Так вот, про поведение.
Киргизы держались очень собранно, не расслаблялись до последнего момента, реакция пошла лишь тогда, когда они упали на сиденья автобуса. И то… Старший в кластере — тот самый нейрохирург, Арстанбек Молдосанов, за судьбой которого так пристально следила Зенгер, владелец частной клиники, мужик толковый, порядок в сообществе держит. Жена у него красавица, спокойная, уверенная в себе уйгурка. Формально операционная сестра, наделе, как мне показалось, главный рулевой.
Остатки монокластера — всего три семьи, все из Бишкека. Одна — сплошь медики, другая, русские, в Бишкеке жили с рождения — династия с камвольно-суконного комбината, последняя семья работала на «Кыргызавтомаше», этнические иранцы, глава семьи Самир Мухаммедов, инженер-электронщик.
Тронулись быстренько, армейцы нас прикрывают. Хорошо они прикрывают: с ростом численности анклава Бероев выбил, подобрал и выучил кадры, теперь у него мангруппа на постоянной основе, шестеро «тяжелых». Под остатки очередей проскочили к перевалу, там «тяжелые» задержались — закупоривать трассу, оставлять добрую память, ставить мины. А мы покатили дальше — я с Монголом в автобусе, «хайлюкс» с моими «бандитами» позади.
Сидим, ничего не говорим, все устали, а «потеряшки» ничего не спрашивают — знают, что основное — в замке. И тут вдруг кто-то что-то тихо сказал, почти сразу по салону быстро прошелестел взволнованный разговор на незнакомом языке. Арстанбек выслушал, кивнул и громко, чтобы все слышали, обратился ко мне:
— Товарищ Демченко, люди волнуются, просят прояснить заранее.
— Что надо прояснить, Арстанбек? — не понял я. Потом подумал, что Молдосанов хочет что-то выяснить по условиям размещения: дети устали, люди проголодались.
Все не так.
— Мы ведь все помним, как наши вожди СССР развалили и что потом из этого вышло. Помним, что Бишкек пережил за последние годы. И новую жизнь в этом мире уже повидали, во всех красках…
— Слушаю тебя.
— Вот бумага, собрание проводили, да. Коллективно просим принять нас в российский анклав, — бухнул Арстанбек, решившись. — Люди думали, расписались.
Я слегка притормозил с реакцией. Вообще-то это моя прерогатива предлагать такое: давно дадены полномочия. Главы поселков, сталкеры, патруль, шериф. Ну и Командор, естественно. А тут вдруг сами, вперед паровоза!
— Как думаешь, Сергей, одобрит ваш президент? — пробудил меня староста. — Ты сам-то как, согласен будешь?
— Конечно, согласен! — на этот раз мгновенно откликнулся я. — И не волнуйся, Арстанбек, все наши будут согласны. Все.
Монгол, сидевший через проход, хитро посмотрел на меня. И тихо сказал: «Дзин-нь!»
Это был единственный «дзинь» за столь масштабную операцию, подготовка и проведение которой заняли чуть ли не два месяца.
Как всегда при таком итоге, пошла суета.
Вот ведь странное существо человек. И мечтаем, и прикидываем вечерами у Юрки, причем Сотников сидит рядом и занимается тем же самым, — что взять, что предпочесть при возможности выбора, случись такой «дзинь». Вот он случился и что? Все по новой, будто и не было наметок и обсуждений. Жаль, не можно узнать, а интересно — как бы это у немцев происходило, наверняка все заказывалось бы по строжайшему план-графику, никаких импровизаций, отсебятины и «вдругов».
Скучно, в общем.
А у нас опять «авось»! И это мне нравится, надеюсь, что такой подход в какой-то мере сохранится и при гипотетической Империи, которую размеренно и не спеша выстраивает Сотников. К «авось» у меня особое отношение. Я считаю, что это есть не что иное, как многострадально выработанная привычка русских оглядываться в самый последний момент, в ожидании удара. Который неизбежно последует, как всегда: со всех сторон, ото всех рубежей и границ. Врожденная попытка учета неявных обстоятельств и факторов, стремление в самый последний момент довериться интуиции, которая уже что-то там сообразила и… — вывезет!
Поэтому через несколько минут…
Пш-шш…
— «Демон» — «Черной Мезе».
— В канале. Слушаю, Руслан.
— Ты инициатор?
— Не поверишь: сами.
В салоне все притихли, слушают, ничего не понимая. Начальники разговаривают, что-то там решают — не их ли судьбу?
— Понял тебя. Главный меня дернул, сорок минут пошли.
— Понял, засомневался?
— Так точно, советуй давай.
— Типа радиоконференции? Хех.
— Гришку достать не могу. Мне не смешно, Главный ждет.
— Что там вкинули?
— Без пятерки полета одну и две десятых тонны огурцов…
— Мать его… и второй есть?
— Есть. Две «Дашки» и двадцать четыре ППШ.
— Охренеть… И что делать?
— Серый, на, я тебя спрашиваю! Советуемся. Пауза, минута, мнение. Как понял, прием.
— Понял, СК.
Не выпуская из рук рации, я повернулся к Монголу:
— Слышал? Что скажешь? Давай про второй вариант.
— ППШ как «штурмовухи» хороши будут. На зачистках. В поселках нужны, а казачкам постольку поскольку. Добрый вариант. Ну а «дашкам» всегда место найдется.
— А первый?
— Вторая «сорокапятка» — это почти готовый «шушпанцер» высшего, по нашим меркам, уровня, можно почти тупо ехать по дороге, гасить аналоги, на Аддис-Абебу или в Нью-Дели. Если ставить на понтон, то вся Волга наша. Первый вариант — стратегия, второй — лишь тактика.
Монгол, как обычно, короток и точен.
Пш-шш…
— «Черная Меза» — «Демону».
— На связи.
— Вариант один. Танк, речной монитор, контроль пространств. Как понял?
— Принял, Серега, принял… Давай, СК.
До самого конца поездки мы так и не знали, какой вариант выбран окончательным и что упало на блестящую черную плиту.
Они выбрали первый.
Теперь Дугин вместе с Гансом Грубером, новым начальником цеха металлообработки, его братом Ульманом и Гонтой вечерами подолгу сидят у главного инженера, выписывая кохиноровскими карандашами и фломастерами чудовищного вида эскизы Непобедимой Аццкой Машины.
Шериф закончил свои дела, «потеряшки» подписались под протоколами — первый автограф в этом мире. Следующий этап — карантин и медосмотры, потом комендант Лагутина их поставит на учет в бухгалтерии, где они заполнят еще одну форму, разместит в гостинице. Раньше там мест не было, многие жили в замке. Но народ разъехался по поселкам, после чего Зенгер с боями и стрельбами попыталась забрать огромное здание под роддом и детское отделение. Это была славная битва, Климова тут же включилась, потом опомнилась Лагутина, и после долгих баталий здание стало почти «соломоновым» — большая часть отошла к медикам, небольшое помещение отдали образованию, остаток в четыре комнаты — под гостиницу «потеряшек», расположенную впритык к ясельному отделению детсада. Тут такой феномен. Если в старом мире детский крик зачастую являлся раздражителем, то здесь, в новой среде, вопли малышей воспринимаются как самое желанное успокоительное. Интересно.
Последняя подпись — у Сотникова, после личного собеседования. И эта подпись в заявлении о предоставлении гражданства будет третьей, после которой «потеряшки» превратятся в граждан анклава Россия.
Вместе с этими новичками граждан станет 474 человека.
— Довезти вас до замка? — спросил я, открывая дверь пикапа.
— Чего тут, сами дойдем, пусть люди пройдутся, с территорией познакомятся, — ответил Уксусников, закрывая на замок бывшее помещение авиадиспетчерской, а ныне околоточную. — В башню вечером идешь? Все куплено.
— Ты че? Обязательно! Только кофейку попью, да с человеком встретиться надо.
Ну и ладно, раз вы пешком, я поехал.
Сначала думал поужинать — в столовой замка все горячее, — но аппетит пока не мучает, а вот кофейку можно и нужно. Поэтому направился в «Гавану». Если проснется желудок, заскочу в таверну, деньги мне тратить особенно некуда, а сталкеров не обижают, да и ништяк нами всегда находится самым странным образом… Мы недавно вообще решили периодически сбрасываться и помогать старикам. Их поддерживают, конечно, во всем, но в «Гавану», например, не заглянешь. Кастет этим занимается.
