Ознакомительная версия.
Амбусадорий замолчал. Он не стал рассказывать самый странный факт той давнишней истории, который сам узнал совершенно случайно, подслушав в юности разговор матери с подругой. Оказывается, когда квартиру вскрыли, в комнате его отца обнаружили огромную, до конца не успевшую испариться громадную лужу того самого вещества, без которого жизни на земле просто не могло бы существовать. Несколько литров семени, принадлежащего, по всей видимости, не самому пропавшему, но кому-то из его ближайших родственников, разлилось по полу комнаты. Генетический анализ спермы показал незначительное различие ДНК. Семёни было так много, что количество это казалось просто нереальным, будто над созданием сего шедевра потрудилась целая рота (а то и две!) обезумевших от воздержания, лишённых женской ласки солдат. Но удивительным было то, что весь этот белковый продукт принадлежал одному человеку. Под подозрение попали все без исключения родственники Рокмачёва, имеющие принадлежность к мужскому полу. Всем им пришлось пройти унизительную процедуру анализа. Но виновника лужи так и не выявили. Никто из подозреваемых не оказался феноменом, способным излиться в таких объёмах. Да и ДНК не совпало ни с одним из них. Следствие зашло в тупик, и дело в итоге закрыли. Но сам Амбусадорий с трудом верил в эту историю, и списывал всё на счет нервного потрясения матери, которая, потеряв любимого, оправдывала трагедию выдумками невероятных историй и фактов.
— Куда же он пропал? — длинные ресницы Лилансы затрепетали, словно бабочка, вспорхнувшая с цветка.
— Кто знает? — задумчиво ответил Амбусадорий, — Но, я надеюсь, его душа обрела покой, или, может, возродилась снова? И поэтому давай в память о нём назовём его именем нашего сына? Пусть будет, как и его дед — Кириллом Рокмачёвым.
— Что ж, — согласилась Лиланса, — пусть…
— Ну что, Кириллка, — улыбнулся Амбусадорий, протягивая сыну козу из пальцев, — добро пожаловать в мир!
Ребёнок перевёл взгляд на человека, обратившегося к нему, и его только начавшему формироваться сознанию вдруг на миг показалось, что где-то, совсем недавно, он его уже видел…
Терроризм галактического масштаба
День не заладился прямо с утра! Я, забыв поставить с вечера будильник, проспал, а оттого ни позавтракать толком не успел, ни в душ. Собирался впопыхах, новости по телевизору пропустил, оделся как-то нелепо. На улице осень, лужи позамёрзли все, а я лёгкую курточку нацепил, туфельки на тонюсенькой подошве. Выбежал на улицу весь горячий, как расписной самовар (это оттого, что бежал по лестничной клетке, лифт у нас в подъезде сломан), а через пять минут на остановке автобуса замёрз. Замёрз, словно голый в тундре. Автобуса я ждал около часа. Народу набралось, как на похоронах масштабной личности, и все злобные такие. Алчущие уехать.
Еле втиснувшись в опоздавший и забитый людской массой транспорт, пробрался я к окну и упёрся носом в давнишнюю знакомую. Пренеприятнейшую даму, надо сказать. Мы с ней учились в институте, получали, прямо скажем, совершенно не пригодившиеся ни ей, ни мне знания. Люся Мочёк (дал бог фамилию), староста-активистка — подурневшая (хотя, казалось, куда ещё) и оплывшая послеродовым жирком, улыбнулась противно, нашарив глазами мой испуганный профиль. Она меня узнала, конечно, и радостно, сходу окатив ротовым запахом ужасного содержания, рассказала всю свою жизнь с того самого момента, как пути наши разошлись. Ехал автобус долго, и на каждой остановке вмещал в себя новые порции людей, словно обжора, отобедавший десять раз, а всё ещё голодный. Люди давили прессом, ворочались, ругались. Естественно, на одной остановке в салон деловито влезли две жирные контролерши, и прямиком протиснулись ко мне, требуя документально подтвердить право транспортировки моего тела посредством городского удобства. Тут выяснилось, что проездного у меня нет.
— Забыл дома! — отозвался я.
Но две горластые, словно курицы-наседки, толстенные бабы-билетёрши, закудахтали на меня, пуча глаза и грозясь ужасными последствиями безбилетного поведения. Просили штраф. Я уже готов был и штраф заплатить, полностью себя признавая, и покаяться прилюдно, что не буду больше без проездного пользоваться автоблагами. Но ведь и кошелька в карманах я не обнаружил. То ли вытащили разбойным образом воры, то ли дома забыл? Но мне не поверили, и одна схватила больно, будто я муж её, пропивший получку, и затрясла. Чуть руки не лишила, зараза! Отпускать не хотели, грозя милицейской расправой, а оттого на своей остановке я не вышел, а был выплюнут переполненным автобусом, проехав лишние две. И такое услышал в спину ругательство, выпадая из насыщенного пассажирами чрева, такое! Словно выстрел в спину, словно убить меня хотела старая галошница, трясясь вместе со своей сумкой и билетиками в ней, как припадочная в лихорадке.
На работе я появился, опоздав ровно на два часа, и был встречен у входа бухгалтершей Маргаритой Дорофеевной, словно предавший родину шпион — спецслужбами в аэропорту. Эта кикимора очкастая, с маленьким носиком, похожим на винную пробку, перекушенную пополам, оглядела меня презрительно, скривилась, как от запаха вокзальной уборной, и протрещала деловито:
— Соизволили явиться, граф Кифиркин?
Кифиркин — это, кстати, моя фамилия. Но произнесла она её так, словно это слово — ругательство самое отвратительное и мерзкое. Я хоть и обиделся, но виду не подал, а прошёл к своему столу и уселся, не раздеваясь, в кресло. Тут произошло ещё одно, убившее мою исстрадавшуюся с самого раннего утра душу, событие. Мой компьютер, включившись, загудел страшно, засвистел, и что-то внутри его металлического тела лопнуло, выпустив едкое облако дыма в пространство офиса. Монитор погас, и я увидел своё взъерошенное отражение в его чёрной зеркальной глади. Сотрудники, все до одного, высунулись из-за своих рабочих мест, и кто насмешливо, а кто со злорадством, посмотрели в мою сторону.
— Что это? — вскрикнул я.
— Сгорел! — констатировал Пашка. Он в компьютерах разбирается, а оттого слова его громом прогремели в голове моей. И в животе, по неясной причине, тоже стало как-то нехорошо.
— Что же делать? — взмолился я, глядя на Пашку, как на кудесника, имеющего дар воскрешать офисное оборудование, — Как же мне теперь?
Но Павлик лишь развёл руками и улыбнулся хитро, будто знал про меня гадость какую.
— Идите, Андрюша, к Петру Варламовичу, — предложила ехидно, треща мембранами связок, Маргарита Дорофеевна, — Он вам новый компьютер выдаст! — и посмотрела победоносно. Так, будто вопрос о моем увольнении уже решён, и решён при её непосредственном участии.
«У-уу… стерва!» — подумал я. Петр Варламович, мой начальник, к которому на глаза попадаться я боюсь больше смерти, если узнает, что я мало того, что опоздал непростительно, так ещё и дорогостоящий рабочий механизм уничтожил, живьём меня съест! А что делать? Не сидеть же теперь перед погасшим экраном весь день? И я пошёл.
Начальник будто ждал меня. С порога окатил ледяным взглядом, словно я с его женой тайно связан эротическими встречами. Взглядом пригласил входить, но на стул не намекнул, оставив стоять расстрельным посреди комнаты. Я прямо не знал, с чего начать, но он сам начал.
— Кифиркин! — зашипел он, — Ты где шатаешься?
— Я…
— Сейчас же поезжай на «Комсомольскую»!
— У меня…
— У Попрухина возьмёшь документы, подпишешь сам, и завезёшь в «Фили и Кегли»!
— Мне…
— Всё! — рявкнул он, и меня вынесло из кабинета, словно жалкую щепку могучей волной на берег. Уж не знаю, спасло меня это или нет, но, никому ничего не говоря, я вылетел из офиса и кинулся к метро. На «Комсомольской» находился офис сотрудничающей с нашей конторой фирмы, я бывал там не раз, а потому задание, данное руководством, не представляло совершенно никакой сложности. Сложность была в другом. У меня не было денег: пропавший кошелёк так и не объявился в кармане, проездной на пользование метрополитеном в течение месяца тоже не присутствовал в моих одеждах, и я решил пойти на риск!
На станцию «Цветной бульвар» я ворвался вихрем, словно демон, обретший вдруг свободу. Плотный поток людей кормил полосочками билетиков ненасытные турникеты, и те, заглотив их, исторгали объедки обратно. Это было похоже на ускоренный в сотни раз процесс пищеварения. В будке за пластиковым стеклом сидела здоровенная рыжая бабища. С неё бы лепить статуи Геракла, или выставлять в цирке, переодев в шкуру леопарда, как пойманную в Сибири дикую доисторическую самку. Рыжая громила, в синей кепке и кителе внатяг, надрывающемся на крепких дынях грудей, будто экстрасенс, читающий человеческие страхи, в мгновение вычислила меня. Словно я с плакатом шествовал, на котором написано — БЕЗБИЛЕТНИК!!!
Изобразив на лице отчаяние и дикое стремление пройти во что бы то ни стало, я ринулся к ней.
Ознакомительная версия.
