— Магистр по праву, — сказал торжественно. — Я так решил и так сделал. Не чернят тебя теперь никакие долги.
И удалился.
Ученик, не имеющий ни учителя, ни внятной клички, ни даже утверждённого по закону имени для своей кархи, брёл по тускло освещённым коридорам. Были то снова огни Эльма, просто гнилушки или светляки — ему не было дела. Как и до того, сколько времени он плутает по тупикам, возвращаясь на прежний путь с упорством летучей мыши.
Дверь в башню была гостеприимно распахнута, как и наружная, — белый свет, процеженный через сугробы, щедро лился в помещение. Лошадей внутри не оказалось.
— Ну и что ты в навозе потерял, чела? — донёсся снаружи знакомый недовольный голос. — Кони навьючены, Шерл застоялся, да и Сардер вовсю копытом бьёт.
— Как ты… П-почему? — спросил он, слегка заикаясь.
— Отпустили погулять, — ухмыльнулась она, расправляя пончо поверх заношенного кителя. — По большой и идущей от самого сердца просьбе. Чудак, ты думаешь — Тринадцать так и сидят в некоей торжественной зале на стульях с прямыми спинками или в курульных креслах? Странники мы от века и непоседы, высоких имён своих не почитающие. И ты отныне таким будешь.
Лошади и женщина стояли под низким полупрозрачным куполом нежно-льдистого оттенка: Шерл и Сардер в попонах, Карди в пончо и ягмурлуке с капюшоном, натянутым поверх светлой косы.
— Давай сюда, чела: я уже успела все тюки упаковать, пока тебя по коридорам и тупикам мотало.
— Не боялась, что заблужусь? — спросил он с робкой полуулыбкой.
— Велика потеря, тоже мне, — она фыркнула. — Ты особь самостоятельная и своевольная. Слишком даже.
Его накидка лежала поперек седла, и Сорди немедленно в неё влез.
— Теперь надо отсюда выкапываться, — проговорила Кардинена. — Я начала — ты продолжишь.
И вложила ему в руки… нет, не лопату, но что-то вроде огромного черпака.
— Только внутрь башни не кидай, прошу тебя: мокреть разведёшь.
Содержимое черпаков было подозрительно липким и пахло…ну да, пахло свежей лесной земляникой.
— Унюхал? Ага. «Кто говорил, что земляника всего слаще по утрам? Твои губы слаще». Это Тиль Зеркальщик сказал. Уленшпигель.
— И это вовсе не снег.
— Ну вроде да. Помнишь, как один прыткий горшочек запрудил все окрестности городка сладкой кашей? Сказка братьев Гримм.
— И жителям приходилось всякий раз проедать в ней дорогу, чтобы выйти или выйти.
— У нас проблема полегче. Ты попробуй.
Сорди скатал комок в пальцах и лизнул.
— Мороженое. Домашнее.
…В первый дачный год у семьи не было денег на покупку холодильника. Зимой это не играло роли, а в марте мама набила погреб снегом и плотно его утрамбовала. Сын-малолетка старательно ей помогал и получил награду: мать долго крутила в кастрюльке, наполовину воткнутой в снег, смешанный с молоком клубничный сироп — вправо-влево, — взбивая в пену. Получилось ну почти настоящее мороженое, как то, что иногда завозили в их сельский магазинчик.
— Нет, верно. Даже лучше.
— Хорошо, что у тебя не развилась ностальгия, — усмехнулась Карди. — Да ты не просто отгребай, а притаптывай. Скорее получится.
Когда они вышли на волю и вывели за собой лошадей, вокруг была весна. На небе играла утренняя заря, сугробы сильно подтаяли и покрылись жёсткой коркой, а из тёмных проплешин вовсю выглядывали лиловые, пурпурные и белые крокусы величиной с кофейную чашку.
— Это потому, что Дракон вернулся к себе на небо, — объяснила Та-Эль. — Там у этого баламута усадьба на уровне седьмого неба: особняк в два этажа с мансардой, вокруг сад в английском духе, с газонами, руинами и водопадом. А время от времени — и хозяйка в лице меня. Да ты чего лопухи поразвесил, а ногу зараз на стремя? В седло пока не смей садиться: дорогу придётся пробивать, лошади ведь не обуты.
Однако дело это оказалось нетрудное и даже весёлое: в середине лощины покров едва достигал щиколоток. Сорди заподозрил, что Кардинена специально задаёт ему работу, чтобы не мешал думать: после юморного эпизода со сладким снегом она погрузилась в некую мрачность.
Наконец, он решился спросить, в чём дело.
— Ты сильный, — неохотно пояснила она. — Стал или был — иной разговор. И ты меня выкупил по полной программе. Оттого здесь так нехило и пораспускалось всё. Только по-настоящему вина должна выходить с потом и кровью. Штука в том, что это не тебя, а ты сам должен простить.
Сорди хотел было уточнить — кого: других или самого себя. Но понял и без слов.
Потому что марево испарений, что стояло над землей, вмиг развеялось утренним ветром, и на горизонте, как и всегда, стал Белый Сентегир.
Только теперь видно было, что внизу склоны его заросли хвойными деревьями, а на снегах вершины расцвели подобия гигантских алых тюльпанов.
— Он теперь стал совсем рядом, — произнесла Карди. — А не так далеко от его подножия было такое озеро: узкое, как лист камыша, изогнутое, словно карха, и очень глубокое. Почти бездонное. У вас в этом роде тоже есть славное море — священный Байкал. Но Цианор-Ри куда меньше.
К полудню снег растаял настолько, что путники сбросили накидки, распахнулись и стащили попоны с лошадей, предварительно растерев их потную шкуру. А когда уселись верхом, отдохнувшие скакуны мигом припустили бойкой рысью.
— Истосковались, — проговорила Кардинена.
— Ага, — ответил Сорди. — Может быть, если ты расскажешь об озере Цианор, печаль твоя и моя поразвеется?
Она посмотрела на него, чуть недоумевая, а потом…
Потом расхохоталась от всей души.
— Я ж о конях, а ты… вон куда повернул.
— Путь ещё не кончен, дорога пряма, и никто ведь не знает, что может с нами случиться — зачем помирать раньше времени, верно?
Так разговаривая, они двигались дальше, пока не настал ранний вечер.
— Костёр будем разжигать в чистом поле или как? — спросила Кардинена. Что-то я ни пещер, ни иных укрытий не вижу.
— Ветер, — ответил невпопад Сорди. — Влажный ветер с открытого пространства. Снег и земля пахнут не так.
— Ты думаешь? — она встрепенулась.
— Я не знаю: это ведь ты здесь людей водила. Местность изменилась и вообще шуточки шутит, однако.
Но она почти не слушала, вглядываясь вперед.
— Когда Магомету нужно, гора идёт…
— Да, ты говорила…
— Облако, озеро, башня.
— Набоков…
— Дурень. Я про Цианор. Над этой водой почти всегда стоял туман таким длинным облаком.
Она сжала колени на крупе Шерла — тот ржанул и радостно сорвался в галоп, будто и не провёл весь день, меся копытами чёрную грязь. Сардер молча подтянулся за ним. Отыскали еле заметный поворот, щель, устланную мелкой галькой, что осталась от ручья или реки, переменившей русло…
И озеро раскрылось перед ними с вышины, точно бутон прекрасной лилии.
Отсюда не было видно его дальних берегов, хотя вовсе не из-за тумана. Удивительной красоты багряные облака стояли над неподвижной, как бы стеклянной водой, на поверхности которой плавали отпавшие от них клочья. И башня тоже была — вернее, оставшийся от нее фундамент и часть стен нижнего этажа.
— Спускаемся, — сказала Карди. — Только аккуратней — сам понимаешь, тропа не торная.
Однако несла она их быстро — свежая зелень, ретиво лезущая из-под прошлогоднего сена, вовсю скользила под копытом.
На берегу всадники спешились, расседлали коней и пустили их на вольный выпас.
— Травки пощиплют и заодно постерегут, как всегда, — заметил Сорди.
— Не думаю, что здесь найдётся что-нибудь по-настоящему враждебное, — неохотно отозвалась Кардинена.
— А Тэйн?
— Шутишь. Давно вперёд ушел, пока мы разбирались с нашим призванием. Стоит в месте, где, по его расчетам, пройдем уж точно. Перед самым Сентегиром.
Потом он спросил, не желает ли его старшая поесть — воды из великого озера они уже хлебнули. Была она сладкой и неожиданно тёплой.
— Разве что семян лотоса, да они не созрели. Цветов вон сколько, смотри.
— Это лотосы?
— Конечно. Когда становится совсем холодно, они закрываются и уходят на дно вместе с листьями. Этой ночью тоже нырнут.
Теперь, будто некто о стороны протёр ему глаза, Сорди увидел отчётливо: вдали от берега — широкие буровато-зелёные листья, плавающие на поверхности воды, а посреди каждого скопления — тёмно-розовый цветок с изящно вырезанными лепестками. Лотосы он видел и на Ниле, и на Волге, однако здесь они были гораздо пышнее.
— Ну, положим, я тебе не лотофаг и управляться с этой травкой не умею. Чай монгольский сготовить?
— Это вроде жирного молочного супа? Сам потребляй, коли есть охота.
Карди развернула попону посреди более-менее просохшего пятна рядом с башней и уселась так, чтобы видеть воду. «Что это с ней, — подумал мужчина, доставая твердую плитку «Оолонга», соль, молочный порошок и коробочку с пряностями. — То веселилась, а то вдруг сникла. Отродясь такой вялой не была».
