– Федор, как заметишь что подозрительное – шумни, а то мне не видно ничего за бортами. И… это… по возможности – Серафима или Самоху в живых оставить надо.
– Ну ты сказал, боярин. Я же их в глаза не видел. И перед тем, как выстрелить, я что – имя спросить должон?
– Да это я так. Уж очень побеседовать с кем-то из них хочется.
– Оно понятно.
– Все, едем молча.
Тишину теперь нарушал лишь скрип полозьев по снегу да легкий стук копыт лошадей. Мы, по моим подсчетам, должны были уже на лесную дорогу выехать. Наверняка засада – если мы не ошибались, конечно, – подальше будет. У самого села не станут пакостить.
Напряжение нарастало. Как бы от волнения не нажать раньше времени курки взведенных пистолетов.
– Твою мать! – закричал во весь голос Федор.
И тут же громыхнул выстрел, второй… Стрелял не Федор, но где-то близко.
Я отбросил мешковину и сел в санях. В предрассветном сером уже сумраке к саням бежали две фигуры. Я вскинул пистолеты, нажал на курок одного и следом – другого. За моим дуплетом почти сразу громыхнул пистолет Федора. Я успел увидеть, как фигуры справа, по которым я стрелял, падают, и резко обернулся влево. И с этой стороны к саням бежали двое, размахивая чем-то железным. Чем именно – было плохо видно из-за темноты.
Я бросил бесполезные уже пистолеты в сани, перевалился через борт и оказался на коленях в снегу. Почти тут же в сани ударило лезвие топора.
Рывком вскочив на ноги, я рванул саблю из ножен и без замаха полоснул по разбойнику. Негодяй успел отскочить, но концом лезвия я его все же достал. Полушубок на нападавшем расползся на животе, обнажив белеющее исподнее.
Рядом с лошадьми слышался звон ударов. Там сражался Федор. Прыжком я вскочил в сани и сверху атаковал врага, нанеся ему серию ударов. Разбойник не уклонялся, но успевал прикрываться топором. Попадая по железу, сабля высекала искры. Что-то мой противник больно ловок для простого крестьянина!
Разбойник отбил очередной удар и неожиданно кинул в меня топор. Каким чудом я успел уклониться, и сам не пойму – лезвие только слегка задело рукав, распоров его на плече.
Оставшись безоружным, разбойник кинулся бежать в лес, я – за ним. Подвела его крестьянская привычка носить зимой валенки. По снегу в них не побежишь так быстро, как в сапогах.
Через десяток метров мне удалось догнать его и ударить тупой стороной клинка по голове. Разбойник ничком рухнул в снег. Воткнув рядом с ним саблю, я расстегнул его пояс и связал ему обе руки. Пусть полежит, надо Федору помочь.
Я схватил саблю и кинулся к дороге. Но Федька-заноза справился и сам. Его противник лежал на снегу с отрубленной кистью, а Федька, матерясь сквозь зубы, перетягивал предплечье снятым с татя поясом, пытаясь остановить кровь.
– Вот, боярин, – тяжело дыша, проговорил он, – как ты и просил – живой.
– Я своего тоже спеленал. Пойдем, других посмотрим.
Бросив пленника на дороге, мы сошли к лесу.
Оба разбойника, в которых стрелял я, были мертвы. Пошарив по деревьям, что росли близ дороги, мы нашли две брошенные пищали. Так вот откуда эти два выстрела!
– Куда же они стреляли?
Мы вернулись к лошадям.
– Боярин, посмотри-ка!
Я подошел поближе. Оба чучела были просто изорваны в клочья картечью. Представляю, что было бы, если бы в седлах сидели мы! Мертвяки без права на реанимацию.
Федька сбросил чучела на землю и зашвырнул в лес.
Мы подошли к моему пленнику. Он уже очухался и зубами пытался развязать узел на ремне. Увидев нас, завыл, заревел, как медведь раненый.
– Заткнись! – бросил ему Федор. – А то я тебе сам рот заткну.
Мы подхватили его под руки и поволокли к саням. Темень уже сменилась сероватой мглой, и, присмотревшись, я узнал Серафима.
– А-а-а, старый знакомый!
– Я тебя не знаю, в глаза допрежь не видел.
– Зато я тебя с Иваном, подельником твоим, видел.
При упоминании об Иване Серафим дернулся.
– Ну, рассказывай!
– Что говорить? – срывающимся голосом спросил Серафим, искоса поглядывая на саблю.
– Почему на нас напал, разбойник!
– Я не разбойник. С Москвы еду, да преследовать меня стали двое верхами. Думал – ограбить хотят да порешить, вот и решил упредить.
– Ловко сочиняешь байки. А с Иваном чего замышлял?
– Ничего, по торговле мы.
– А как насчет казенного обоза с золотом?
Серафим снова дернулся.
– Вот сука, Иван, – сдал! – чертыхнулся тать.
– Ты говори – где засаду намечали да сколько человек будет.
– Ничего не скажу, пропадите вы пропадом!
Я засмеялся.
– Ты еще меня не знаешь. Сейчас все расскажешь – даже запоешь, ежели попросим.
Серафим только сплюнул.
– Как знаешь. Федор, тащи сюда второго.
Федор подтащил раненого. Тот был бледен и стонал.
– Как звать-то тебя?
– Самохой кличут.
– И кто же тебя надоумил на нас напасть?
– Вот он! – Глаза Самохи злобно уставились на Серафима.
– Ты же не дите малое, неразумное – взрослый мужик, а на пакость согласился.
– В первый раз – он денег обещал, истинный крест, – брызгал слюной Самоха.
– Про крест не надо. Ежели в доме твоем, скажем – в подвале – поискать хорошо, там много чего интересного найти можно.
Неожиданно Самоха дернулся и ногой ударил Серафима.
– Жизнь свою спасаешь? Меня продал? Почто про схорон сказал?!
Видно, с награбленными да запрятанными ценностями я попал в точку.
– Так ты расскажи, куда и на что он тебя подбивал?
Я наклонился к Самохе поближе. Глаза его с ненавистью и злобой смотрели на меня.
– Ты глазенками-то не сверкай, а то вмиг их лишишься!
– Да пошел ты! – отвернулся Самоха.
– И говорить не будешь?
В ответ – молчание. Ничего, я и не таких говорить заставлял.
Я сорвал с Серафима шапку, вытащил нож и отсек ему ухо. От боли и неожиданности Серафим вскрикнул.
– Я скажу, все скажу!
Не обращая внимания на крики, я отрезал второе ухо.
– Это чтобы ты понял – я шутить не буду. Начал бы говорить сразу, остался бы при ушах.
– Скажу, все скажу!
– Ну – смотри, иначе всего остругаю. Кто такой Иван?
– Писарь в Казенном приказе.
Я так и предполагал.
– Он навел на обоз с золотом?
– Он, иуда!
– Где, в каком месте напасть думали?
– За Ярославлем, на вологодском тракте; там место удобное есть – дорога в гору идет, обоз ход сбавит.
– Когда обоз?
– Через седмицу ровно.
– А чего Иван сам обоз грабить не хочет?
– Людей у него мало, десяток только.
– Где встречаться должны?
– Как обоз в гору подниматься будет, мы напасть должны, а Иван со своими людьми на обоз сзади нападет. Он за обозом из самой Москвы ехать должен. Мало ли – вдруг планы изменятся у стрельцов.
В основном план прост и понятен.
– Твои люди где?
– Самоха и эти двое.
Я резанул его ножом по подбородку, брызнула кровь.
– Я же просил правду говорить. С этими тремя обоз с охраной не взять. У тебя еще два десятка быть должно. Где они?
Сзади раздался щелчок. Я слишком хорошо знал этот звук и мгновенно упал на бок. Громыхнул выстрел.
– Ах ты, сука! – Федор выбил пистолет из руки Самохи.
Когда мы отвлеклись на Серафима, Самоха вытащил из-за пазухи пистолет и выстрелил мне в спину. Только щелчок взводимого курка смог меня упредить. Руку-то искалеченную ему Федька перетянул ремнем, но не связал, вот он и решил воспользоваться моментом, пока на него никто не смотрит.
Обозленный Федор стал пинать сапогами Самоху.
– Тать паршивый! В спину! Убью!
– Остановись, Федор, допросить его надо!
Я хотел продолжить допрос Серафима, повернулся и обомлел – тот лежал на дороге навзничь, а вместо лица у него была кровавая мешанина из костей. Вместо меня Самоха угодил в лицо Серафиму. Со столь близкого расстояния свинцовая пуля просто разворотила кости.
Наука мне и Федору – не поворачивайся к живому врагу спиной. Мы сочли, что он ранен и слаб, и лишь случайность или чудо спасли меня от неминуемой смерти.
