Но теперь из головы, замещая нормальные человеческие эмоции, лезло и нечто иное, неуместное: «Вот ведь не вовремя как — теперь надо устраивать похороны, произносить целые речи и отдельные правильные слова, выдерживать старые ритуалы и придумывать новые, искать хорошее место для кладбища, озадачивать людей и контролировать выполнение». Из головы лез бездушный и циничный Начальник — гротескное существо со специфичными взглядами и подходами, в которых подобные вещи называются «неприятными» и банально мешают производственному или боевому процессу. Отвлекают они от дел, тормозят!
И эта новая командирская ноша, в которой почти нет места пусть даже страшному частному, нет места полноценному переживанию за каждого отдельного человека, вверенного тебе судьбой и долгом, а есть лишь расчетливая показуха, настолько поразила меня, что я замер, застыл на месте, пытаясь рывком прервать паскудный процесс.
Если так и дальше пойдет, то через какое-то время я перестану запоминать имена и лица.
Останется лишь Задача, План, Процесс. Или же это неизбежная подстежка к должности и статусу? Но тогда где здесь предел оптики? Где он у Сотникова, что он еще видит, а чего уже нет, — где граница той видимости? Когда, в какой момент еще невеликий начальничек начинает строить свое особое пространство в некоем пузыре, внутри которого он оказывается совершенно неуязвимым для чувств и эмоций?
И тогда все чувства подчиняются Главной Задаче, остается лишь привычно отработанная этика фрагмента.
— Мужики, я багги почти починил!
— Ну а че тогда кричишь, — невесело кинул я вниз.
— Так ведь почти все уже… Чуть-чуть осталось.
Виноватому Даниле шибко хотелось сделать хоть что-то контекстное, молодец мужик.
— «Гоблин» — «Форту»!
— Слушаю тебя.
— Ленчик, ты? Значтак… Короче, эти перпейдоры нам «бывайте, на» сказали, обломись, свиданка в мае. Никого мы с Кастетом не выстегнули, просквозили, черти.
Интересно, как Zicke его понимает? А ведь и Катрин вполне понимает Сомова, когда тот в бою окончательно переходит на жуткий сленг. Да что там в бою! Гоблин не то что в нормальном, он даже в околонаучном разговоре легко может переобуться, совершенно неожиданно для собеседника завернув аргумент в нечто из стилистики: «Не читал Бальзака — по хлебалу на-ка!» Любо-дорого было послушать, как они в донжоне с профессором спорили! Тут русскому-то человеку, носителю языка и знатоку среды, специально учиться нужно, а они понимают… Иностранцы. Загадка.
— Лунев где, и почему ты на связи?
— Костя за колесами пошел. Лена, главный там?
— Слушаю, Гоб, как вы?
— Да че мы… Сидим на люстре, семечки хаваем. Шеф, не загрызли мы их, звиняй. Пока добежали, да все винтами по кустам…
— Понял, дальше.
— Игнат рядом стоит, без царапинки, бодрый такой, с пушкой, только штаны сменить треба, — сперва Гоблин опытно доложил о живых. — Алик погиб, одна пуля под горло, почти в обрез броника, по ходу, из карабина били. Вот как оно вышло. Квадр целый, эти сучки в него не стреляли.
— Затрофеить решили, — понял я.
— Ага. Ну, так ты того, санкцию давай! Надо к той дороге сбегать, понюхать все. Вдруг у них бибика дорогой сдохла. Да и вообще забиться, вдолбить кому шнобель внутрь под горячую руку, ситуацию зарисовать, ну, ты меня понимаешь. Данные нужны, факты.
Я прикинул смыслы. Есть смыслы.
— Добро. Идите двумя машинами, парня — с собой. Преследование по дороге запрещаю: не хватало нам еще разок влипнуть. Хорошо понял меня, Гоб? На обратном пути забираете Алика… Там со зверями как?
— Какие звери, Дмитрия! После такой пальбы даже кузнечики разбежались, корчась от анальных болей, сутки в округе тихо будет… Но я пару сигналок поставлю на отпуг.
— Забираете его — и сюда.
— И все-таки, шеф…
— Выполнять приказ, товарищ сталкер!
— Есть… Может, тогда к франкам заехать? Проверить бы, как они там, — уже осторожно предложил Сомов.
— Перебьются франки, — с неожиданной злостью прошипел я. — Меня сейчас, Миша, только свои интересуют. Все, выполняйте!
— Принял. СК.
Мне придется соответствовать. Похороны и поминки — одним слоем, а вовремя принятые оперативные меры — совсем другим. И эти меры — прежде всего, они идут впереди любой трагедии, любых слез. Ибо предотвращают другие трагедии.
Неожиданное нападение словно отрезвило меня.
Не получится нам построить Колонию, помахивая цветными венчиками под диско-музыку, не тот мир вокруг… Стоп, Федя, что значит не тот! А прошлый что, слаще был?
В общем, пусть сталкеры смотрят-нюхают, пусть вызнают все, что смогут. Округу будем под себя строить, нет у Колонии другого выхода — заклюют в самое темечко, идет начальный этап становления, в Замке Россия поначалу так же было, их раздражители сразу подпрессовывать начали, людей вышибать по окраинам, потеряшек ловить на дорогах, определяя их в рабство, — наслушался историй. А потом и арабы включились.
Отсутствие здесь селективных кластеров, то есть образований, с рождения, с самых первых заполошных минут пребывания на Платформе заточенных на формирование крепкой властной верхушки, способной сдерживать и направлять, не оставляет шансов обойтись исключительно мирными договорными методами.
Здесь, как я посмотрю, воля вольная, мама-анархия.
Краем я слышал переговоры в эфире с ожившим Стародубцевым и встревоженной Катрин Гийяно, почти вник в доклад дежурной от сицилийцев, уставших сидеть во влажном, несмотря на одежду из хвороста и бамбука, окопе… Даже представил, как итальянцы разложили по берме и в укрепленных рамами нишах оружие и боеприпасы и ждут нападения со своей стороны. Напрасно ждут, скорее всего, но полностью снимать посты пока нельзя.
Слышал и повторный запрос французам, а потом вопрос Маурера о том, сколько еще ему болтаться в заливе… Все повисло до возвращения группы сталкеров.
Тогда будет пауза, сброс напряжения, начнутся продуманные решения. Так я подумал — и ошибся…
Гонг!
— Тео, срочное сообщение по второму каналу!
Мы с Юркой синхронно метнулись в башенку, толкаясь, влезли внутрь. Второй канал — это Нарвик, французы или Старый Порт.
— Себастьян со Старого Порта только что сообщил: вниз по Амазонке проследовали три моторные лодки, два RIB’а и деревянная, узкая и длинная! — не дожидаясь вопросов, быстро доложила Zicke. — Шесть человек, все с оружием, два карабина и два пистолета-пулемета STEN Mark V. У остальных гладкоствольные ружья. Скорость — восемнадцать-двадцать километров в час плюс течение. Прошли мимо речного кордона десять минут назад, рядом с берегом шли, но останавливаться не стали.
Я не то чтобы растерялся — я подвис, как паленая виндовозина. Уже нервов не хватает. Как понимать? На Форт-Росс начинается атака по всем фронтам? Хорошо, что старый Себастьян нас предупредил, ох, как хорошо, такого не забуду.
— Что делаем, Тео?
— Подожди, — отозвался я, напряженно думая.
Через день после нашего первого визита в Старый Порт неспешным ходом отправилась «Королева», сопровождаемая «Зодиаком» Катрин. Ребята, как и планировалось, закрепили знакомство. Юра поставил на кордоне рацию, которую Себастьян, впрочем, до поры прячет от посторонних глаз в сарае, вытаскивая аппарат лишь в случае необходимости. Старший экспедиции Эйнар передал марсельцу небольшой генератор HONDA EU10iKl — такой же поставили на «Королеву», немного бензина и два ящика со всяким мелочно-полезным. Скромные вложения в дружбу народов и общин себя, как видно, вполне оправдали. Помогай людям — и они тебе помогут.
— От сталкеров что слышно? — Я машинально тянул время.
— Уже на дороге стоят, работают. Возвращать?
Не сумев сразу сбросить паузу, я опять помолчал, прежде, чем ответить.
— Нет, Ленни, пусть там работают. Они сейчас как дозор. Ладно. Так…
А что так, Федя? Что у тебя есть предложить?
— Ленни, под запись, — медленно начал я. — Передать «Cotton»: они идут к корвету, Катрин прыгает на борт, а Данька уже пустой идет к нам. Мауреру приказ такой: выходить на траверз Цусимы и там ждать визитеров, уточнения позже. Нарвику — большую тревогу, пусть готовят позиции для стрельбы, по необходимости огнем поддержат шкипера сверху. И по сторонам чтоб смотрели! На северном рубеже остается один Халмар Ханссен, Стародубцеву — возвращение, скоро его сына привезут, да и Алика… В столовую сообщи, чтобы какого-нибудь пацана сюда послали, ему ДПМ в руки — и отправляем к итальянцам, усилим огневую мощь.
