– Ну, я мог бы с тобой поспорить и указать на целый ряд слабых мест твоих рассуждений и в том, и в другом варианте, но поскольку мы не знаем точно, что именно ты задумал, спор будет несколько странным. Лучше скажи мне, раз уж, как ты говоришь, у нас день откровенности и воспоминаний – что ты думаешь о продолжении войны? И вообще, как ты видишь своё будущее, а также будущее Федерации и Альянса?
– Войну нужно прекращать. Она затянулась и уже не приносит ничего, кроме вреда, ослабляя оба государства. Нападут на нас иномиряне или не нападут – в любом случае ничего хорошего дальнейшие военные действия не принесут. Федерация с Альянсом, надеюсь, заключат взаимоприемлемый мир. А что касается моего будущего… Тут я пока ещё ничего не планирую, кроме одного: Симон Конверс погиб на «Зевесе». Пусть так оно и остаётся.
– Если так, то сохранение анонимности я могу тебе обещать, – кивнул Канхо. – Что ж, господа, не знаю, как вы, а я проголодался. И кажется мне, что из камбуза уже тянет чем-то вкусным.
– И последний вопрос, если позволите, – остановил уже собравшегося подняться генерала Райан. – Вы знаете что-нибудь о Линде Барток? Я был бы рад с ней повидаться.
– Нет, к сожалению, – Джозеф качнул головой. – Я ничего не могу сказать о ней. Не знаю даже, жива ли она.
– Жаль.
Дейнебы согласились, не раздумывая – хотя Райан честно предупредил, что не знает, когда сможет выплатить гонорар за новую операцию. На что его хлопнули по плечу и сказали, что готовы сделать скидку. Ну кому ещё выпадает судьба похвастаться, что они лично участвовали в ликвидации консула Альянса?
На то, чтобы уладить остальные дела, ушло полдня. «Зимородок» активно готовился к взлёту, тем более что агентура донесла – в альянсовской части колонии началось подозрительное шевеление. «Странно, что не раньше», – прокомментировал Райан. Яхта была в порядке, нужно было лишь сменить отработанные батареи на те, что привез с собой Канхо. Этим как раз занимались космодромные рабочие под руководством Макса. А дальше – путь обратно в Федерацию и – прощание с друзьями. Райан уже решил, что у Тёмной звезды им делать нечего, да и без него их туда никто не пустил бы. Их миссия закончилась. Награды и благодарности будут в свой черёд, но пока пусть просто отдохнут.
Голоса Райан услышал, едва выйдя в коридор. Доносились они из каюты, которую ныне занимал Валентин Севье, и один из голосов определённо принадлежал ему. А второй – Раулю. У приоткрытой двери каюты флегматично ждал скрестивший руки на груди Ульрих, и Райан вспомнил, что Севье-младшего собирались перевести на катер Канхо. Всё же яхта – не место для перевозки пленных, да и сажать её будут на другом космодроме.
– …Ты ведь отлично знаешь, что такое присяга!
– А ты не знаешь, что такое семья! – ещё не успевший загрубеть голос Валентина срывался, видно, орали они друг на друга уже довольно долго. – Ты воевал, воевал и воевал, и тебя никогда не было рядом, когда ты был нужен нам с мамой!
Райан подошёл к Ульриху, кивнул на дверь и приподнял брови. Тот в ответ дёрнул углом рта и пожал плечами.
– Я воевал и за вас тоже! Чтобы защитить всех вас от захватчиков!
– То-то ты очень хорошо нас защитил!
Райан покачал головой и ушёл в рубку. Спустя некоторое время туда же ворвался злой и встрёпанный Рауль. Райан подумал, что это не лучшее состояние перед началом полёта, но не стал делать замечания, а вместо этого спросил:
– Поговорили без особого успеха, как я слышал?
Рауль кивнул.
– Я хотел с ним хоть как-то объясниться на прощанье. Ведь неизвестно, когда мы увидимся в следующий раз… – Он безнадёжно махнул рукой. – Но ничего, кроме взаимных упрёков, мы друг другу так и не сказали.
– Вот что, Рауль, – сказал Райан. – А пришли-ка ты его ко мне.
– Его сейчас уведут…
– Ничего, попроси подождать пять минут.
Валентин явился сразу же. Вид у мальчишки тоже был взъерошенный. Райан положил ногу на ногу и встретил его нечитаемым взглядом.
– Это правда? – с порога выпалил Валентин.
– Что именно?
– Ну, то, что отец про вас рассказал…
– Что я Конверс? Да, это правда.
– Как вы могли?!
– Выражайтесь яснее, молодой человек. Что именно я мог и что вас смущает?
– Как вы могли нас всех предать?! Вы создали Альянс, вы начали эту войну, а теперь вы… вы…
– Никак вы собрались меня обличать? Занятное зрелище: предатель обвиняет в предательстве.
– Я – предатель?!
– А вы являетесь кем-то ещё?
Валентин молча глотнул ртом воздух.
– Это вас в аидском училище так хорошо научили отличать верность от предательства? Ваши перевербованные товарищи?
– Но это вы сами всё придумали!
– Верно, так что не вам меня судить, юноша. Именно я завёл порядок, при котором измена родине и насилие над человеческими мозгами стали в порядке вещей. И теперь я собираюсь с этим покончить. А вот некий Валентин Севье, как я слышал, очень хотел бы, чтобы его отец совершил даже не предательство, а дезертирство. Потому что мальчику нравилось сидеть за папиной спиной.
– Вы не понимаете!
– Да где уж мне.
– Когда Ниобею… – Валентин запнулся, – ну, вы знаете… Тогда погибла мама, а где он был в это время?
– Там, где остался жив. Хотя вас, видимо, больше бы устроило, если б он тоже погиб при бомбёжке.
– Я не это имел в виду…
– А что? Знаете, что выглядит отвратительнее всего, юноша? Когда кто-то берётся с апломбом судить о том, о чём и понятия не имеет. Вы ничего не знаете ни о верности, ни о долге, вы не знаете, как и за что воевал ваш отец, и что ему пришлось пережить. Да-да, не вы один пострадали, но вы не желаете хотя бы на минуту задуматься, каково было Раулю знать, что там гибнут его близкие. Вы считаете жертвой себя одного. Вот и сейчас вы стоите тут и чувствуете себя таким гордым и недопонятым. Потому что ваш отец не бросил всё и не помчался к вам, когда вам этого захотелось, а теперь и я не желаю проникаться вашими тонкими душевными переживаниями.
Райан сделал паузу. Вздёрнувший подбородок Валентин молчал, только его ноздри раздувались, словно ему не хватало воздуха.
– Считать, что весь мир вертится вокруг твоей персоны, простительно в пять лет, но не в… сколько вам, семнадцать? Отвыкайте от чувства собственной исключительности, юноша.
– Я не считаю себя исключительным, – процедил мальчишка.
– Отрадно слышать. А потому вы сейчас пойдёте к отцу и извинитесь за каждое грубое слово, – Валентин упрямо набычился, и Райан потянулся к пульту, убеждаясь, что дверь закрыта достаточно плотно. – Или лучше я вызову его сюда.
– Я не собираюсь извиняться! Ни перед ним, ни перед кем-то ещё! И плевать я хотел на всех вас…
– Ах, ты ещё хамить мне вздумал, щенок?!
Валентин дёрнулся, явно не ожидая от сдержанного Райана рявканья во всю мощь командирской глотки. А Райан, не давая ему опомниться, уже орал на невольно отступившего на шаг мальчишку, обрушивая на его голову такие громы и молнии, которых не позволял себе и при встречах с настоящими преступниками. Он даже не соизволил подняться с кресла или хоть поменять позу, хватило одного голоса, чтобы Валентин лишь жалко хлопал глазами, открыв рот и втянув голову в плечи. Наконец воспитательный монолог подошёл к концу, и Райан завершил его грозным рыком «Всё, свободен!», словно Севье-младший был его подчинённым.
Всё-таки их там, на этом Аиде, хорошо дрессировали. Так и не пришедший в себя парень отдал салют, как будто Танни и впрямь был его начальством, чётко развернулся через левое плечо и вышел, только что не печатая шаг. Райан откинулся в кресле и довольно хмыкнул. Едва ли Валентин сейчас дозреет до извинений, но толчок в верном направлении им получен. Чтобы на таких вот упёртых подействовал воспитательный момент, их надо чем-то ошеломить. Просто нравоучения, даже самые разумные и правильные, они пропускают мимо ушей, а вот дашь им пинка – и появляется шанс, что мыслительный процесс всё же запустится. Пусть поначалу Валентин будет отнекиваться и мысленно спорить с Райаном, доказывая себе свою невиновность, главное – донести до него, что им недовольны не просто потому, что «так положено», а потому, что на то есть веская причина.
