Ознакомительная версия.
— Странно, ведь ушиб очевиден, — Гюнтер посмотрел на шишку, отчётливо выделяющуюся на макушке загадочного пациента, — должен остаться синяк.
— А его нет! — улыбнулся профессор Шаловливый.
— Скажу вам честно, — повернулся Гюнтер к пациенту, в глазах которого сквозил страх неминуемой гибели, — вы не можете быть Заплющенко. Он мёртв. Но, если вы на самом деле ощущаете себя Владимиром Заплющенко, то тут впору говорить о мистическом переселении душ. Но, тогда возникает вопрос: где же Зихберман?
* * *
Эдик Зихберман неспешной походкой возвращался поздно ночью домой. Он задержался в гостях у своей девушки Марины, которую в скором времени видел супругой. Сегодня они пили некрепкое и недорогое вино, и украдкой целовались, пока бабка Марины спала в соседней комнате, слюняво похрапывая и вздрагивая во сне всякий раз, когда в холодильнике щёлкало реле, и он начинал трястись, будто алкоголик с перепоя. Уходить Эдик не хотел, но Марина делала вид, что девушка она порядочная, и на ночь кавалеров не оставляет. Во всяком случае, не всегда. Может быть, она считала это дурной приметой, потому что как только кто-либо ночевал у неё хотя бы раз, этот раз становился последним. Взять хотя бы недавнего ухажёра фельдшера Исакова, методиста по практике, который после первой же близости с Марией пропал, и на телефонные звонки не отвечал, а когда она однажды увидела его на улице, он, ответно увидев её, развернулся и скоропостижно скрылся в толпе.
Дом Маши находился недалеко от городской больницы, где работал Исаков, и к этой больнице Мария поначалу ходила его караулить, но так ни разу и не встретила, зато, не в больнице, правда, но в кино, встретила Эдуарда, и сразу же влюбилась. В который уже раз…
Эдик сейчас как раз проходил под окнами больницы, той, в которой работал один из многих Машиных одноразовых любовников. Хотя об этом он, конечно, не догадывался, он думал о другом: о том, что ему делать дальше, как вернуться в институт, из которого его несправедливо, по его мнению, выгнали.
— Эй! — вскрикнул Эдик, почувствовав, как что-то упало на макушку. Удар был не сильным, но вполне ощутимым. Предмет, ударивший Зихбермана, оттолкнулся от его шевелюры, как спортсмен от батута, и звонко приземлился на асфальт.
Зихберман, обругав в душе негодяя, покусившегося на его жизнь, словами, которых уж точно в Талмуде не вычитать, нагнулся и разглядел орудие нападения. Это был маленький металлический пинцет. В качестве мести Зихберман нагло забрал пинцет себе, сунув в карман брюк.
«Попадись мне только!» — пригрозил Эдик, и, вжав голову в плечи, трусливо отбежал на безопасное расстояние от окон. Идти дальше он решил осторожно, спасаясь от повторной атаки под ветками деревьев. Так он прошёл довольно долго, миновав ещё несколько домов, в окна которых опасливо поглядывал блестящими в свете Луны, как два потрескавшихся блюдца, глазами.
До дома оставалось ещё долго, но ехать на такси Эдуард не решился. И не то, чтобы у него не было денег, но тратить их на какое-то такси, когда можно пройтись пешком? Правда, пешком Эдуард ходить не любил, но сам себе он в этом не признавался.
И всё-таки в душе шло маленькое сражение, где одна сторона, численностью во много раз превосходящая другую, как «Золотая орда» превосходит всех годных к службе призывников деревни «Большие Лавочки», доказывала, что деньги любят счёт, и их надо беречь, а другая затравлено пищала что-то про потерю времени и разгул хулиганья, но голос меньшей был настолько невесом и хлипок, что очень скоро смолк совсем.
Ничего удивительного в этом не было, в таких спорах всегда побеждала «Золотая орда». Например, сегодня, когда Эдик собирался к Маше в гости, и ему естественно надо было купить что-то, что девушки считают обязательным дополнением к костюму, гладко выбритым щёкам и страсти, он чуть не сошёл с ума, разрываясь между дешёвым вином и букетиком ещё не совсем увядших астр. В итоге многочасовых мучений логика подсказала, что вино доведётся пить и ему самому, и выбор наконец-таки был сделан.
«Эх, почему такси не бесплатное…» — мечтательно подумал он. Тут вдруг его макушка зачесалась так сильно, будто сразу десять блох по предварительной договоренности накинулись на один волосяной фолликул, и принялись нещадно его грызть. Эдик выстрелил рукой в направлении зуда, но не успел: что-то пронзило его мозг. В глазах потемнело, затем вспыхнуло сверхновой, и он упал на асфальт. Ещё через несколько минут на голове выросла шишка, и Эдик не то, чтобы умер, а просто перестал существовать. Его тело досталось кому-то другому, как поверженный город воинам Золотой орды.
Голова Сигдиргердылаева погрузилась в пиджак, как батискаф в пучину моря. Он тяжело вздохнул и испуганно забегал взглядом по лицам пассажиров, сидящих напротив. Все они представились ему вдруг инопланетными пришельцами, заброшенными на землю коварной, чуждой человечеству расой. Ему стало страшно. Но тут же он понял, что страх этот напрасен, настоящий кошмар в другом! Сидящий прямо перед ним мужик с зализанными к затылку жидкими волосами поднял от газеты глаза и хищно взглянул на Сегдиргердылаева. От этого взгляда по спине поползли мурашки. Внутри стало жарко и захотелось бежать сломя голову прочь.
«А на улице-то, наверное, уже темно!» — с ужасом подумал Мазур.
Мужик снова уткнулся в газету, и ухмыльнулся, словно знал, что сделал Мазур час назад. Гремящий вагон и все люди в нём знали это! Сегдиргердылаев понял, что все они не случайные пассажиры. Все они приставлены к нему. Все они знают!
«Почему это со мной? За что?!» — вопило его внутреннее «я», и в то же время его охватывало чувство торжества над всем сущим. Это опьяняло и пугало, вселяло могущество и в то же время вынуждало к действию отчаянному и чудовищному.
Останавливаясь на станциях, вагон менял людей, как автомат для размена монет. Вместо толстенной тётки с сумками заходили молодые студентки, прилипшие к своим сотовым телефонам, как священнослужители к святому писанию, компания подвыпивших рабочих сменялась строго одетыми работниками офисов, но все они знали. Все! И Мазур это явственно понимал. Наконец, электропоезд остановился на станции Мазура. Бледный, с выступившими капельками ледяного пота, он встал и вышел. Кружилась голова. Он обернулся. Следом шёл тот самый тип с газетой, делая вид, что направляется по своим делам, а что следом за ним, так это просто совпадение. Сигдиргердылаев ускорил шаг. Он чувствовал, как неотступно движется сзади преследователь, словно акула, плывущая на запах крови. Мазур вылетел из метро, и, сразу свернув за угол, побежал. И впрямь было уже темно. В глазницах домов горел свет, магазины и ларьки зажглись витринами. Мазур нырнул в густые заросли кустов на обочине дороги, и, присев на корточки, замер. Он видел сквозь покачивающиеся ветки, как, снуя туда-сюда, пересекают улицу люди, как режут фарами тёмное пространство города автомобили. И все они знают! Знают всё! И они хотят мести! Мести за то, что открыл он — Мазур Сигдиргердылаев.
Еще сегодня днём Мазур был самым обыкновенным человеком. Он проснулся, как обычно, в семь утра, позавтракал геркулесовой кашей с кофейным напитком «Бодрость», вышел из дома и на метро добрался до места работы. Рабочий день прошёл обычно, без особых радостей и огорчений. Он занимался тем, чем и всегда — считал чужие деньги, и если бы не эта проклятая газета, забытая на его столе Тамарой Павловной из третьего отдела. Если б не она…
Какой чёрт дёрнул Мазура взять и начать листать её? Какой идиот надоумил газетного писаку ковырнуть эту тему? Для чего всё это? На седьмой полосе издания, выходящего умопомрачительным тиражом, была напечатана статья, и Мазур взял да и прочитал её…
И, казалось бы, ничего особенного не было в ней, так — дилетантский, неглубокий репортаж непримечательного спецкора, побывавшего в индийском храме Каджурахо, о смысле бытия. Но в статье замахнулся он на такие глубины, такие попытался всковырнуть тайны, что, начитавшись околонаучного бреда Сегдиргердылаев, сам удивляясь себе, негаданно, нежданно сделал открытие. Величайшее в жизни! Ужасное открытие. Невероятное, небывалое, всеобъемлющее. Он вдруг понял! Понял всё! Кто он такой, зачем и почему он. И это было как гром, как взрыв атома, как вселенская катастрофа!
Мазур дождался, пока на обозримой территории не осталось ни одного человека, вылез из своего укрытия и побежал. Он скользил дворами, как вихрь, прятался за стволами деревьев от людей, пригибаясь, таился за телами припаркованных автомобилей. Он бежал к набережной.
«Ведь всё это я! Я! Иначе и быть не может! Кто ещё? Ведь я сам и есть всё, что я вижу! А они… Они это знают! Они ненавидят меня, потому что их нет!» — открытие душило его. Щеки Мазура пылали, галстук дрожал на ветру, словно факел.
Ознакомительная версия.
