– Ну что же, – сказал Сварог. – Если откровенно – даже и не знаю. Вполне возможно, будь я вами, окажись на вашем месте, я бы тоже принял предложение…
– Тогда почему же вы смотрите на меня, как на червяка какого-то?
– Да бросьте, – сказал Сварог. – Я на вас смотрю, как на человека из вражеских рядов, а это нечто другое… Значит, вы приняли предложение…
– Принял. Конечно, и эти могли, заполучив аппарат, всадить мне нож под ребро и оставить валяться в той мастерской, но в такой оборот я особенно не верил. Этот человек, что говорил со мной… Очень умный и циничный человек, знаете ли. Он сказал честно: гораздо практичнее меня не убивать, а взять на службу. Я как-никак давно работал и с чертежами, и с движителем, дешевле обойдется платить мне деньги, пусть даже немаленькие, чем их людям начинать работу с нуля. К тому же я могу оказаться полезен им как механик. Вот такая логика звучала очень убедительно. Я назвал им место, мы поехали туда, и уже через полтора часа со всей поклажей сидели на Горротском корабле. Документы для меня у них были отличные… Вот так я и попал в Горрот.
– Четыре года назад, насколько я знаю… – задумчиво подытожил Сварог. – Ну, рассказывайте, как вам там жилось…
Как выяснилось, и жилось в Горроте Тагарону сытно, но скучновато. Обещанное немаленькое жалованье ему платили исправно, но засадили практически под арест, увезли куда-то в глушь, в какое-то старинное запущенное поместье на берегу Итела. Там было обширное подземелье, а в подземелье – огромный бассейн, наполнявшийся водой из реки по подземному туннелю. Там Тагарон и работал над лодкой – со строжайшим запретом выходить из здания, даже на балконы или идущую вдоль первого этажа открытую галерею. (Ну да, все понятно, боялись, чтобы Тагарона там не засекли наблюдатели ларов). Кормили отлично, «служанок» привезли сразу двух, так что все бы неплохо, но – тюрьма тюрьмой…
Работа шла туго. Ну, не то чтобы туго, просто – страшно медленно. Тагарон обнаружил, что построить настоящую подводную лодку оказалось гораздо более трудным делом, нежели ему представлялось поначалу. У него были только движитель, модель и идея. На практике пришлось ломать голову над разнообразными деталями: герметичность, приспособления для дыхания, надежная передача от движителя на винт, система правления… Почти всего этого раньше попросту не существовало, взять чертежи было негде – и Тагарону впервые в жизни пришлось по-настоящему изобретать. У него, в общем, получалось, но опять-таки страшно медленно. За эти два года в бассейне пошли на дно или разбились о стены восемь опытных экземпляров, да вдобавок погибла пара человек из обслуги. Некий полковник Фалькас (по мнению Тагарона, не из разведки, а военный моряк), самый главный там, в поместье, понемногу терял терпение, начинал уже ругать и покрикивать, грозился отобрать девок и урезать жалованье. Тагарон никак не мог ему втолковать, что работа, в общем, на верном пути, все обязательно получится, вот только экспериментов и опытных образцов потребуется еще немало.
Внезапно, около двух лет назад, все переменилось самым решительным образом. Тагарона вдруг перевезли в местечко не менее глухое, но не в пример более уютное: большое поместье гораздо более современной постройки на берегу обширного, окруженного горами озера. Там все обстояло совершенно иначе: ему не только не запрещали отныне покидать здание, но даже разрешили гулять по окрестностям, сколько влезет, правда, в сопровождении охранника. Полковника Фалькаса он больше никогда не видел – здесь всем заправлял некий советник Ноттин из Сословия Совы, полная противоположность тупому солдафону. Кормить стали еще лучше, а что до девок, то новые оказались еще краше. Но главная перемена заключалась в том, что лодки теперь стали испытывать, практически не таясь, под открытым небом, прямо на озере, на мелководье.
А вскоре появился граф – и стал наведываться часто. Амель, граф Брашеро. Он так никогда и не назвал своей должности, но, судя по тому, как все здесь, включая Ноттина, перед ним на цыпочках ходили, пост занимал немаленький. Ознакомился с трудами Тагарона (причем, по мнению мэтра, держался, как человек понимающий), за проволочки не ругал, говорил, что все понимает и даже подбросил парочку недурственных идей, ускоривших работу.
После первого же приезда графа закипела работа, уже не имевшая отношения к Тагарону. Прибывали целые караваны тяжело груженых повозок, приезжали новые люди, в многочисленных конюшнях, флигелях и прочих постройках поместья было устроено несколько мастерских и лабораторий. Чем занимались там, Тагарон представления не имел: советник Ноттин настрого запретил ему разговаривать с новоприбывшими об их работе (уточнив, что и они получили те же указания касаемо Тагарона). Собственно говоря, то, что это были мастерские и лаборатории, Тагарон вычислил самостоятельно: от одних зданий на всю округу иногда несло мерзкими химическими запахами и из труб валили разноцветные дымы, из других постоянно доносились какие-то механические шумы, а в одном из флигелей однажды случился взрыв с пожаром. Тагарон оказался единственным, чье творение пребывало, так сказать, на вольном воздухе – все остальные трудились за закрытыми дверями.
– Дальше… – протянул Тагарон. – Дальше, собственно, и не было ничего особо интересного. Лодка в конце концов получилась, ее долго испытывали на озере, потом разобрали, перевезли на берег моря, в какой-то уединенный поселок, собрали тщательно, еще две недели испытывали в море, потом погрузили на «Радугу», и она отправилась к Хай Грону.
– Ну, а дальше… Вы все прекрасно знаете, – пожал плечами Тагарон.
Сварога чертовски заинтересовал этот граф, несомненно, руководивший в Горроте разработкой крайне интересных вещичек. Вряд ли в тех мастерских и лабораториях шла работа над чем-то обычным, скорее уж тамошние мастера были под стать Тагарону.
Он постарался выжать из Тагарона все подробности, какие тот мог вспомнить. Человек лет сорока с небольшим, держится уверенно и властно, на выскочку или мелочь ничуть не похож, безукоризненно вежлив в обращении, но ощущается, что в любой миг, не моргнув глазом и не терзаясь угрызениями совести, может приказать повесить всех на воротах. Безусловно, образован и не чужд наукам. Да уж, не мелкая рыбешка… Вот именно, подумал Сварог, около двух лет назад. Именно эта фраза в последнее время частенько звучит в сочетании со всевозможными загадочными событиями, так и не получившими пока объяснения. Около двух лет назад вдруг обнаружилось, что наблюдательная аппаратура бесполезна в Горроте, и никто до сих пор не прояснил, почему. Около двух лет назад со Стахором определенно произошли некие перемены, он разогнал практически всех, кто был к нему прежде близок и окружил себя новыми людьми. Около двух лет назад как начали пропадать бесследно направляемые в Горрот разведчики остальных держав, так и пропадают доныне (да вдобавок можно вспомнить историю с золотым человеком). Около двух лет назад подводную лодку Тагарона вытащили из подземелья и самым беззастенчивым образом принялись испытывать под открытым небом – так могли поступить лишь те, кто прекрасно знал, что наблюдений отныне можно не опасаться, как и агентов противника. Черт бы их всех побрал, что же там все-таки происходит?
– И это все, что вы можете рассказать о графе?
– Да.
Сварог нехорошо усмехнулся:
– А вот теперь вы, любезный мой, врете. И никакой ошибки быть не может, – Сварог подпустил металла в голос. – Ну?
– По-моему, он… лар.
– Почему вы так решили? – резко, не давая передышки спросил Сварог.
– Я однажды чисто случайно оказался свидетелем… Он меня не видел, я был в дверях… Граф стоял возле полки, и оттуда обрушилась стоявшая на самом краешке бронзовая ваза – кажется, он задел полку локтем, а она была шаткая… Я прекрасно видел: ваза летела ему точнехонько на макушку, обычному человеку она должна была проломить череп…
