– Раньше надо было думать! – отрезал Боб.
– Мне, вообще-то тут хорошо, я же тут волшебник, – вяло признался Козлыблин, и в тот же миг его нос и уши принялись быстро расти. Нос превратился в хобот, а уши в слоновьи лопухи, затем хобот расцвел сиреневым цветком, а уши, позеленев, стали листьями. Тут же все это увяло, опало, и он снова стал собой, продолжая: – Но противно как-то сознавать, что ты не настоящий…
– Ладно, ты, – наехал я на Боба, – хватит уже его гнобить, ему и без нас тошно.
– Да понимаю, – кивнул Боб. – Это же я так, от бессилия… Ну, не знаю я, что делать, не знаю!
– И я не знаю, – согласился я.
Мы помолчали.
– А куда его повезут, твое тело-то? – спросил я.
– Эта информация у меня есть, – заверил Козлыблин. – Для меня и раньше-то в сети преград не было, а теперь и вовсе.
– Ну, так диктуй. Урод, – сказал Боб обреченно. – Красть мы никого не будем, но хотя бы узнаем, что с ним делать собираются, поговорим с врачами, может, что-то и придумаем…
После марсианских гастролей, у всех членов нашей группы есть допуск в марсианский космопорт «ЁсМас». На следующее утро мы с Бобом примчались туда за полчаса до прибытия шаттла «Золотой хвост», в котором, по сведениям Козлыблина, и должны были доставить на Землю его тело.
Не нравилось мне все это, ох, не нравилось… На всякий случай мы договорились вооружиться. За годы гастрольной жизни у меня накопилось довольно много разных разрешенных защитных примочек, и все их я сейчас распихал по карманам: зуду, электрошоковый жезл, вспышку-парализатор, кольцегравитат и тому подобное.
Собираясь, я нечаянно уронил гранату-невидимку, она сработала, и, разбуженный ее хлопком, захныкал Степка. С ним проснулась и Кристина, сонно посмотрела в мою сторону и проницательно спросила:
– Совсем обнаглел? Хочешь сына сиротой оставить?
И это при том, что, повторяю, граната сработала, и видеть меня Кристина не могла всяко.
– Все нормально, – промямлил я, выскальзывая за дверь.
… В ожидании прибытия шаттла мы сидели с Бобом в просторном зале для встречающих, и от безделья я предложил ему сочинять текст для новой песни. Пусть она называется «Неприкаянная душа». Этакий рок-н-ролльчик на тему козлыблинских злоключений.
Вообще-то, Боб – техник группы, и в сочинении песен участия никогда раньше не принимал. Но на мое предложение он откликнулся с воодушевлением. Первую строчку задал, естественно, я:
– Ты нашла свое место,
Неприкаянная душа…
Боб подумал-подумал и выдал:
– … Ты закатана в тесто,
Но не вышел пельмень ни шиша.
– Ты чего это несешь? – удивился я. – Какое тесто, какой пельмень?!
– Ну, это образно, – смутился Боб. – Имеется в виду, что душа не материальна, и никакого толку ее помещать в не свойственную ей оболочку нет. Вот, например, душа Вадика, она должна быть в его же теле, иначе – все неправильно. А «ни шиша» это я так специально по-рок-н-ролльному грубовато придумал.
Я внимательно к нему присмотрелся. Нет, вроде, не шутит и не издевается. Ладно…
– Давай-ка еще раз попробуем, – предложил я и, отбивая ритм по коленке, повторил:
– Ты нашла свое место,
Неприкаянная душа…
На этот раз Боб выдал даже без паузы:
– … Ты с родного насеста
Петухом упорхнула, шурша.
– Почему петухом? – снова потребовал я объяснений.
– Потому что с насеста, – не напрягаясь объяснил он.
– А почему шурша?! Чем?!!
– Крыльями! Что ты придираешься?! Придумай лучше, если такой умный!
– И придумаю, – пообещал я и, опять постукивая себя по коленке, тихонько, почти про себя, повторил «для разгона»:
– Ты нашла свое место,
Неприкаянная душа…
Но Боб, не дав мне опомнится, выпучил глаза и выкрикнул:
– … Не желая жить пресно,
А, как кот, свою шерсть пуша!
Увидев испуг в моих глазах, Боб завопил:
– Чего, тебе опять не нравится?! Идеальные строчки! Когда мой Рыжий беспокоится, у него шерсть дыбом встает! А у твоей Мурки нет, что ли?!
– Встает, – вынужден был признать я.
– Вот я и применил аллегорию. Душа не хотела жить скучно, то есть, пресно, а хотела жить неспокойно, то есть, шерсть дыбом! То есть, беспокойно! То есть, пуша!
– Нет такого слова – «пуша»! – заорал я.
– Нет, так будет! – парировал Боб. – Это поэзия! В поэзии надо идти непроторенными тропами! Бездарь несчастный!
– Вот что, – сказал я, заставляя себя успокоиться. – Ну ее, эту песню. Давай не будем ее сочинять.
– Ну и не сочиняй, – пожал плечами Боб. – Тебя никто и не просит. Я ее сам сочиню.
Я даже не знал, что ему и ответить, но наш неожиданный поэтический конфликт разрядился сам собой. Раздался голос деспетчера:
– Внимание. Межпланетный шаттл «Золотой хвост», прибывающий с Марса, заходит на посадку. Встречающих просим пройти к площадке номер четыре.
Народ зашевелился. Мы тоже снялись со своих мест и направились к подземному переходу.
Зависнув над космодромом, многотонная туша корабля медленно опускалась на один из зеркальных приемных кругов, разбросанных по зеленому полю аккуратно постриженной травы. Все-таки я до сих пор не могу смотреть на это без благоговения. При том, что я – один из немногих, кому посчастливилось слетать в космос. Перелеты в пределах Солнечной системы – дело сегодня все-таки очень ещё дорогое.
Самое замечательное в посадке шаттла – тишина. Абсолютная, но не ватная. Тишина живая, естественная. Слышно дуновение ветра, слышно сопение соседа, слышно, как что-то хрустнуло под чьей-то ногой, но это шумы посторонние. А сам гигантский конус космического судна слипается с площадкой, не издав ни звука.
И только через несколько секунд после полного приземления, когда отключаются антигравы, ноги ощущают волну сотрясения почвы, и раздается низкий утробный раскат, словно сама Земля стонет, приняв на себя невыносимую тяжесть… Класс! Но мы сюда не любоваться приехали.
Мы изо всех сил вглядывались в фигурки высыпавших на траву пассажиров, ища глазами медицинскую каталку. Но нет, никаких каталок не было. Люди тонким ручейком двинулись в нашу сторону. Я уже понял, что информация Козлыблина о прибытии тела оказалась неверной, когда Боб возбужденно загомонил:
– Смотри! Вон! Двое в форме! Видишь?! Вон! А между ними?.. Видишь?!
И я увидел. Тело очнулось. Оно преспокойно шло собственными ногами под ненавязчивым конвоем двух офицеров космической медслужбы.
– Ёлки! – воскликнул Боб. – Это ж надо!
– Ничего не понимаю… – признался я.
– Чего тут понимать-то? – всплеснул руками Боб. – Ты что, правда, не въезжаешь? Никуда он не скачался, а все-таки только скопировался. И теперь на свете есть два Козлыблина – один этот, реальный, другой у нас – виртуальный.
– Думаешь?
– Чего тут думать? Факт налицо.
Вадик узнал нас издалека, запрыгал и замахал руками, а когда поравнялся с нами, принялся обниматься и жать руки с криками:
– Ребята! Привет! А вы как тут?! Кого встречаете?!
– Кого встречаем? – саркастически усмехнулся Боб, но я ткнул его локтем в бок, и он закончил: – Да никого. Так. Песню сочиняем. Впечатлений набираемся. Для вдохновения.
– Козлы, блин! – обрадовался Козлыблин. – Я вам потом такого нарасскажу, на целую оперу хватит! Я ведь с Марса.
– А мы не догадались, – съязвил Боб.
– Прошу прощения, – вмешался один из козлыблинских сопровождающих, мужчина неопределенного возраста. Выглядел он слегка растерянно. – Ваш друг находится во временном карантине. Мы уполномочены свести к минимуму его контакты с посторонними лицами…
