Ознакомительная версия.
Меня словно крепко ударили в живот.
– Невозможно, Дюпен, совершенно невозможно. Миссис Уоллис так нянчилась со мной, пока я был болен, а муж ее, доктор, заботливо осматривал меня… Нет, они не могли!
– И все же доктору Уоллису с женой не составляло труда напоить вас вином с настойкой опия, а затем внушить вам, страдающему от пагубных последствий этой смеси, что вы злоупотребили выпивкой. Им нужно было всего-то подмешать настойку в ваше вино за ужином или хотя бы в воду, а после, когда снадобье подействует, принести к вам в каюту побольше бутылок из-под спиртного. Роль доктора и сестры-сиделки обеспечила им обоим свободный доступ к вам. Держать человека в немощи проще всего тому, кто делает вид, будто лечит его. Конечно, я не видел ни доктора Уоллиса, ни его супругу, но вполне вероятно, что это были те же самые миссис Фонтэн и «профессор», только в ином обличье. Вспомните об ее актерском мастерстве и о том, как виртуозно «писарь-профессор» сыграл перед нашими глазами несколько ролей.
Я вспомнил появление в дверях моей каюты миссис Уоллис, окруженной солнечным сиянием, точно нимбом.
– Но миссис Уоллис была светловолосой, точно ангел, а миссис Фонтэн – брюнетка, – неуверенно возразил я.
– Не будем забывать о множестве обличий ваших деда и бабушки, игравших роль Монстра. Конечно же, миссис Фонтэн в состоянии отыскать хороший парик, чтобы сбить вас с толку.
Теория Дюпена повергала в ужас, но я, как ни старался, не мог найти в ней ни малейших логических неувязок. Неужели в том, что я был прикован к постели, в бреду, совершенно беспомощный, в полном расстройстве ума и здоровья, повинны доктор и его жена? Как они, должно быть, потешались над моим плачевным состоянием! Да еще пользовались полной свободой рыться в моих личных вещах, читать все мои мысли, доверенные бумаге, все мои чувства, выраженные в словах!.. К тому же, пока я блуждал в бесконечной тьме ночных кошмаров, они могли убить меня, как только им заблагорассудится! Да, я был в их власти целиком и полностью, но тем не менее я ведь жив…
– Они наслаждались, мучая меня на «Ариэле», и тайком подбрасывая мне письма деда и бабушки, чтобы я страдал и страдал, пока их история в полной мере раскрывается передо мной. Вероятно, я еще жив только потому, что враг мой намерен сообщить мне что-то еще.
– Да, – согласился Дюпен.
– Таким образом, я должен установить личность врага, прежде чем он объявится с последней частью этой истории и убьет меня.
– Думаю, вы правы, – сказал Дюпен. – Но не тревожьтесь, мы отыщем его раньше.
Я с сомнением покачал головой. Как бы высоко ни ценил я дружбу Дюпена и мощь его интеллекта, я все же не был уверен, что он в силах спасти меня от злодея, который, казалось, способен проникать сквозь стены и растворяться в воздухе.
Лондон, 19 июля 1840 г., воскресенье
Утро сияло необычайной свежестью красок, точно за ночь весь окружавший меня мир был заново раскрашен ярче на два, а то и три оттенка. Подметальщики сновали взад-вперед, шурша метлами в надежде заработать монетку расчисткой пути перед леди в пышных юбках или перед джентльменом в хороших ботинках. Юная девушка в костюме, украшенном блестками, исполняла задорный танец на квадратном коврике, и брошенные ей прохожими пенни поблескивали под ее ногами. Неподалеку бродил древний старик, едва переставляя обмотанные тряпками ноги, и пел таким хриплым голосом, что слов было не разобрать. Прочие уличные артисты под утренним солнцем выглядели ярче летних бабочек – китайский жонглер; акробат, изгибавшийся совершенно противоестественным человеческой природе образом; фокусник, извлекавший монеты и цветные платки из карманов, шляп и ушей зрителей…
Вся эта яркая, живая атмосфера моментально поблекла, стоило лишь нам достичь Ньюгейтской тюрьмы. При свете дня она выглядела не менее величественно, чем той ночью, в окружении толпы. Ее как будто нарочно выстроили так, чтобы вселять страх в сердца прохожих. Громоздкое здание было темным и распластанным по земле, точно древняя жаба, сидящая над вековечной трясиной. Тяжеловесные камни над входом, редкие окна в сплошных каменных стенах – все в облике здания внушало невольную тревогу, согласно замыслу зодчего. Мне пришлось отправиться в Ньюгейт одному, так как Дюпен сослался на необходимость провести день в Британском музее за поисками информации о Ринвике Уильямсе в подшивках газет. Он явно не верил, что бывший муж мисс Портер сможет предоставить нам сколь-нибудь ценные сведения, но тут я был с ним не согласен: человек, сидевший вместе с Ринвиком Уильямсом в тюрьме, наверняка хоть что-то да знает о нем.
Человек, стоявший передо мной, звался мистером Терли и был тюремным надзирателем. Около тридцати пяти лет, очень маленького роста, и, очевидно, большой любитель поесть: его черный костюм был ему столь тесен, что он, казалось, едва мог сделать вдох. Широкополая шляпа придавала ему вид скорее комичный, чем солидный (к коему он явно стремился), однако с виду он был вежлив и готов всемерно помочь посетителю. Я заявил, что пишу исследовательскую статью о тюрьмах для филадельфийского научного журнала и готов заплатить за экскурсию по тюрьме и возможность побеседовать с мистером Николсоном – он, как и говорила мисс Портер, действительно находился в Ньюгейте.
Мистер Терли невесть с чего решил, что, оказав мне помощь, обретет в Филадельфии широкую известность.
– Сперва пройдемте на мужской двор, – сказал он, проворно шагая впереди меня и машинально крутя на пальце огромную связку ключей. – Там у нас содержатся те, кто поприличнее – должники и так далее.
– Там мы найдем и мистера Николсона?
– Именно так, – подтвердил мистер Терли, важно кивнув. – Этот, если бы только представилась возможность, проиграл бы даже свою бессмертную душу.
– Я уже слышал об этом.
Мы миновали комнаты и спальни надзирателей, прошли сквозь тяжелые дубовые ворота и очутились в длинном и узком лабиринте коридоров. На ходу мистер Терли снабжал меня разнообразными фактами из истории Ньюгейтской тюрьмы. Наконец мы вошли в мужское отделение – большую, выбеленную известью комнату, вмещавшую две дюжины заключенных. Обитатели ее мрачно уставились на нас.
– Вот здесь они принимают пищу, – сообщил мистер Терли, указывая на стол. – А вот здесь отдыхают, – он указал на участок пола, над которым рядком висели на вбитых в стену крюках плетеные коврики-подстилки. – А вот здесь заключенные принимают посетителей.
Я взглянул сквозь забранный железной решеткой проем в стене и увидел за ним, примерно в ярде, еще один проем, также забранный решеткой.
– Посетитель ничего не может передать заключенному – никаких инструментов для побега и прочих запрещенных предметов.
– Уверяю, я не намерен передавать мистеру Николсону ничего запретного, – улыбнулся я.
– Я насчет вас и не думал ничего такого, сэр, – официальным тоном ответил мистер Терли. – Но порой бывает. Да-да, бывает.
Он покачал головой, видимо, вспоминая некие мрачные события, затем повернулся к обитателям тюрьмы и обвел их широким жестом.
– А вот это – заключенные.
– Думаете переезжать к нам, сэр? – пискнул невинного вида мальчуган лет четырнадцати. – По мне, чем здесь, так лучше уж в Ботани-бей. Или откуда вы там, если туда еще берут таких, как мы?
– Ма-алчать! А-атставить дерзости! – начальственным тоном гаркнул мистер Терли.
В помещении находились трое, кому было уже за семьдесят. Интересно, кто из них – друг Ринвика Уильямса?
– Могу ли я побеседовать с мистером Николсоном? – напомнил я своему провожатому.
– Николсон, – зычно скомандовал мистер Терли, – пожалуйте сюда! Наш гость из Филадельфии, мистер По, желает говорить с вами.
– Филадельфия, столица квакеров? Издалека гость, издалека…
От группы заключенных отделился и заковылял к нам иссохший старик с морщинистым лицом. Один глаз его был затянут бельмом. Костюм мистера Николсона был весьма модным и роскошным много лет назад, отчего он очень походил на призрака из прошлых времен.
– Роберт Николсон, – представился старик.
Я осторожно пожал поданную руку. Казалось, плоть ее иссохла до костей, а кожа на ощупь оказалась сухой и тонкой, точно бумага или сухой кукурузный лист.
– Вы имеете честь познакомиться с мистером По, ученым, который пишет статью для научного журнала, – объявил старику мистер Терли. – А мистер Николсон – из Шотландии, но Ньюгейт для него, можно сказать, второй дом. Много раз он покидал нас, но еще ни разу не забыл вернуться.
Мистер Николсон улыбнулся, обнажив прорехи в зубах.
– Родился в Инвернессе, обнищал в Лондоне.
– Злостный неплательщик. Многие приходили мистеру Николсону на помощь, но он никак не может пройти мимо игорного стола. Несмотря на то, что проигрывает куда чаще, чем выигрывает.
Я почувствовал, что не могу судить этого старика за его грехи. В конце концов, только милосердие добрых друзей спасло от дома призрения мою собственную мать, да и сам я в юности, проигравшись, серьезно увяз в долгах.
Ознакомительная версия.
