Я насторожился.
– Можем, – сказал Несхепс. – Мне что-то не нравится, когда мне хотят перегрызть глотку.
– А если кому-то не понравится ваша привычка спать с бабами и он начнет гоняться за вами с пулеметом?
– Это разные вещи.
– Это одно и то же. В обоих случаях речь идет об образе жизни. Модус вивенди, учено говоря. Нелепо порицать кого-то только потому, что его привычки противоположны вашим.
– А когда меня едят – это лепо?
– И вы ешьте. Он вас, а вы его. Тем самым вы увеличите энтропию скотства и придете к нашей сияющей витрине, то бишь вершине, заветной цели – Абсолюту Скотства… Ну что ж, мне пора. До встречи!
Он раскланялся, подхватил Риту и исчез за углом. Наступила неловкая тишина.
– Все-таки большого ума человек… – сказал Несхепс.
Красавица Джулиана выразила свое мнение о Штенгере в весьма ядреных выражениях.
– Но в одном он прав, – заявила она. – Все вы скоты, за исключением кастратов и импотентов.
– В чем же дело? – сказал я. – Создайте новое учение – «К совершенству через усекновение». Противовес. Скотство и антискотство.
– Блядво! – сказала она, характеризуя меня.
Я пожал плечами.
– Все равно не поможет, – смущаясь, сказал Несхепс. – Усекновение не поможет. Пить будут, драться…
– Пьяницы и драчуны меня не интересуют, – заявила Джулиана. – Не могу я смотреть на вас, кобелей, надоело…
Глядя на нее, зверски красивую, я подумал, что, вероятнее всего, ей очень не везет, несмотря на красоту, а может, именно благодаря красоте…
Джулиана поднялась, небрежно кивнула нам, села в длинный роскошный автомобиль, и он рванул с места, словно пришпоренный конь.
– Господи, какая» женщина! – Несхепс печально смотрел вслед.
– Да, – искренне сказал я. – Скажите, у вас всегда так тихо?
– Покой и тишина. Постойте, «у вас»? А сами вы откуда в таком случае?
– Из-за Мохнатого Хребта, – уже привычно сказал я. – У нас там все другое, не как у вас.
Судя по его лицу, ему очень хотелось наброситься на меня с вопросами, но деликатность не позволила. Тихий он был, скромненький, как монах первого года службы.
Потом-то они обвыкаются, монахи…
– Вы мне не подскажете, где отель «Холидей»?
– Это за углом, через площадь, еще три квартала и налево.
Напротив нас остановилась машина, водитель опустил стекло и укоризненно показал на часы. Несхепс заерзал:
– Вот незадача, совсем забыл. Вам ведь все равно в «Холидей», вы бы не могли…
– Что?
– Передать чемодан, вот этот, маленький совсем.
Он так смущался, ерзал и хрустел пальцами, что я торопливо кивнул:
– Хорошо. Кому передать?
– Господин Робер, семьсот пятнадцатый номер. Он знает, скажите, что Несхепс просил.
Мы раскланялись. Он сел в машину и укатил, я подхватил чемодан и пошел в отель. Свернул за угол. Посреди улицы стояла худющая гнедая лошадь и мотала головой, а на лошади мешком сидел рыцарь в помятых, тронутых ржавчиной латах и пялил на окружающее шальные глаза. Он опирался на длиннющее копье со ржавым наконечником. Вид у рыцаря был жалкий и унылый.
– Эй, ты не из донкихотов будешь? – окликнул я, примерившись, как увернуться от копья, если он вдруг рассердится.
– Да нет, – сказал он равнодушно. – Совсем наоборот. Я Граальскую чашу ищу, вот только куда-то не туда заехал. Дома чумовые какие-то, люди не те, и дорогу показать никто не может, только зенки пялят. Ты дорогу не знаешь?
– Нет, – сказал я. – А найдешь свою чашу, что сделаешь?
– Пропью, что за вопрос? – сказал он мечтательно. – На баб промотаю, иначе зачем искать-то? Это ж одно золото сколько потянет, а если еще камни выколупать и в розницу… Считать страшно. Едем со мной, а? Мне оруженосец нужен. Мой сбежал. Вино тут, знаешь, бесплатное, бабы чуть не телешом ходят, вот он и клюнул, молодой еще. Вот и отстал. Поехали, а? Пару камушков уделю.
– Нет, спасибо, – сказал я.
Он плюнул, заорал на лошадь, ударил ее ржавыми шпорами. Кляча нехотя затрусила, непристойно задрав хвост и роняя на мостовую катыши. А я пошел дальше.
Глава четвертая
Чемодан для господина Робера тяжелел с каждым шагом. Свинец в нем, что ли? Нет ничего удивительного, что Несхепс постарался от него отделаться. Ох уж эта моя покладистость…
Вот и «Холидей», дотащил наконец, ай да Алехин! Возле парадного входа мощно урчал огромный грузовик с откинутыми на все три стороны бортами. В кузове, на блестящем поцарапанном железе, навалом лежали длинные узкие ящики с неизвестной маркировкой, которую я на всякий случай постарался запомнить. Марку грузовика я не смог определить. Исходившие от него тысячу раз знакомые запахи бензина и нагретого солнцем (черт, солнца-то нет!) железа действовали успокаивающе. Особенно если зажмуриться – нет никаких заколдованных мест, прорвавшегося в наше пространство куска иномерного, а также могущественных пришельцев с неподвижных звезд…
Я открыл глаза, обошел грузовик и вошел в широко распахнутые стеклянные двери, припертые, чтобы не закрылись, прозаическими деревянными клиньями. Что-то привезли. Или увозили. Что можно возить в таких ящиках?
В роскошном холле, по-купечески просторном и пышном, было тихо и пусто. За лакированной стойкой нет портье. На длинной черной доске поразительно много ключей – либо подавляющее большинство постояльцев дружно гуляет в эту пору, либо, что не удивительно, стоит мертвый сезон.
Я с удовольствием поставил на блестящий паркет оттянувший руку чемоданчик и подошел поближе. Номеров здесь четыреста, а пустых гвоздиков – штук десять. Я перегнулся через стойку и потрогал пальцем первый попавшийся ключ. На пальце осталась серая пыль. Даже лучше, что здесь тихо и малолюдно, среди шума и гама мы только бьем морды и стреляем, занимаясь показной стороной нашей профессии, а думается лучше всего в тишине…
Стоп. Номеров ровно четыреста, но Несхепс сказал, что Робер живет в семьсот пятнадцатом. Или есть еще одна доска?
Вверху, на широкой лестнице, послышался топот и пыхтенье: «Да заноси ты его!» – «Тяжелый, сволочь…» – «Ногу отдавишь, заноси!»
Двое парней, растрепанные, потные и злые, волокли сверху ящик типа тех, что лежали в грузовике. Очень неумело они с ним обращались, передний пятился по-рачьи, и оба придушенными голосами кляли друг друга.
Закон подлости не оплошал и здесь.
Тот, что пятился, неловко переступил, сбился с ритма, и край ящика выскользнул из его потных ладоней. Холл огласился воем и проклятьями. Оплошавший дилетант, ругаясь и подвывая, прыгал на одной ноге, обеими руками зажав вторую, а его напарник следил за ним с неловким сочувствием и бормотал в том смысле, что под ноги надо смотреть. Тут он наткнулся взглядом на мою персону, смущенно улыбнулся и, сказал мне:
– Вот, я ему говорил – ловчее…
– Да поди ты! – взревел пострадавший.
– Поможешь дотащить? – спросил второй. – Тут тащить-то…
– Ладно, – сказал я. – Все равно портье куда-то запропастился.
Ящик весил килограммов восемьдесят. Удивительно, как быстро они все здесь угадывают, что мне неловко отказываться, когда речь идет о пустяковых услугах…
Мы вытащили ящик на улицу, запихали в кузов и стали закрывать борта – парень сказал, что ящик, слава богу, последний. Грузовик стоял правым бортом к двери, и парень закрывал правый борт, а я левый. Поднял его, закрепил в пазе тугой крюк и воспользовался моментом, чтобы заглянуть в кабину – по привычке, на всякий случай. В нашем деле нездоровое любопытство не порок, а служебная необходимость, потому что никогда не знаешь, какую роль сыграют и на что натолкнут мелочи.
Это меня и спасло.
В холле грохнуло – страшно, оглушающе. Взрывная волна тряхнула грузовик, и борт, закрепленный мной лишь с одной стороны, треснул и открылся, тяжело ухнув вниз в сантиметре от моего виска.
Я обежал грузовик. Стекла фасада вылетели начисто, внутри, прорываясь сквозь непрозрачные клубы серого дыма, буйствовал огонь, знакомо воняло сгоревшей взрывчаткой, и кто-то дико кричал от невыносимой боли – незадачливый носильщик остался там! Чемодан, мать твою так!
