– Одно дело – давить сопротивление, совсем другое – массовое убийство гражданских. Ты думаешь, что, совершая военные преступления, сумеешь склонить президента и Парламент к разумному миру, когда придёт время? Ты только что продемонстрировал, что мы – не просто завоеватели, а люди без чести и совести. Таким не сдаются, против таких стоят до конца!
– Или уступают, чтобы сохранить свои жизни и жизни своих детей! – теперь они стояли по обе стороны стола, одинаково упершись руками в столешницу и сверля друг друга яростными взглядами. – Ты думаешь, что если будешь добреньким, они радостно тебе сдадутся? Может, и сдадутся, но только в любой момент жди от них удара в спину, если не напугать их как следует!
– Теперь наши войска будут ждать удара в спину на любой занятой территории. Мне только партизанского движения и не хватало по твоей милости!
– От кого? На Ниобее людей практически не осталось.
– Замечательно. И что мне делать с выжженной землёй? Там хотя бы радиации нет, я надеюсь?
– Нет. Так что заселим заново.
– По-твоему, нам нужны незаселённые планеты? В Альянсе своих хватает. Нам нужны были люди и инфраструктура, но и того, и другого ты нас благополучно лишил. Осталось только разбомбить гадесские верфи и опальские заводы, и войну можно заканчивать.
– Не передёргивай! Ничего там, на Ниобее, не было такого ценного, чтобы посыпать голову пеплом и надевать траур.
– Да, я уже понял, что несколько миллионов населения ты поводом для траура не считаешь.
– Не считаю. И странно мне, что ты столько эмоций вокруг них развёл. Это военная операция, Симон, более или менее кровавая, но важен результат, а не процесс. Если ты думаешь иначе, мне странно, как ты вообще решился начать воевать.
Симон подозрительно прищурился – посетившая его мысль была не из приятных:
– Сандер, сколько раз ты бывал у Тёмной звезды?
– Несколько, а что?
– И как долго ты там пробыл?
– О, не беспокойся, я соблюдаю осторожность, хотя, быть может, немного поднять тонус нам бы не помешало. Не пойму, почему ты так резко против.
– Мне нужен график твоих посещений станции.
– Зачем?
– Чтобы убедиться, что ты говоришь правду.
– Так. А теперь ты обвиняешь меня во лжи?
– Если бы я хотел тебя обвинить, я бы сначала спросил, а потом проверил. Но будет лучше, если ты предоставишь мне график.
– Ну так лети на станцию и требуй у них! – Было видно, что Александр по-настоящему разозлился. – Мне недосуг ублажать твою паранойю и собирать сведения из навигационных компьютеров.
– Что ж, раз так, их можно получить и более быстрым путём.
Позже Симон не раз спрашивал себя, почему он так поступил. Дал волю выплеснувшемуся гневу и страху – это объяснение, но не оправдание тому, чтобы грубо вломиться в разум собственного друга, преодолевая его защитные барьеры. Александр растерялся, такого он всё же не ожидал и потому сперва не оказал сопротивления вовсе. Ломать его блоки, впрочем, не пришлось – опомнившись, Сандер швырнул нужные воспоминания Симону, как швыряют бумаги в лицо. Консул так никогда и не узнал, случайно или намеренно одновременно с этим его задело и владевшее Сандером чувство. Почти мгновенно подавленная, скрываемая, быть может, даже от самого себя, но вполне ощутимая ненависть.
Вот тогда она и пролегла между ними… точнее, пролегла-то она много раньше, и уже не скажешь сейчас, какая из, казалось бы, мелочей стала первым толчком – но в тот день она стала явственна видна им обоим, эта пролёгшая между ними трещина, в конце концов завершившаяся залпом бортовых орудий «Единорога» по капитанскому мостику «Зевеса».
Нет, в тот день они помирились. Симон извинился, Александр его извинения принял, и, кажется, даже искренне, но что-то сломалось. Что-то едва уловимое, чего, тем не менее, – Симону отчаянно не хватало. Близость, доверие и что-то ещё. Они продолжали работать вместе, деля тяготы войны и власти на двоих, как и прежде – но дружбой это уже назвать было нельзя.
Нет, Симон не был наивным юношей, считающим, что былая привязанность сделает невозможными неприятные сюрпризы. За Александром присматривали, но никто так и не обнаружил никаких признаков заговора. Разве что иногда адмирал Иген позволял себе критику иных решений консула и его методов ведения войны, но этого для Симона было недостаточно, чтобы записать его в изменники. Да и не было, скорее всего, никакого заговора, Сандер действовал сам, на свой страх и риск. Теперь уже не проследишь, какими путями коды «Зевеса» попали в Федерацию, чтобы помочь Давине и её группе проникнуть на корабль. А может статься даже, что и тут Александр был ни при чём, а просто увидел удобную возможность и не смог устоять перед искушением.
А ведь он должен был изображать скорбь, отрешённо думал Райан, невидящим взглядом уставившись в стену. И достаточно убедительно, ведь даже для ближайшего круга они до последнего оставались друзьями и соратниками, ни один из них не захотел выносить сор из избы. Траурные мероприятия на государственном уровне – это само собой, но он должен был хотя бы бокал вина выпить за упокой души вместе с их общими друзьями, иначе его бы просто не поняли. Эй, Александр, не горчило вино на тризне по убитому тобой другу?
Светлый прямоугольник двери заслонила тень, и голос Рауля спросил:
– Ты чего в темноте сидишь?
– Включи свет, – вместо ответа сказал Райан. Самому шевелиться было лень.
Каюта, ставшая их общим домом, осветилась уютным неярким светом настенных ламп. Рауль прошёл к столу и сел напротив Райана.
– Ты вспомнил, кем ты был? – помолчав, спросил он. – Я имею в виду…
– Я понял. Да, вспомнил. Не всё, но многое.
– Так ты можешь сказать, чёрт возьми, зачем ты всё это затеял?! Эту войну?
– Пока ещё нет, – Райан качнул головой. – Память возвращается, но фрагментарно. Тут помню, тут не помню. Я вспоминаю саму войну, но причины… Я и сам хотел бы их знать. Надеюсь, что со временем я сумею вспомнить всё.
– А что ты намереваешься делать дальше?
– Остановить всё это.
– Ты даже не помнишь, зачем начал, а уже хочешь остановить?
– Рауль, для чего бы я это не начал, достиг я поставленной цели, или нет, война всё равно уже потеряла смысл. Александр не выиграет, только истощит все силы. Все жертвы давно стали бессмысленными, просто мой бывший друг не может заставить себя это признать. Он хочет всего, не понимая, что не достигнет ничего.
– Тоже… из-за Тёмной звезды?
– Не знаю. Может быть. Но он не единственный, кто потерял чувство реальности, оказавшись на вершине, и большинству для этого никакая звезда не нужна.
Рауль шумно вздохнул.
– Я не знаю, что мне делать, – признался он. – По-детски звучит, да? Но я и правда не знаю. Вся эта ваша политика, секретные операции и прочие высокие материи… Никогда не был в них силён. Вы все, генералы и консулы, переделываете мир по своему усмотрению, а что делать нам, простым людям, попавшим в ваши игрища?
– Рауль, тебе достаточно делать то, что тебе подсказывает долг и совесть. Ты-то во всём этом совершенно ни при чём. Сторонний человек.
– Здесь уже не осталось сторонних людей. В вашей партии участвует множество народа, каждый житель Федерации… да и Альянса так или иначе в неё втянут.
– Ты прав, – помолчав, сказал Райан. – Я готов ответить за всё, мной сделанное, и перед законом, и перед обоими народами. А если тебе этого покажется недостаточно… Только давай договоримся, что ты дождёшься, пока мы хотя бы сядем на Посейдоне и передадим добытые сведения по назначению, а месть свою осуществишь потом.
– Месть? – Рауль поднял на него глаза.
– Да. Помнишь, мы как-то говорили, что Симон Конверс делит с Игеном ответственность за бомбардировку Ниобеи? Я от своих слов не отказываюсь. Если ты хочешь отплатить мне так же, как де Веге – ты в своём праве.
