— Я сам не знаю, из кого я, — клятвенно заверил возница. — Я — дите человечества.
Жрец Иагу вызвал Йота к себе. Слуга взял его наглавник и повесил на оленьи рога в прихожей. Иагу встретил Йота приветливой улыбкой.
— Я говорил о тебе с Тувалкаином, и он дал согласие на то, чтобы тебя, Йот, посвятить в более сокровенные знания каинитов. — Когда Иагу говорил эти слова, Йот почувствовал в своем теле напряженность.
— Известна ваша забота обо мне, господин! — чужим голосом выдавил сжавшийся Йот, понимая, что заботу Иагу придется отрабатывать. И не ошибся.
— Тувалкаину сообщили, что так называемые дети Света по своей недальновидности воспрепятствовали извлечению останков Сифа. Но не это огорчило Тувалкаина. Его опечалило появление самого древнего сифитского патриарха — Еноса, которого мы считали умершим. Енос стар, катакомбная жизнь неблагоприятно отразилась на его здоровье, дни его на исходе. Но он может успеть рукоположить сифитских священников, если уже не сделал этого, и они не будут подотчетны тебе. Тогда все наши старания по возрождению сифитской церкви, которую мы подаем как преемницу Той, что была уничтожена в годы тиранства, станут тщетными.
Вспотевший от напряжения Йот, слушая, покусывал губы. Спина его вспотела, а зрение утратило ясность. Йот чувствовал себя так, будто его вытолкнули из укрытия, и он, лишенный безопасности, боялся показаться беспомощным.
— Дело не терпит отлагательства! — Иагу долго не мог продолжить, но усилием воли выдавил звук за границу сомкнутых зубов: — Придется помочь Еносу поменять миры! Занятие это мало приятное, но цель оправдывает средства! — от искренности сердца сказал Иагу. — Я надеюсь на тебя, Йот, и думаю, ты меня не разочаруешь.
Стоящий у дверей слуга не слышал, что сказал Иагу, но по тому, как таращил свои круглые глаза Йот, догадался, что господин сказал что-то ужасное.
— Ты не ослышался, Йот! Надо убить патриарха Еноса.
— Заклинаю вас, господин! Все, что угодно, только не это! — взмолился Йот. Круглые кошачьи глаза его породили слезы. Они дрожали в глазных яблоках, но не вытекали. Иагу увидел в них свое искаженное отражение.
— Как-то несерьезно ты ведешь себя! — Иагу поднял за подбородок лицо Йота. — Тебе впервые доверяют серьезное дело, а ты — в слезы! — В голосе Иагу сквозило не столько желание унизить, сколько — удивление. Желание унизить было как бы чужим, а удивление его собственным.
— Это песчинка в глаз попала, — глупо пролепетал Йот. — Я боюсь не справиться с этим делом.
— Справишься, — спокойно заверил Иагу, и Йот тут же молча покорился. — В молодости я был мягче тебя, Йот, и ничего, научился справляться. — И взглядом подстрекал подчиненного к словесному согласию.
— Я не подведу вас, господин! — заверил Йот не своим голосом.
— Что-то еще? — спросил Иагу, выпуская из своей руки лицо Йота. В простом вопросе сквозил едва уловимый обидный тон.
— Господин, могу ли я задать вам один вопрос?
Иагу строго и пристально посмотрел на Йота и кивнул.
— Я хочу спросить у вас про книгу Еноха, который… якобы… спускался на землю от ангелов.
Иагу долго молчал, точно усилием воли сдерживал звук за границей сомкнутых зубов. Его носовые продухи тяжело выпускали воздух.
— Про наш конфуз у заброшенной штольни ты, наверняка, слышал. Из скалы прорвало воду, а все решили, что наши идолы разлились водой по молитве Еноха. Патриархи собрали совет, и на нем Тувалкаин попросил дозволения собрать все знания каинитов в одну книгу и приписать ее Еноху-сифиту, чтобы привлечь к нашим идеям людей его племени. В то время я был жрецом-священнокнижником и хранителем библиотеки. Естественно, книгой занимался я. Но в годы тиранства нам пришлось усомниться в том, что Енох не оставил на земле книги. Один из его братьев, Гаидад, умирая в каменоломнях, в бреду, говорил, что ангел Раздал передал Еноху книгу, которую он записал на небесах. Мы купились и долго искали книгу Еноха, но, естественно, не нашли. Очевидно, бедняга Гаидад не выдержал изнурительного труда на каменоломнях, и разум его помутился.
— На днях, господин, я посещал храм Ноемы-жрицы в старом городе и узнал от хозяйки одну любопытную вещь… В свою бытность Енох-сифит бывал у нее и говорил про возможный потоп. Енох назвал имя человека, который спасется в потопе — Ной. Енох назвал и имя жены его — Ноема, — проявляя свою полезность, говорил Йот в тон господину, чтобы задобрить его. — Имя жены сифитского священника Ноя, который отказался от экономики любви — Ноема! Я больше чем уверен, господин, что эти двое уверены в своей избранности. — Губы Йота стали тяжелыми, и он с трудом чужим голосом выговаривал слова: — Я больше чем уверен, господин…
— Пора кончать с этим безумием! — твердо сказал Иагу. — И в связи с этим напомню тебе одну сифитскую сказку. Они ждут железнодорожного состава, который повезет истинных сифитов в мучилище. Они уверены, когда их всех расстреляют, в горах растает снег, и на проталинах зацветут сиреневые колокольчики.
— Сиреневые колокольчики? — переспросил растерянный Йот.
— Помоги, Йот, этим несчастным в осуществлении их мечты! Пришло время пускать этот состав! — И, когда Йот говорил эти слова, в зал вошел слуга и доложил:
— Почтовый ворон — от доглядчиков, господин. — И протянул Иагу щепу. Прочитав надпись, Иагу засмеялся и увидел себя как бы со стороны. Его гордый рот произнес:
— Боги щадят тебя, Йот! — клацнув зубами, сказал Иагу. — Этой ночью скончался патриарх Енос. — И презрительно улыбнулся.
Когда патриарх Енос вышел из катакомб, мой отец Ламех решил свозить своих детей к нему под благословение, но не успел.
— Мы должны проститься с ним! — с печалью сказал отец, и они с матерью повезли моих братьев и сестер на похороны. Дома остались только я и Ноема.
На другой день после отъезда домочадцев у д-образного моста произошло несчастье: железнодорожному рабочему вагонным колесом отрезало голову. Молва утверждала, что отрезанная голова заговорила, и этому верили, ибо нашлись свидетели, которые видели бегущее за составом обезглавленное тело. Это косвенно намекало, что отделенная от туловища голова могла и заговорить.
Слух добрался и до нашего базара, и, когда я подставил порожний мешок продавцу комбикорма, тот осторожно спросил меня, преувеличивая свою печаль:
— Знает ли Ной, что сказала отрезанная голова железнодорожного рабочего?
— И что же она сказала? — спросил я, не пугаясь слов продавца.
— Ее нашли между шпалами, — не сразу ответил тот. Он пересчитал отданные мною монеты и ласково отправил их в кожаный карман фартука. — Голова сказала, что власти готовят вагон, в котором повезут всех, кто пытается разделить нас на сифитов и каинитов и проповедует исключительность своей веры. Чтобы они не смущали добропорядочных людей, всех недовольных отвезут в мучилище и там расстреляют. Говорят, сифиты сами будут запрыгивать в вагон, ибо по их предсказаниям после этого поезда Бог перестанет принимать от людей покаянные молитвы, и уже никто не умрет до потопа. — Тон продавца был таким, что не оставалось сомнений, что сам он никуда не побежит. — Не верю я во все это!.. Я тебе скажу так, Ной! Пусть гибнет эта вера сифитская, но чтобы у меня всегда еды было вдоволь! Чтоб дети мои сыты были. А после смерти… А есть ли вообще что-нибудь после смерти?
Услышанное чрезвычайно взволновало меня. Я торопился сообщить новость Ноеме, ибо новость не умещалась в земном небе моего сердца. Тачка с мешками казалась неимоверно тяжелой. Колесо то и дело застревало в расщелинах.
— Ной! Ной! — бросилась мне навстречу Ноема. — Сегодня вечером… тот самый состав, о котором говорила Манефа…
— Кто?.. Кто тебе сказал? — Я пытался узнать, каким образом новость стала достоянием гласности. Мой язык спотыкался.
— Не знаю, — растерянно ответила Ноема, — все говорят… — Ее голос дышал тревогой.
Мы суетливо вошли в дом и в нерешительности остановились посреди трапезной. Вдруг дверь резко отворилась. Отец Ноемы, тощий, в белом хитоне, держась трясущейся жилистой рукой за косяк, жадно ловил воздух провалившимся ртом. Длинные блеклые волосы жиденько лежали по ссутулившимся плечам. Ноема усадила отца на лавку и принесла ему в крынке воды.
— Мне не запрыгнуть!.. — решительно сказал он. — Вы успеете!.. Должны успеть!.. А меня Господь, может, приберет до потопа… А, может, и нет… А вы не медлите!.. — И свободно заулыбался. Меня поразили его умные глаза, такие грустные, будто он уже воочию увидел воды потопа.
Ноема опустилась перед отцом на колени и с неуместным рвением стала очищать замаранный подол его хитона. Она плакала.
— Откуда вы узнали? — спросил я с благодарным интересом.
— Приходил один человек из паровозного депо… — неторопливо заговорил отец Ноемы. — Никогда бы на него не подумал!.. Я все время недолюбливал его за преклонение перед каинитами… Поди ж ты!.. Вот как бывает!.. — Его светлые глаза виновато засмеялись. — Я почти не воспитывал свою дочь, Ной, но я научил ее молитве, а наша молитва сама в себе имеет учителя — Бога. И хочу сказать тебе, Ной: женщина любящая и смиренная — это дар Божий!
