Такого вопроса я ожидал – о том думал всю дорогу на переходе. И потому с жаром стал рассказывать воеводам о своих задумках, хитростях военных, использовании огненного боя.
Воеводы слушали внимательно, не перебивая меня, однако видел – хмурятся. Конечно, мне не пристало не только поучать бывалых полководцев, но и даже выглядеть равным им – ведь в воеводах я недавно. Потому, трезво оценивая ситуацию, я апеллировал к их опыту, совету. Это принималось.
Тут вступил в разговор Иван Лятцкой.
– Складно сказываешь, боярин. Ну а коли в сражении настоящем тот же гетман Острожский сильнее и хитрее окажется и ертаул отрежет, истреблять зачнет – что делать станешь?
Вопрос прямо в лоб, а отвечать – надо. На моей стороне было то преимущество, что я знал о боевом опыте Суворова, Петра Великого, да и Наполеона: не числом врага крушить, но умением. И относиться к полководцу вражескому следует как к достойному противнику, суметь его глазами на бой смотреть.
– Так мыслю, бояре. Одной доблестью дело такое не выправишь. А чтобы конфузии и сраму избежать, надо разведкою силы и замыслы неприятеля выведать и представить, какую бы я, на месте противника, хитрость задумал и куда бы войско направил да в какой момент? То и гетман Константин свершить вполне может. Вот оттуда и мне удара главного ждать следует, предполагая, значит, что у гетмана умения и мудрости не менее моего может быть.
Мне показалось, что воеводы меня не поняли. Что ж, это по истории наша русская беда – недооценивать противника, и разгром рати воевод Челяднина и Голицы на берегу Днепра под Оршей тому подтверждение. Тогда под натиском наших ратников строй литовский расступился и обнажил заготовленные пушки, без труда расстрелявшие в упор русских воинов. А ведь против 35 тысяч литвинов в войске Острожского нашего войска вдвое. Самонадеянность воевод подвела, их заносчивость и высокомерие. Шапкозакидательство, одним словом.
Зашумевших бояр остановил князь Ростовский.
– Ну что же, воевода, вижу – разумеешь в ертаульском напуске. Однако сведать о замыслах врага не просто. Коль почувствуешь, что может он посильнее оказаться, – отступи допрежь, силы набери, дождись перевесу, чтобы людей зря не положить!
Действительно, это была военная доктрина Васильева войска – избегать боя даже с равным противником, а тем более – превосходящим нашу рать в силе. Ну что ж, суворовская и петровская наука побеждать меньшим числом еще впереди, потому я согласно кивнул.
– Где прапорщик твой?
– С ратниками у шатра дожидается.
– Передай ему прапор ертаульский. Беречь пуще глаза!
Товарищ князя вручил мне ертаульский прапор – тоже белого цвета знамя с раздвоенным концом. Я поцеловал его и спрятал на груди.
– Пока иди, отдыхай, располагай людей своих. В стане для тебя шатер воеводский поставлен, а завтра с утра принимай ертаул, действуй!
Я вышел из шатра озабоченный. Меня окружили занудившиеся долгим ожиданием ратники.
Мы направились в лагерь. По дороге я пытался собраться с мыслями, но ничего не выходило – после долгой тряски в седле все тело ныло и требовало отдыха. То же чувствовали и мои товарищи. «Все! На сегодня – все! Отдыхать! Утро вечера мудренее», – с этой мыслью и уснул.
И снился мне сон. Из детства… Я иду с матерью по мосту через бурную реку и крепко сжимаю ее руку, потому что в деревянном настиле моста много прорех. Через них видно, как стремительно несет свои воды быстрая река. У меня кружится голова, я перепрыгиваю худые места, выпавшие доски. Мне страшно – прямо под нами несется бурный поток.
– Юра, гляди только под ноги, не смотри вниз, на несущуюся реку, не смотри вниз, не смотри…
И вот мы уже прошли середину моста. Дальше настил поцелее был, как мне казалось. Я смело наступил на доску, она предательски ушла из-под моей ноги, и в последний миг я судорожно вцепился в руку матери.
– Надо не только глядеть, но и видеть – не подведет ли тебя вроде бы и целая доска, – наставляла меня мать.
Дальше я шел, сначала проверяя носком ноги настил и только потом наступал. Вот и берег. Где-то вдалеке послышался звон. Звук нарастал, отдаваясь в ушах громким набатом.
Я открыл глаза.
– Ну и силен ты спать, боярин! – это был Федька. – К заутрене колокол в Луках зовет. Все уже на ногах.
Я стряхнул остатки сна, быстро поднялся и вышел.
Рядом у костра собрались сотники. Грели над пламенем озябшие руки – осень ночной прохладой давала о себе знать. Над огнем в котле чавкала каша, расточая аромат.
Мы начали есть, и так, за сытным завтраком, и перезнакомились.
Бородатый дружинник – косая сажень в плечах – представился:
– Сотник Матвей Снегирь. Из местных я, от великолукской рати.
Подходили другие сотники – из вяземского полка, дорогобужского, смоленского, старицкого, из Холмов, Порхова… Сразу видно – воины бывалые, многие со шрамами.
Оказалось, что Матвей и под Одоевом летом воевал. Общие воспоминания, радость победы в летней баталии, а еще – горечь утрат быстро сблизили нас, и вскоре разговор стал непринужденным, хотя я чувствовал, что ко мне как к воеводе присматриваются, и видел – дистанцию сохраняют.
Я поблагодарил сотников за трапезу, встал и огляделся. В большой излучине Ловати, на холме за земляным валом с глубоким рвом, белели церкви и постройки древней крепости Великие Луки, известной с 1166 года. Здесь проходил путь «из варяг – в греки», и река Ловать входила в этот путь: вверх по Днепру, волоком до Ловати, по Ловати – в Ильмень-озеро, дальше – по Волхову в Ладогу, из нее – по Неве – в Финский залив.
Перед лагерем была широкая поляна. Здесь я и распорядился построить отряд.
– Сотники, выводи людей на построение! Трубач, сбор!
Я начал объезд сотен, осматривая экипировку конников и вооружение. У ратников были в основном копья, луки, сабли, реже видел ручные заплечные пищали. Закончив осмотр, собрал сотников. Начал сверять людей по спискам, уточнять наличное оружие. Увы, огнестрельного было мало, в некоторых сотнях и десяток едва набирался. Решил всех пищальников свести в один отряд. Посоветовавшись с сотенными, назначил старшим над пищальниками седовласого ратника из Вязьмы, Левонтия Суморокова.
Товарищем воеводы объявил Матвея Снегиря. Определил посыльных – из боярских людей.
Кого назначить прапорщиком, или, говоря по-иному – знаменосцем? Дело ответственное, если случится с врагом встретиться. В бою видят ратники свой прапор, значит – здесь, с ними воевода, там, где знамя, – там центр. Повалилось знамя, не видно его – стало быть, беда со знаменосцем или, того хуже, – полк без воеводы остался. Такой сигнал в сражении приводил не к организованному отводу, а к паническому бегству. Прапор – святыня любого подразделения, и его утрата в бою ложится на ратников позорным несмываемым пятном. И даже десятилетия спустя бояре переспрашивают:
– Это какой же Иванов? У которого ляхи прапор отобрали? Знаться с таким не желаем!
А чего тут думать? Назначу прапорщиком Василия. Летом, в сражении с татарами, он опыт приобрел. Случись что – ертаульный стяг в надежных руках! Пусть сам назначит подпрапорщика из своего десятка, ратниками руководит. Ответственность большая, так и честь велика. И трубу, и ездовой тулумбас туда же передам.
Так и сделал – торжественно назначил прапорщиком Василия и вручил ему прапор, а заодно и трубу с тулумбасом для подачи сигналов – «ясаков».
Подъехали воеводы Оболенский и Лятцкой. Мы обговорили маршруты дозорных десятков – по низине Ловати, дорогам, ведущим на Новгород, Ржев, Опочку, и лесными тропами за рекой. Объяснил сотникам задачу, предупредив о бдительности. На порубежье тревожно, к любым неожиданностям с литовской стороны ратники должны быть готовы, зорко примечать все: следы от копыт коней, кострища, проверять подозрительных людей.
С оставшимися в лагере, свободными от службы ратниками поручил сотникам на сегодня отрабатывать действия по «ясакам», а после обеда – упражняться в лучной стрельбе, на скаку в цель попадать. Каждые полчаса – отдых коням и ратникам.
