили на «роллс-ройсах», и у каждого был отдельный особняк с внутренним парком. Мне хотелось подбросить им дров, спичек, еще чего-нибудь такого, чтобы кто-то мог разжечь огонь в своем доме, а не покупать газ втридорога…
— И не вздумай, — Яков нахмурился, — сами разберутся, где им топливо брать… не маленькие.
— Да как разберутся… — меня передернуло, — откуда они его возьмут? У них, вон, машины на бензине, самолеты, ракеты, фабрики все на электричестве… Вы хоть понимаете, что это ваши дети? Дети… мерзнут…
— Ну дети, а что делать-то… — он нахмурился еще больше, — надо же их воспитывать… Нечего с ними рассусоливать, не маленькие… Надо же им взрослеть. И нянечка им нужна такая, чтобы воспитывала… не рассусоливала…
Меня передернуло, это был намек, намек очень тонкий. Нет, это мне сейчас ни к чему, экзамены на носу, поступать надо, еще не хватало сейчас метаться в поисках работы… Нет, Роза, шалишь, нечего показывать характер, изволь вести себя тише воды, ниже травы, уж что делают, то делают детишки, а что где-то кто-то воюет за топливо, так это их проблемы…
Потом я неделю провалялась с ангиной, почему-то ангина меня косит не зимой, а весной, но уж если скрутит, то сильно. Яков сменил гнев на милость, сказал, что и сам посидит с детьми, поиграет с архаровцами, посмотрит, чтобы друг друга не поубивали. Когда я вернулась к Якову, бледная, позеленевшая, я ждала увидеть людей, которые вернулись в пещеры и жгли костры. Но города жили по-прежнему, и все так же метались в небе самолеты… Я заметила то, чего не было раньше — огромные круглые сооружения, похожие на летающие тарелки. На окраинах городов, в странах, где не было топлива…
— Это что? — вырвалось у меня.
— Это… Топливо. Альтернативные источники энергии, — кивнул Яков.
— А… из чего?
— А бог его знает… Они вообще хорошо себя показали, это даже не атом, это… Что-то вроде нейтрино, и из этого нейтрино они что-то гонят… тут одна авария была уже, вон там, — Яков показал на скошенный уголок стола, меня передернуло. Этот уголок не просто горел, его жгли чем-то… чем-то… Не знаю. Это было уже слишком.
— Они этими реакторами все разнесут… — не выдержала я.
— Вот ты и смотри, чтобы не разнесли, — тут же спохватился Яков, — ты здесь зачем? Чтобы они друг друга не поубивали.
— Не поубивали… Детям с такими игрушками играть нельзя. Ты им еще ножи и топоры дай, или спички… Да у них все это есть…
— Есть… пусть взрослеют, пусть учатся… Ну все, давай, держись…
Он ушел, я осталась наедине с ними, они что-то там делали, страны, у которых не было альтернативного топлива, с завистью смотрели на страны, у которых было альтернативное топливо.
Ладно, не мое дело…
Радио бубнит что-то на кухне…
— Получены первые образцы оружия из альтернативных источников энергии…
Слышала, что-то такое в новостях вчера передавали, мне Дуська дослушать не дала, разоралась…
— Новый локальный конфликт в Персидском заливе…
И это я вчера слышала… конфликты… это они могут… Налила себе кофе, устроилась возле стола. Детишки что-то расшалились, строят какие-то ракеты, не дай-то боже, ядерные или еще какие… Ладно, пусть строят, ума хватит не стрелять… не дети уже…
— Сегодня войной охвачено все побережье…
Переключить бы приемник этот, вставать неохота. Слушать тошно, войны, революции… Попсу и то лучше слушать, ей-богу…
Первая ракета порхнула в воздух, рухнула на какой-то город, пыхнула пламенем. Красиво… Да что красиво, был город и нет, вон, еще край стола обожгли, хозяин меня пришибет, скажет, мебель попортили…
Не вмешивайся.
Сиди, пей кофе. Учи свои экономические теории…
— Нанесены первые ракетные удары по Ливии, а также Каиру… с применением новых видов оружия, в том числе…
Вот черт, что там опять на Востоке творится… страшно на земле жить, что ни день, то война…
Снова порхнула ракета, еще и еще. Однако же что-то расшалились детишки… не к добру это…
Сиди, пей кофе…
— Альтернативным оружием уничтожено восточное побережье Соединенных Штатов. Америка готовит ответный удар…
Сиди, пей кофе…
Сиди, пей…
Десяток ракет порхнули в воздух. И я поняла, что дальше так продолжаться не может, что пусть Яков хоть что говорит, я не могу просто так сидеть и смотреть, если буду сидеть и смотреть, они сожгут не только какой-то городок, но и весь мир, хорошо еще, если только свой, а то и всю квартиру, и весь дом. Я посмотрела на города, растущие к солнцу, — нет, все это слишком хорошо, чтобы погибнуть, все это должно, просто обязано жить… Жить… Я бросилась к столу, начала вытаскивать из хранилищ болванки ракет, они оказались тяжелее, чем я думала, две из них я даже уронила, придавила какой-то склад, черт, еще не хватало людей подавить… Сколько у них может быть этих проклятых ракет, этих бомб, этих самолетов… А ведь там и в столе этой гадости до черта, а еще… Нет, кажется, все. В городах началась паника, вот уже носятся машины с мигалками, пожарная, «скорая», МЧС, вот уже кого-то в спешке эвакуируют, наверное, какая-то большая шишка, вроде того блондинчика, которого чуть не загрызла Дульсинея…
