И все исчезло. Остался только мерцающий прямоугольник экрана.
– Это все, – произнес Элкон незнакомым, чужим голосом. – Больше там ничего нет.
Принц вяло-механическим движением поднес стакан ко рту и медленно, с прихлюпом высосал все до капли. Откашлялся, уставясь на мерцающий экран, протянул хрипло:
– Вот, значит, как оно выглядело… Это ж она, погань Багряная… Видали?
«Все совпадает, – подумал Сварог с изумившей его холодной отстраненностью. – Эта запись, гравюра из старинной книги, песня… И мельничные крылья кромсают облака… Что бы это ни было, оно входит в атмосферу, идет на бреющем над землей, и на земле…»
Что-то твердое толкнуло его повыше локтя – это принц протягивал полный стакан. Сварог одним духом хватил половину, а больше не стал, прокашлялся от ожога в горле, помотал головой, распорядился:
– Элкон, попробуйте увеличить эту… эту штуку до предела. Все сделайте, чтобы мы могли ее рассмотреть…
Махнув свободной рукой, он осушил стакан до донышка и вернул его принцу. Как это иногда случается, крепчайшее пойло ничуточки не подействовало, голова оставалась ясной. Вот, значит, как оно выглядело пять тысяч лет назад… И как это будет выглядеть уже через считанные недели, если не удастся ничего узнать, ничего придумать…
– Все, – сказал Элкон. – Больше ничего нельзя сделать, предел разрешения. С этим старинным форматом более точной реконструкции не получится… Будь это современная запись, еще имело бы смысл попытаться, а так…
Сварог посмотрел на экран. Багровый предмет теперь занимал его целиком, но особой ясности это не принесло. Удается рассмотреть лишь, что загадочные черные вкрапления, похожие друг на друга, будто горошины из одного стручка, словно бы протянулись правильными рядами, похожие то ли на растопыривших лапы паучков, то ли на некие шестеренки. Почти посередине – единственное пятно иных очертаний, гораздо больше. И все они не занимают равномерно багровое пространство, а лепятся к основанию. Словно продолговатое блюдо с сидящими на нем паучками накрыли стеклянным колпаком, а потом заполнили все пространство багровым дымом. Впрочем, само «блюдо» тоже выглядит прозрачным…
– Вот же погань! – с чувством произнес принц, наполняя стакан.
– Ничуть не похоже на природный объект, – медленно, ни к кому не обращаясь протянул Элкон. – Скорее уж что-то искусственное…
– Говорят же – Чертова Мельница… – откликнулся принц. – А мельница руками сделана…
Они еще долго сидели и молчали, глядя на огромное багряное пятно, как околдованные. Принц даже не притрагивался к баклаге. Сварог чувствовал себя прескверно: ни мыслей толковых в голове, ни догадок, одна тупая, тоскливая безнадежность.
– Ваше высочество, – сказал он, чтобы только не молчать. – Вы уверены, что это – все?
– Уверен, – угрюмо отозвался принц. – Говорю я, я их всех поставил на ноги, мы там перевернули все сверху донизу, вдоль и поперек… Ничего больше нет про эту погань.
– Пилот, конечно, уцелел, – сказал Элкон, тоже, очевидно, не в силах молчать. – Иначе запись сюда не попала бы.
– Да, конечно, – равнодушно сказал Сварог.
Покосился на свой стол – и понял, что зеленая лампочка мигает уже давно, только раньше было не до нее.
– Прошу прощения, господа, – сказал он, вставая. – Я сейчас вернусь. Да, вот что… Ваше высочество, наверное, следует показать запись Гаудину? Ему по должности положено знать такие вещи…
– В задницу его к лешему вместе с его департаментом! – угрюмо и сварливо отрезал его высочество. – Императорский архив – собственность фамилии, кому хочу, тому показываю. Все равно Гаудин со своим хваленым департаментом ничегошеньки не способен сделать, согласны? Столько лет занимался черт-те чем вместо настоящего дела… И наплевать ему, что будет там, на земле, а вот нам с вами как раз не наплавать…
Пожав плечами, Сварог вышел в прихожую. На двери, как он и распорядился, пылала алая надпись, гласившая, что внутри происходит важное совещание с участием членов фамилии, так что доступ не разрешен никому. В уголке навытяжку помещался комендант – а на небольшом бежевом диванчике сидел Канцлер собственной персоной. Явившийся без всякого предупреждения, что было в его стиле: в отличие от других сановников Империи Канцлер излишним чванством не страдал, при необходимости сплошь и рядом мог нагрянуть лично. Стряслось что-нибудь? Гаудин пожаловался? На него это не похоже, но в последнее время столь многое изменилось…
– Вот кстати, – непринужденно сказал Канцлер, вставая с таким видом, словно они разошлись пять минут назад. – Мне как раз нужно срочно с вами побеседовать, милорд Сварог. Или вы все еще заняты?
– Нет, мы закончили, – сказал Сварог. – Там сейчас принц Элвар…
– А! – с большим пониманием воскликнул Канцлер. – В таком случае, пройдемте в ваш кабинет? Вы наверняка успели устроить тут кабинет.
– Да, конечно, – сказал Сварог. – Пойдемте, герцог.
Они стали подниматься на третий этаж. По дороге неожиданно попалась Томи, в синем с серебряным шитьем мундире, с черно-золотой повязкой дежурного. Мундир смотрелся безукоризненно, а начищенные до немыслимого блеска сапоги отражали окружающее не хуже зеркала. На поясе красовалась причудливой формы коричневая кобура с одной из разновидностей здешних бластеров – оружие там лежало самое настоящее, заряженное должным образом. Сварогом это было придумано исключительно оттого, что оружие дисциплинирует и внушает нешуточное чувство ответственности – как и дежурства, пусть никому совершенно не нужные.
Вытянувшись в струночку не хуже, чем давеча комендант, Томи звонко отрапортовала:
– Дежурная по манору капрал Ролатон! Господин директор, за время моего дежурства никаких происшествий не случилось! Учреждение работает в обычном режиме!
– Вольно, – распорядился Сварог.
Ни муштре, ни шагистике он своих рябят не учил – правда, ходили слухи, что они, относясь к своей новехонькой форме со всей серьезностью, давно припрягли к этому делу коменданта – ну, а старому служаке такая просьба была только в радость. Вот только кое-какие манипуляции со своим мундиром Томи уже определенно проделала по собственной инициативе: он был обужен насколько возможно, так что фигурку обтягивал, будто кожура сосиску. Тут уж было собственное Сварогово упущение: разрабатывая устав, он как-то даже и не подумал о таких вещах, а юные проказницы не преминули воспользоваться…
– Как вам это удалось? – спросил Канцлер с некоторым удивлением, когда Томи осталась позади и слышать не могла. – Несколько месяцев назад это были обычные светские шалопаи и ветреницы, а теперь, мне докладывают, они работают, и работают всерьез…
– Им понравилось, – сказал Сварог. – Двоих, конечно, пришлось отсеять, но остальные девять работают на совесть. – Родители в восторге – из тех, что не цепляются за всевозможные замшелые традиции.
Канцлер продолжил задумчиво:
– Может быть, не помешает пересмотреть старую систему и уже сейчас понемногу пристраивать молодежь к делу… Сюда?
– Да, прошу вас.
Пройдя мимо вытянувшегося секретаря (как и все здесь, уже щеголявшего в мундире с нашивками штык-юнкера), они вошли в кабинет Сварога, не особенно и большой и уж никак не блиставший дурным великолепием – Сварог сам его обдумывал и обустраивал. Несколько книжных шкафов, стойка с оружием, портрет Яны, кое-какая необходимая аппаратура.
Канцлер уселся. Лицо у него было усталое, серое, не выспавшееся.
– Давайте без дежурных преамбул, – сказал он глухо. – Вот, извольте полюбоваться.
Он извлек из кармана золотистую палочку персонального компьютера, уставился на нее насуплено и хмуро, что-то пробормотал. Справа от стола возникло четкое изображение – словно бы внутренность роскошной убранной комнаты, но явно изуродованной каким-то внутренним катаклизмом: спинка высокого кресла косо срезана и ее часть испарилась в небытие, на стене, посередине высоченного, во всю стену гобелена на батальную тему зияет прожженная дыра, в которой виднеется синее небо с клочком белоснежного облака. Стол с золочеными углами косо стоит на полу, лишившись двух ножек и части столешницы. На взрыв это никакие походило – скорее уж по комнате метнулась волна мощной, все сжигающей энергии, и все, что оказалось на ее пути, бесследно исчезло, а все, что находилось в стороне, нисколечко не пострадало.
