— Вправо давай! Ага… Прямо вперед, стой! Влево чуть, еще немного влево, вперед! Еще вперед, стой. Отвязывай леску, все, взяли.
Гоша одной рукой дернул за лесу, узел развязался, и леса стремительно заскользила в воду. В метре от борта лодки на поверхности воды появился кусок пенопласта. Клим веслом подогнал его к борту, взял в руки пенопласт с привязанной леской и закрепил ее за гнездо уключины. Совместными усилиями они подняли агрегат из воды, быстро разобрали, уложили на дно. Леску из колец выдернули и привязали к трехмиллиметровому плетеному линю, а линь к двенадцатимиллиметровой веревке, брошенной с «Дункана».
Когда под станок протянули тросо-цеповую «силовую часть» зацепа, наблюдавший с палубы Коломийцев удовлетворенно крякнул:
— Давай подтянем его ближе к берегу, пока вода на реке малая.
«Дункан» двинулся по мелкой бухте, плугом подтащил станок к берегу, метров на сто. На песчаном пляже собралось все население Молдаванки: наслаждаются зрелищем, билеты можно продавать.
— Стоп! Все, мелко уже, ближе не пойдем. Два «хуцкварника» у Дугина в станице имеются, вот пусть дальше сам и тянет. Парни, трос на берег, вручите старосте.
Уже по пути к замку, отметив, как самодовольно капитан поглядывает на площадку донжона, где возле стереотрубы стояли темные фигурки посрамленных наблюдателей, я искренне произнес:
— Ну вы, Владимир Викторович, и монстр!
— Делов-то было, — усмехнулся дед. — Профессиональная смекалка и огромная жизненная опытность. Живу долго, видел много. С Эльбруса фашистский флаг сбрасывал.
И я даже не понял сразу, шутит он или нет.
Вредный дед? He-а, цену себе знает. Такие мир переворачивают, только попроси с подходом. А станок в ход так до сих пор и не пустили — все возятся с ним, налаживают. Большую часть утопленного железа сдали в «литейку» мехзавода.
Вообще-то я опять наивно планировал устроить выходной: сегодня суббота все-таки — иногда получается совместить календарь и реал, поваляться, оттянуться, в кофейне посидеть. Бенц! И опять срыв — через два часа с высокой тоской в душе еду в Берлин по приказу изверга Сотникова: определять регламент связи, раздавать позывные и частоты, — там уже начался бардак. В Берлине сейчас, как говорит Гоблин, «самый нагретый движняк», пульс жизни всего анклава, поднятие целин. Там все наши периодически пасутся. Бранко Бранкович со всей командой Патруля передислоцирован туда. И это надолго: все поселки перешли на усиленный режим охраны. Так что Бранко уже и семью в Берлин перевез, как и еще двое патрульных. У остальных родня пока тут.
Перетасовка уже пошла полным ходом.
После собрания, которое Сотников провел с немцами в самый первый визит, обитатели Берлина думали три дня. Тем временем наши спецы просто вытаскивали специалистов. Приехал Дугин, нашел двух немецких инженеров, которые уже год как с луками бегают, поговорил по своим специфическим делам — и с ходу предложил им взять на себя наш цех металлообработки мехзавода! Весь и в полное командование.
И вот теперь представьте.
Нация нацией, «дойчланд юбераллес» в подкорке, но есть и самое базовое — семья, жена, дети. Перед вами выбор: продолжать бегать с луком, вскоре от щедрот российских — ура, с ружьем, — или заниматься любимым делом, по специальности, совершенно с другим социальным статусом. В эксклюзивно-немецком огороде ковыряться в перерывах между охотами и драками с зусулами — или же учить своих детей теории машин и механизмов, продолжая трехвековую династическую традицию инженеров-механиков.
Тебя же не в батраки зовут, а в начальники, доверяют службу ставить, ресурс предоставляют, людей, возможности. А конкретно сейчас еще и власть. Над русскими, между прочим, белорусами, сербами и вообще всеми, кто у тебя в штате, хоть папуасами. И все на благо Анклава. Многонационального. На благо всем, в том числе и родным своим немцам.
Или вот Зенгер, немка, к слову, прикатила в Берлин. Нашла там женщину-врача: одинокая, детей у нее нет, хирург. Год уже без привычной работы, стояла раком на полянках или у речки с бельем, квалификация хирурга стремится к нулю. Оказывала примитивную медпомощь, как умела, вместе с терапевтом, мужиком. Перспективы прежние, разве что русские свет сделают и в быту немного помогут очеловечиться. И вдруг тебе предлагают переехать в Замок, в круг коллег, к интересной и социально сверхзначимой работе, сразу зачисляют в штат медцентра.
Сложные выборы? А вот это уже в меру развитости собственной понималки. Медик быстро понимает, что такой малочисленный подвыбитый кластер сам, гомогенно, не выживет. Все едино чужие появятся: в одном поколении мужиков будет не хватать, в другом — женщин. Значит, рядом с немкой поселятся зусулки и сомалийки, это без вариантов. И пойдут по Берлину с бубнами забавные мулаты. Ну если, конечно, патриотически-массовое самоубийство не входит в цель кластера. Так, может, русские правы, и в Новом Мире выживет лишь тот, кто готов смешивать кровя?
Есть и другие люди, с другим миропониманием.
В Посаде планировалось открыть таверну — сделали, называется она «Две стрелы». Почти сразу же открылась и кофейня — «Гавана», любимое место вечернего тусняка. Так вот, приехали немцы на смотрины — а теперь наш боевой автобус с пулеметом на крыше каждый день ходит между Замком Россия и Берлином, — полюбовались, и тут же, сразу после совещания в донжоне, к Сотникову с Ульфом Курцбахом подкатывает деловой такой германец из Гамбурга, с женой. Дитрихом зовут, ушлый мужичок, коммерческий до не могу. Дайте, говорит, добро на честный бизнес, хотим еще одну таверну поставить, в Ментовке, прямо у дороги, с традиционной немецкой кухней, колбасками да сардельками жареными да капусточкой, да с картошечкой…
Потом мы все удивлялись — как быстро он тему просек и все в уме щелкнул!
В Ментовке уже за сорок человек живет, мясное производство рядом.
Дровянка пухнет на глазах, рядом трасса как бы федерального значения, постоянно машины мотаются, на осыпи пост поставили, ДТ-75 ковыряется, роет-толкает, постепенно делает горку все положе.
Сотников инициативнику: мол, у нас в замке колбасный мастер имеется, Вкусная Марта, чешка, жена Якуба. А тот улыбается, говорит, что все уже схвачено и с Мартой он предварительно уже забился на поставки! О хватка! В Берлине ему сделать ничего нарядного в коммерческом плане не светит, и это еще надолго. А тут — Шанс. И он его упускать не собирается. Короче, подписывайте, вожди, пока кто другой место не забил. Ну и подписали, переехал с семьей в Ментовку.
Всего выехало шесть семей специалистов разных специальностей. Новый Берлин — это вам не тот старый добрый «Spree-Athen» — «Афины на Шпрее», что в Староземье, это так и не обжитый до уровня хоть какого-нибудь комфорта каменный замок-символ, с которым у многих ассоциируются муки и страдания.
Еще две большие фермерские семьи выразили желание перебраться на правый берег Волги. В районе Берлина свободной земли нет — хватило бы для основного стратегического посева. О фермерстве нечего и мечтать. В Правобережье — раздолье, перспективы. Фермеры с прусскими корнями: «Можно, мы селение Кенигсбергом обзовем?» Сотников: «Да хоть Куалу-Лумпур». Сколько они земли хапнули, никто и не считал. Прокатили их на «Дункане», с уважением, все показали, и заложились немцы, еще южней Молдаванки, место там, честно скажу, замечательное. Своя бухточка, закрытая от северных ветров, речка, наверху озерцо, лес плотный, а сразу за ним — степи, пастбища. Принцип «Анклав помогает строиться всем и всегда» неукоснителен, пруссаки просто офигели, когда к ним потащили бревна, пиломатериалы, отделку. Оружие сразу дают. Куры, утки, гуси — нате, коров пообещали: кому как не им дать…
Так что политика политикой, а рассасывание началось стремительно.
Причем обоюдное.
На Кордоне две молодые семьи поругались со стариками — удивительно, что еще столько продержались… Вот казачки у нас — публика сложная, выгребистая. И сербы непросты. Но уж кордонские староверы-кержаки — это нечто. Как вообще Лунев в себе нервные силы находит с ними общаться, просто удивляюсь. Вот и удрали в Берлин. Парни молодые, азартные, а дичи возле Кордона все меньше, Уксусников вообще предлагает на некоторые виды охоты поставить карантин. Вокруг Берлина — дикие леса. А напротив абсолютно неизвестные земли, простор для охоты, рыбалки. Есть у меня еще одно подозрение, что смертельно устав от домостроя, молодые решили дернуть поближе к европейцам; а в том, что берлинцы европейский дух сохранят, никто не сомневается, — еще и в этом есть причина. Романтика «заграницы» никуда не делась, это по нашим молодым ребятам чувствуется: на немцев смотрят широко открытыми глазами.
