Поскольку Соединенные Штаты всегда зарабатывали очень неплохие деньги на продаже враждующим сторонам оружия, объяснения эти были приняты весьма благосклонно. И вот к концу дня я оказался в столице острова, месте куда более радостном и процветающем, нежели Кап-Франсуа. Туда уже прибыли беженцы с Гаити, и все гостиницы и постоялые дворы были переполнены. Тем не менее мне все же удалось подкупить клерка, и я получил номер в лучшей гостинице города, где принял ванну, а затем просто замечательно поужинал – впервые за все то время, что покинул Париж. После этого я отправил записку в губернаторский дом, где сообщил, что являюсь американским торговым представителем с французскими рекомендательными письмами и прошу аудиенции у губернатора Мишеля Ламбо. Там я рассчитывал узнать, не прибывала ли на Мартинику красивая, но опечаленная женщина, похожая на египтянку или гречанку, которую сопровождает подозрительный и омерзительный, как таракан, мужчина, обокравший многих людей и держащий в заложниках маленьких детей. Если Мартель – преступник, то почему бы не натравить на него французов? Пусть хотя бы помогут его найти.
Я все разузнаю, а потом отправлюсь на разведку к Алмазной скале.
Вскоре мне доставили письмо с приглашением посетить губернатора в половине одиннадцатого, и я стал приводить в порядок костюм. Затем вышел на улицу, залитую солнечным светом, где пальмовые ветви покачивались на ветру, и не успел опомниться, как меня остановил высокий плотного телосложения европеец с тропическим загаром и ищущим пронзительным взглядом рептилии. Он был одет в унылый черный костюм, плохо выбрит и имел зубы цвета прогорклого сливочного масла. И пахло у него изо рта столь отвратительно, что я резко отпрянул.
Он ухватил меня за запястье обеими руками – фамильярность, которой я никак не ожидал, – улыбнулся широко, но ничуть не дружественно.
– Итан Гейдж, если не ошибаюсь?
– Разве мы знакомы, мсье? – отозвался я.
– Мы встречались в Париже.
Я снова оглядел странного человека с головы до пят.
– В ювелирном магазине Нито, – подсказал он. – Тогда вы сбили меня с ног и сломали нос моему нанимателю.
Сердце у меня тревожно забилось. Свободной рукой я ухватился за рукоятку пистоля.
– А еще, помнится, вы стреляли в меня, но промахнулись. На вашем месте я бы сделал после этого определенные выводы. Уцелевшая мишень выжила и может начать стрелять в ответ. – Шельмец наклонился ко мне еще ближе. – Может, как-нибудь проверим?
– Мое дело – предупредить вас. Я нахожусь под защитой губернаторов Санто-Доминго и Мартиники, – заявил я.
– Но Рошамбо капитулировал.
– Но не Ламбо.
Европеец пожал плечами.
– Я здесь не для того, чтобы причинить вам вред. Если подключать официоз, это может осложнить наше сотрудничество на данном этапе. Мой наниматель хотел бы, чтобы сперва вы заглянули к нему. – Руки моей он так и не отпустил. – Так что нечего тянуться за оружием. К тому же вокруг у меня друзья, и они уже держат вас на мушке, прямо в этот момент. И начнут стрелять прежде, чем вы успеете спустить курок.
Я с трудом подавил искушение оглядеться по сторонам и напустил самый невозмутимый вид, хоть и весь вспотел от усилий, после чего спросил:
– Насколько я понимаю, вашим нанимателем является мошенник Леон Мартель?
– Французский патриот Леон Мартель.
– Мерзавец, вор, негодяй и злодей.
– Амбициозный, настойчивый и очень умный человек. Он ждет вас и приглашает отобедать в своем шато в Труа-Илет.
– У этого жалкого уличного воришки есть шато?
– У него есть высокопоставленные друзья, в число которых входит и Ламбо. И еще при нем находятся женщина с мальчиком, с которыми, как он считает, вы очень хотели бы встретиться. Так будет гораздо проще и полезнее, чем идти на какие-то аудиенции с губернатором и поднимать там неудобные вопросы.
Так значит, мне не придется искать сатану, а достаточно будет просто побеседовать с ним за чаем.
– Он держит моих жену и сына под замком?
– Au contraire[29]. Он их гостеприимный хозяин. И они не только благодарны ему за проявленное гостеприимство, но и с нетерпением ждут вас. Вы нужны всем нам, чтобы начать.
– Начать что?
– Искать вместе сами знаете что. И мы должны захватить с собой все необходимое. – Тут сообщник Мартеля, наконец, отпустил мою руку. – У нас с вами мало общего, но в одном мы все же сходимся. Вы столь же алчны, как и мы.
Вместе с двумя его подручными мы прошли вдоль базальтовых стен Фор-де-Франс и спустились к набережной, где находился паром. Как только мы поднялись на борт, гребцы с коричневато-черной кожей взялись за весла, и мы направились через широкую гавань к деревне Труа-Илет, находившейся на северо-восточном побережье Мартиники. Мой сопровождающий представился, назвавшись Вороном – шпионы, как правило, склонны придумывать себе эффектные клички, – а потом сообщил, что Жозефина выросла именно здесь, в этой части острова, и что тут проживают самые богатые и знатные семьи.
– Именно они заставили свою родную дочь объяснить мужу необходимость сохранения рабства, – рассказал он. – И она в том преуспела.
– Да, Бонапарт ей доверяет, – согласился я. – Поэтому и случилось кровопролитие в Санто-Доминго.
Как и Мартель, этот мерзавец и его плохо отмытые подельники предпочитали ходить в черном. В таких костюмах в тропиках ужасно жарко, зато подобный вид внушает уважение – видимо, так они считали. Ворон был подчеркнуто, даже как-то вычурно любезен со мной, и поэтому про себя я прозвал его Вороной, а его товарищей – Стервятником и Канюком. Всем троим не мешало бы почистить перышки.
– Мартиника никогда не допустит того, что случилось на Гаити, – говорил Ворона, пока гребцы налегали на весла. Произнес он это скорее с надеждой, чем с уверенностью. – Местным черным просто претит эта революционная лихорадка.
– Думаю, рабы Мартиники сами решат, что им претит, а что нет, – возразил я.
– Мы докажем им, что свобода обходится дороже рабства.
– Пытками и казнями?
– Насилием, мсье. Это и есть цена процветания.
На берегу нас ждала карета. Пока мы проезжали мимо пышных зарослей из фиговых деревьев и гибискуса – дорога походила на зеленый туннель, куда с трудом просачивался солнечный свет, – Ворона вкратце поведал мне об истории острова. Мартиника развивалась примерно тем же путем, что и Антигуа, но с французским акцентом. Гористая местность с водопадами позволяла использовать энергию воды вместо ветряных мельниц. А в остальном там было все то же – рабы, сахар, лихорадка и кастовое деление.
– Вон там, в самом конце этой дороги, росла и воспитывалась Жозефина, – показал Ворона.
– Она настоящая мастерица подниматься вверх по социальной лестнице, – заметил я. – Ничуть не уступает в этом Эмме Гамильтон, возлюбленной Нельсона.
– Да, она рождена и воспитана должным образом. Это в крови. Нет более отчаянных и решительных политиков, чем политики островного происхождения. Нисколько не удивлен, что революционной Францией правят креолка и корсиканец. Все островитяне – отчаянные борцы за выживание.
Мы проехали мили две, и вот карета подкатила к изящному шато во французском стиле, не столь грандиозному сооружению, как особняк лорда Лавингтона на Антигуа, зато наделенному особым изыском и красотой. Лужайки окаймляли искусно посаженные деревья, и кругом цвели целые каскады цветов, так что воздух был плотно насыщен головокружительным ароматом гибискусов, орхидей и олеандра. За рядами стройных эвкалиптов и каштанов высились кедры. Все растения здесь, во влажном и жарком климате, разрастались до почти немыслимых размеров. Листья бананов не уступали по ширине лопастям ветряных мельниц. Виноградные лозы походили на тросы для осветительных приборов где-нибудь на оперной сцене. Алые, как сутаны кардиналов, пламенели цветы на «огненных» деревьях возле дома, создавая приятный глазу контраст с его кремовыми стенами. Неужели это и есть тюрьма Астизы? Скорее все это походило на место, куда я мечтал удалиться на покой.
Мы вышли из кареты и двинулись по гравиевой дорожке к дому. И тут вдруг Ворона резко остановился и жестом показал, что надо подождать. Из сада показалась маленькая фигурка, которая бросилась нам навстречу. Потом ребенок остановился, присмотрелся и нерешительно застыл на месте, точно испуганный олененок.
Сердце мое дрогнуло, и я опустился на колени, чтобы сравняться с ним ростом.
– Гарри! – позвал я его. Он по-прежнему смотрел недоверчиво, словно и узнавая меня, и одновременно сверяясь с воспоминаниями. – Гарри, это папа! – Мне было больно напоминать мальчику об этом.
– Да, это он, сынок, – послышался голос Астизы.
Я поднял глаза. Она стояла возле усыпанного красными цветами антуриума, сама прелестная, как цветок, в белом французском платье. Здесь моя жена была в безопасности. Сама ее красота и поза говорили об этом, и я испытал облегчение и удивление одновременно. Я думал, что мою семью держали в темном каменном застенке, но выяснилось, что здесь они как на итальянском курорте. Может, они вступили в сговор с моими врагами? Вот, наконец, Гарри осторожно приблизился ко мне и теперь смотрел на меня серьезно и строго, как может смотреть только трехлетний ребенок, не слишком понимающий, что происходит. Он словно изучал меня, выискивал какие-то перемены.
