– Ставлю на второй вариант, – предложил я, – только с небольшой поправкой. Не будет он их убивать, а загонит куда-нибудь в Америку, где этот процесс пройдет сам собой или при помощи каких-нибудь местных чингачгуков.
– Может быть, может быть, – кивнул Илья, – хотя меня лично больше устроил бы третий. В этом случае могут появиться очень интересные перспективы… Ладно, посмотрим.
Но тут принесли новую порцию шашлыка, и беседа свернула с достижений императора на мои. Потому как говорить длинные речи Илья уже не мог, он жевал, но слушать ему это не мешало. Я же не мог соперничать с ним в области аппетита и, только иногда беря по кусочку, занялся описанием наиболее интересных моментов нашего путешествия. Вскоре император, отложив пустой шампур, перед взятием следующего осведомился:
– Это, конечно, правильно, что ты поддерживал отношения именно с де Тасьеном, но Людовику-то зачем было хамить?
– Вот те раз, ты как, уже забыл, что такое настоящее хамство в моем исполнении? То, что я написал французскому величеству, на него никак не тянет. Тут меня можно упрекнуть разве только в несколько повышенной эмоциональности, и все.
– Да, но Людовик-то этого не знает! И может обидеться, между прочим.
– То есть как это «может»? – удивился я. – Ты что, про него совсем ничего не читал? Выдающаяся сволочь с манией величия. И именно не обидеться он никак не сможет. Но нам оно как-то хрен с ним, пусть обижается, потому как на самом деле это письмо было адресовано не ему, а Вильгельму. Эти двое так «любят» друг друга, что хоть сколько-нибудь хорошие отношения с обоими невозможны. Ну а что до Вильгельма не дойдет содержание того письма, такого просто не может быть.
Илья кивнул в знак того, что все понял и вопросов больше не имеет, после чего взял новый шампур и приступил к очередному этапу утоления голода. Но судя по тому, как медленно исчезали кусочки, до полного насыщения моему оголодавшему в экспедиции на рыбной диете другу оставалось немного.
Я же рассказал эпизод о том, как Вильгельм совершенно неожиданно и совершенно бесплатно пошел мне навстречу, направив для работы в Ост-Австралийской компании своих специалистов по литью рельсов. И естественно, не забыл уточнить, чем он это мотивировал.
– Вроде все логично, – закончил я, – но почему-то мне кажется, что у английского короля есть и еще какой-то интерес в этом деле.
– И наверняка не один, – подтвердил Илья. – Вот тебе навскидку, например, такое соображение. Хоть наши и не имели дела с отливкой рельсов, Вильгельм вполне обоснованно подозревает, что у них есть немало секретов, которые работающие в тесном контакте с ними англичане смогут выведать. Может, и еще что-нибудь, но ты все сделал правильно. Не отказываться же от столь любезного и ко времени сделанного предложения! А там посмотрим, может, еще что прояснится, и мы маленько поучимся у короля правильному ведению европейской интриги.
От второй порции шашлыка мы перешли к сухому вину с Мадейры, а от обсуждения похождений английской экспедиции и эволюций Вильгельма – к техническим вопросам. То есть я начал хвастаться, потому как действительно было чем.
То, что на предназначенные для экспорта дирижабли мы собирались ставить паровые турбины, обусловливалось, как я уже говорил, не техническими, а политическими причинами. Да и то я недавно самую малость умерил степень издевательства над будущими клиентами, посадив маслонасос на вал редуктора. В основном, конечно, из технологических соображений, потому как теперь он представлял собой две сделанные вручную учеником слесаря медные шестеренки, то есть был гораздо проще поршневой конструкции, стоящей на опытном образце. Но и бортмеханику отныне придется качать не три, а всего две ручки.
Однако для внутреннего рынка подобные технические извращения совершено ни к чему: австралийские дирижабли будут снабжены моторами внутреннего сгорания. Правда, с ними сразу обозначилась трудность. Были они двухтактными, то есть их картер являлся частью механизма газораспределения. В силу чего он имел довольно сложную форму и требовал повышенной точности изготовления.
Так вот, мы с Ильей в свое время почти месяц маялись, пытаясь освоить отливку его половинок из силумина, но то ли как металлурги мы были не на высоте, то ли литейщики из нас вышли хреноватые… В общем, вскоре мы пришли к выводу, что в теперешних наших условиях лить лучше из чугуна. Однако он существенно тяжелее силумина, да и тонкостенный картер у нас не вышел и из него. Либо там были дефекты литья, либо он трескался при дальнейшей обработке, и избежать этого можно было только значительным увеличением толщины стенок. В общем, самый последний образец весил сто двадцать килограммов, развивая мощность около сорока сил. В принципе такое изделие уже можно было пытаться ставить на самолет, и он, пожалуй, даже взлетел бы. Но с минимальным запасом горючего, очень легким пилотом и вовсе без груза. Так что вопрос с самолетным движком оставался открытым, ну а на дирижабли уже можно было ставить и то, что у нас получилось. Хотя, конечно, и тут не помешало бы уменьшить вес мотора раза как минимум в два.
Так вот, где-то с месяц назад я вспомнил, что одно время для гоночных мотоциклов применялись поршневые нагнетатели. То есть смесь в цилиндр подавалась не из картера, а из еще одного цилиндрика, поменьше, со своим поршнем. Там это делалось для повышения мощности, а меня привлекла идея понизить требования к картеру. Правда, в захваченной из будущего информации ничего про это не нашлось, так что пришлось садиться и изобретать самому. И у меня получилось: модель нового движка, которую я привез показать Илье, вместо картера имела просто изогнутую буквой «П» стальную полосу. И при этом мало того что работала, так еще и развивала вполне приличную мощность!
Мы спустились на первый этаж, где я оставил свой велосипед, к багажнику которого было прикручено это чудо техники, уже снабженное воздушным винтом. Илья внимательно рассмотрел конструкцию, хмыкнул, подключил к свече аккумулятор и с третьего удара по винту завел движок. Полюбовавшись, как он тарахтит, разбрызгивая масло из всех щелей, император поздравил меня и выразил осторожную надежду, что, может быть, наконец-то у него скоро появится самолет.
В самом деле, кроме снижения веса и небольшой прибавки мощности моя схема давала возможность строить и многоцилиндровые движки, так что года через полтора действительно можно было ожидать самолет, способный поднять не только Илью, но и немного багажа. Или в военном варианте с пилотом-мориори доставить двести кило бомб за двести километров и вернуться. Либо вместо бомб взять побольше спирта и пролететь почти тысячу километров – например, с целью разведки.
Уже прощаясь, я вспомнил про сбежавших на Тасмании лесорубов и вкратце рассказал эту историю Илье.
– Золото, говоришь? – хмыкнул он. – Вполне может быть, но это маловероятно и не страшно. Однако мне почему-то кажется, что они нашли нечто более весомое. Например, аборигенов. Правда, чем это поможет им и навредит нам, я пока не очень представляю, но обязательно подумаю на данную тему.
Глава 21
Меня всегда веселили фантастические произведения на тему бунта машин. Мол, построит человечество искусственный разум, он разовьется, осознает себя и та-а-акое устроит! А дальше – текст о том, как это самое человечество прозябает у него на побегушках, и только Главный Герой отважно борется с рукотворной напастью, в конце концов ее побеждая. Причем в случае наличия у писателя хоть какого-то таланта поведение захватившего власть разума и попавшего под пяту человечества иногда описывалось терпимо, но в отношении героя подобного лично мне не попадалось ни разу. И такое положение дел вполне объяснимо – авторы, пусть и неосознанно, писали с натуры, где пята была, а вот успешно борющихся с ней героев не наблюдалось.
Все дело в том, что это событие, коим фантасты уже сто лет пугают доверчивых читателей, давным-давно произошло в реальности. К началу двадцать первого века человечество как минимум двести лет находилось во власти своего порождения, имеющего практически все признаки искусственного разума.
