Ознакомительная версия.
В образовавшуюся дыру ничего толком рассмотреть невозможно. Мясоедовский фонарик освещает небольшой кусочек серого пола, на котором, кажется, нет ничего, кроме осколков выбитых мною кирпичей.
— И видит око, да зуб неймёт. — Мясоедов пытается просунуть в отверстие ноги. Правая входит и левая тоже, но дальше никак. — Дырка, чёрт, маленькая. Сюда бы пацана…
— Шире никак. Бетон очень прочный, даже не крошится, — говорю я. — Должно быть, высокий номер. Четыреста, а, может и все шестьсот. Но это уж точно творение рук человеческих…
— Спасибо, молодые люди, мне вполне будет достаточно, — говорит голос сверху, который лично меня путает до смерти.
Над нами, на краю воронки возвышается, как сидячий памятник, Рыжов, а из-за его головы выглядывает грустное личико Марго.
— Я уверен, что пролезу туда, как в прошлый раз. Я просто обязан это сделать после того, как Марго дотащила меня досюда. Вы поможете? — Он протягивает вперёд обе руки.
По очереди — сначала Мясоедов, потом я — мы выбираемся из ямы. Только теперь до меня доходит, каким именно образом Марго «дотащила» Рыжова до воронки — он сидит, вернее, сидел на санках, обычных детских, с высокой алюминиевой спинкой. «Да, есть ещё женщины в русских селеньях!» — с завистью думаю я про себя.
На счёт «три» мы с Мясоедовым подхватываем Рыжова с обеих сторон под локти и тащим к воронке. Он повисает на нас и сучит ногами по замёрзшей грязи. Мы чуть поднимаем его, чтобы удобнее было нести (он очень лёгкий, килограмм сорок, не больше), и аккуратно спускаемся к неровному чёрному отверстию.
«Что же мы делаем? — проносится у меня в голове. Куда мы его тащим? Он же умрёт там…» Но я продолжаю, как заколдованный двигаться вниз. Шаг за шагом. Сантиметр за сантиметром. Пытаюсь увидеть лицо Мясоедова, но тот смотрит себе под ноги.
— Если случится так, как я рассчитываю, то я смогу выбраться оттуда самостоятельно, — вдруг, задыхаясь, начинает говорить Рыжов, — если же нет, — он обнажает фиолетовые у дёсен зубы, — считайте, что вы похоронили меня на месте боёв. Знаете, так раньше было принято… Константин Симонов и прочие… Не волнуйтесь. Юридически я всё оформил, у Марго все документы. Не сочтите за труд, господа искатели приключений, такова воля покойного.
— Это убьёт вас, — спокойно говорит Мясоедов, но на его каменном лице я замечаю слёзы.
— Я и так умираю, спросите Марго. Она — медработник, — пыхтит в ответ Рыжов. — Опустите меня вниз, прошу вас, у меня, вот, даже верёвка есть…
Красная синтетическая верёвка, которую он принёс с собой, особого доверия у меня не вызывает — слишком уж тонка — но другой у нас всё равно нет. Обматываю ею Рыжова вокруг пояса, а в голове всё тоже: «Господи, что же я делаю!»
Рыжов без труда пролезает в отверстие — он феноменально узок в тазу. Аккуратно опускаем его вниз. Мы держимся за конец верёвки все втроём, хотя достаточно было бы и меня одного. Вот он касается пола и неуклюже велится на бок. Сердце моё снова сжимается. Не в силах на всё это смотреть, я закрываю глаза, и горячие слёзы текут по моим деревянным от холода щекам.
Наконец я чувствую, что верёвка, за которую я всё ещё держусь, два раза дёргается, что у альпинистов означает подъём. Открываю глаза. Рыжова почти не видно, в темноте угадывается только светлый овал его лица.
— Алексей, не плачьте, — слышится снизу, — я ещё не умер.
33. Алексей Цейслер. Куда уходят женщины?
— Куда, вообще, уходят женщины? Чаще всего, конечно, к другим мужчинам. Тут всё вроде бы понятно — пересменка — но бывает, что женщины уходят просто так, в пространство, то есть, ни к кому. Страхи ли, непонимание ли собственных желаний и поступков, или же просто бытовой хаос в голове делают её легче семян одуванчика, и любой порыв ветра вырывает её из рук бывшего уже мужчины и устремляет в скитания по вакууму одиночества, пока, наконец…
Лена захлопывает толстый, цветастый журнал.
— Ну и кто такое мог придумать? — воздев правую руку к небесам, закрытым от нас потолком с потрескавшейся штукатуркой, спрашивает она, то ли меня, то ли саму себя, то ли никого вообще. — Наверняка, женщина! — Снова раскрывает журнал и внимательно всматривается в мелковатый шрифт в поисках фамилии автора. — Ну, точно: Таня Магритт, авторесса хренова!
— Может, это псевдоним? — аккуратно интересуюсь я. — Говорят, для женских журналов пишут в основном мужчины.
— Сто пудов, псевдоним, но написала, совершенно точно, баба, — Лена делает небольшую паузу. — Я хочу кофе, тебе налить?
Я отрицательно мотаю головой — кофе я не хочу. Лена встаёт с кровати и босиком шлёпает на кухню. Из одежды на ней только мой растянутый свитер, который ей велик настолько, что вполне может сойти за не слишком длинное платье, какие были моде во времена, когда я заканчивал школу. В напрасных поисках чашки Лена скачет по кухне, пока ни обнаруживает её в раковине, среди горы немытой посуды. Накланяется. Нижний край свитера при этом ползёт вверх, сантиметр за сантиметром открывая чудесный вид. Весь внимания я приподнимаюсь на локте… В этот момент Лена таки извлекает искомое — жёлтую кружку с битлами — и в одновременно свободной рукой одёргивает свитер. Я снова валюсь на кровать.
— На самом интересном месте! — вырывается у меня.
— Чего ты там не видел? — с улыбкой спрашивает Лена.
— Тебе не понять.
Лена с грохотом ставит на плиту видавший виды чайник.
— С одной стороны, это радует, что я тебе ещё интересна, — рассуждает она, — но с другой… это же неприлично, Алексей Германович, подглядывать за женщинами!
— Не называй меня так, не люблю, — говорю я, — прибавляет лет десять возраста. Кстати, чего ты так завелась из-за этой статьи?
— Терпеть не могу, когда такие вот авторессы искусственно усложняют собственную сущность, противопоставляя её мужской, с их точки зрения, примитивной.
Неожиданно ко мне приходит, как мне кажется, интересная мысль.
— А, хочешь, услышать мужскую точку зрения на вопрос взаимоотношения полов? — спрашиваю я.
Ленины брови удивлённо ползут вверх.
— Уж не ты ли мне её поведаешь?
— Ни в коем случае — пироги пусть тачает сапожник — для этого есть специальные люди, точнее, одна местная… э… одиозная личность.
— Кто такая?
— Не такая, а такой. Некто Беляев.
Лена задумчиво ковыряется в ухе мизинцем. Видно, что в голове у неё идёт мыслительный процесс — она пытается сообразить, знаком ли ей такой персонаж.
— Не, не знаю, — заключает она. — И чем оно знаменито?
— Да, в общем-то, ничем. Оно — местный фельдшер с претензией на звание народного философа. В промежутках между врачеванием читает лекции по вопросу взаимоотношений полов. Бесплатно. Сегодня как раз лекция — в семь.
Лена хватает меня за левое запястье.
— Без пятнадцати, — сосредоточенно произносит она, — а где лекция?
— В доме культуры, в малом зале…
— Успеем!
Лена собирается феноменально быстро, по-военному. Сбрасывает мой свитер — ох-ох-ох, какой вид! — отыскивает где-то трусы, лифчик, колготки, майку, и всё это молниеносно на себя натягивает. Обалдевший от такого сверхумения, я молча за этим всем наблюдаю. Лена бросает на меня недовольный взгляд.
— Ну и чего мы лежим? Подъём!
Совершая над собой чудовищное усилие, встаю с кровати. И какой чёрт меня за язык дёрнул!
Словно двое спешащих на вызов пожарных вываливаемся мы на улицу. После тёплого жилища холод поначалу незаметен, но не успеваем мы доскакать до угла дома, как становится ясно, что мороз прибавил градусов пять, а то и всё десять со вчерашнего дня. А я, например, без шапки.
— Слушай, а холодно! — сквозь стук собственных зубов бросает мне Лена.
— Да, должно быть, за день похолодало… или за ночь.
Я пытаюсь понять, как могло выйти, что мы не заметили такого скачка температуры, и тут вспоминаю, что весь сегодняшний день и всю прошлую ночь провели дома, преимущественно в постели. От набежавших приятных воспоминаний мне на секунду становится теплее. «Вот это и называется, любовь греет», — думаю я. И тут мне неожиданно вспоминается Рыжов, вернее, как Марго толкала его по снегу. Затем яркой картинкой появляется перед моими глазами его тощая фигура, уходящая в чёрную дыру в земле, его влажные карие глаза… Я сбавляю шаг.
— Ты чего? — спрашивает Лена. — Сдох?
— Немного. Не спеши, без нас не начнут. Скажи лучше, только честно, брошенная женщина способна на убийство из мести?
Лена останавливается.
— Это ты к чему сейчас спросил?
Я тоже останавливаюсь.
— Так просто, в голову пришло… у меня такое бывает.
— Честно тебе скажу, женщины способны абсолютно на всё, даже на то, до чего мужчины и додуматься-то не могут.
Последнюю фразу Лена говорит с такой спокойной уверенностью, что хочется верить каждому её слову. И я верю.
Ознакомительная версия.
