— Ничего.
— Нет-нет, вы что-то сказали. — Мисс Роджерс подалась чуть ближе. — Начальник перезвонов никогда не говорит просто так.
Дэрин прикусила губу; так и подмывало втолковать наконец этой фифе, что она не начальник перезвонов, а младший офицер, к тому же представленный к награде. Да еще и без пяти минут тайный агент этого, как его, ч-черт… Зоологического Общества Лондона!
Однако пришлось лишь обернуться и тихонько сказать:
— Просто заслуги у него куда заметнее, только и всего.
— Возможно, насчет этого вы правы. Я ведь там была в ту ночь, когда погиб мистер Тесла. — Дэрин лишь вопросительно взглянула на репортершу — дескать, ну-ка выкладывай.
— На момент, когда мы с его высочеством прощались, — сказала леди-репортер, — он был крайне решительно настроен остановить мистера Теслу.
— Алек в ту ночь спас наш корабль.
— И Берлин, я слышала, тоже. — Мисс Роджерс уже изготовила карандаш и блокнотик. — Кое-кто говорит, что война, возможно, была бы уже и закончена, выстрели тогда «Голиаф». Только принц Александр того не захотел. Ведь он, в конце концов, жестянщик.
— Никто даже не знает, насколько та махина… — начала было Дэрин, но осеклась: слова эти слишком близко подводили к секрету доктора Барлоу. Но почему никто не видит, что Алек для окончания войны сделал куда больше, чем кто-либо? Он отдал свое золото Оттоманской революции и свои двигатели «Левиафану», что, в свою очередь, спасло Теслу от участи быть сожранным зверьем у черта на куличках. Разве не так? И разве это ничего не значит?
— Вам известен какой-то секрет, не так ли, капитан перезвонов? — не унималась репортерша. — Вечно вы что-то недоговариваете.
Дэрин пожала плечами:
— Так вам договорить? Извольте. Мне точно известно то, что его ясновельможное высочество принц Александр жаждет мира, о чем он всегда неустанно твердит. Можете это процитировать со ссылкой на меня.
После церемонии, когда все снимки были сделаны, а все поздравления от дипломатов и важных персон приняты, Алек отправился искать Дэрин. Но не успел он сделать в толпе и двух шагов, как оказался зажат между капитаном Хоббсом и ученой леди Барлоу.
— Ваше ясновельможное величество, еще раз поздравляю! — воскликнул капитан и вместо поклона отсалютовал.
Отвечая тем же, Алек на миг представил себя членом экипажа. А впрочем, эта мечта уже из области былого.
— Благодарю вас, сэр. За это и… — он пожал плечами, — за то, что так и не бросили нас в арестную.
Капитан Хоббс широко улыбнулся:
— Да, те первые дни все складывалось непросто, правда? А для нас так и вообще немного странно: жестянщики на борту.
— Но тем не менее я всегда знала, что в конечном итоге из вас получится истинный дарвинист, — заметила доктор Барлоу, выразительно поглядев на медаль Алека.
Его наградили крестом «За отвагу в воздухе» высшая награда британских вооруженных сил гражданскому лицу, с профилем самого старика Дарвина.
— Истинный дарвинист, — сказал лори ученой леди, а Бовриль хихикнул.
— Я уж теперь и не знаю, кто я, — усмехнулся Алек, — но попытаюсь соответствовать оказанной мне чести.
— Достойный девиз для нынешнего смутного времени, ваше высочество, — сказал капитан. — С вашего позволения, вынужден отлучиться к нашим американским гостям. Их жестянщицкие корабли последуют за нами обратно в Европу. С ума можно сойти.
— Это точно.
Алек поклонился, а капитан уже торопливо шагал к группе офицеров в темно-синих американских мундирах.
— Как быстро все переменилось, — сказала доктор Барлоу. — Османы придерживаются нейтралитета, Австро-Венгрия ищет выход из войны, а теперь вот американцы вступили в перепалку. Возможно, Тесла и не положил бы конец войне, но тем не менее его смерть значительно его ускорила.
— Будем на это надеяться, — ответил Алек несколько натянуто, с явным желанием сменить тему.
— Клопп! — пискляво провозгласил Бовриль.
— Ах, да. — Алек взмахом руки подозвал своих. — Мастер Клопп, Бауэр и Хоффман от меня уходят, — с дружеским сожалением сказал он. — Они остаются здесь, в Америке.
— А что, — сказала ученая леди на прекрасном немецком, — страна возможностей.
— И единственное в мире жестянщиков место, — заметил со светским поклоном Клопп, — где нас, мадам, не кличут ни изменниками, ни заговорщиками.
— Это лишь до поры, мастер Клопп, — сказал ему Алек. — Когда-нибудь, я уверен, мы все возвратимся домой. — Как-то непривычно было видеть эту спетую троицу в цивильных костюмах и при галстуках; ну да скоро они облачатся обратно в рабочие комбинезоны. — С понедельника они приступают к работе у производителя пассажирских шагоходов.
— А не скучновато будет, — спросила ученая леди, — после месяцев разгульной жизни с вашим юным принцем?
— Чувствую, мадам, нам будет не до скуки, — ответил Бауэр. — Мистер Форд платит по пять долларов в день!
— С ума сойти, — округлила глаза доктор Барлоу.
Алек улыбнулся, вспоминая, как он недавно пытался всучить Клоппу остаток отцова золота, а тот уперся и стоял на своем. В любом случае зубочистка весила меньше двадцати граммов, то есть тянула не больше чем на пятнадцать долларов. А в «Шагоходах Форда» им на троих такая сумма причиталась каждый день.
— Страна возможностей, — хмыкнув, сказал лори ученой леди. Германский акцент у него был тоже безукоризненный.
— А где ваш граф Фольгер? — поинтересовалась доктор Барлоу. — Я тут для него заготовила целую кипу периодики.
— Да где-то здесь, — неопределенно ответил Алек, озираясь, и графа приметил лишь в затемненном углу отсека. Брови Фольгеру начисто спалило, когда тесловская молния стегнула по их саблям, и теперь он, по его собственному мнению, напоминал безумного кинозлодея. Или же он просто был в очередной раз не в духе. При известии, что трое слуг Алека думают начать новую жизнь в Америке, граф был единственным, кто встал на дыбы. Присягнувший на верность, в его понимании, должен был всецело содействовать восхождению кронпринца на трон Австро-Венгрии, даже вне зависимости, хочет того сам принц или нет. А тут…
Но когда доктор Барлоу с улыбкой, полной сочувственной нежности, направилась к страдальцу-вильдграфу, лицо его смягчилось. И вскоре они уже увлеченно беседовали в скрытной тени своего уголка.
— Может, я говорю не по делу, господин, — сказал, глядя на них, Хоффман, — только кажется мне, что их дуэт по меньшей мере странный, разве нет?
— Почему, — добродушно хмыкнул Клопп. — Наоборот, парочка что надо. Один другого стоит.
— Вы знаете, господин, о чем мне все время думается? — по секрету признался Бауэр. — Что с той поры, как они встали по одну сторону, эта война считай что закончилась.
— Заговорщики, — шепнул на ухо Алеку Бовриль.
Прошел еще час, прежде чем Алек сумел наконец выпутаться из объятий благожелателей и охотников за интервью и из грузового отсека потихоньку ретироваться в кладовую, куда до этого тихо удалилась Дэрин. Она по-прежнему сидела там, в ожидании, на бочонке меда от фабрикатных корабельных пчел.
После последнего скомканного прощания в сербском консульстве Алек с Боврилем видели ее впервые, и зверок попросту бросился ей на руки. Алек, можно сказать, тоже был не прочь, но с другой стороны незапертой дверцы шумел людный грузовой отсек. Поэтому Алек лишь кивнул, не зная даже, с чего начать.
Он-то думал, что теперь до следующей их встречи пройдут годы, но даже три недели показались сроком немыслимо долгим. Сказать это вслух он не осмеливался, во всяком случае пока.
Дэрин, поглаживая головенку Боврилю, не отрываясь смотрела на медаль Алека. Это, конечно, была та же самая награда, что и на ее парадном кителе, и та, которой за спасение жизни Дэрин был посмертно удостоен ее отец.
— Дурь какая-то, — сказала она наконец. — Давать медаль за то, что человек шмякнулся.
— Я и в самом деле, наверно, ее не заслуживаю? — спросил он.
— Да ты их заслуживаешь целую груду, Алек! За спасение корабля там, в Альпах, и за Стамбул, и еще за то, что отключил машину Теслы! — Она ненадолго смолкла. — Хотя за последнее от Адмиралтейства ты ничегошеньки не получишь: ведь ты спас Берлин.
— А ты, ты, Дэрин! Ведь ты при всем этом тоже была и участвовала, но я не вижу, чтобы хоть одна из медалей украшала тебе…
На него нашел кашель, и он отвел глаза.
— Грудь! — внятно сказал Бовриль.
Дэрин при этом захохотала, но не Алек.
— Да мне и одной довольно, спасибо, — отсмеявшись, сказала она. — И меня не было рядом, когда ты останавливал «Голиаф».
— В каком-то смысле ты была, — тихо сказал он, уставясь в пол. Лишь мысль о ее спасении заставила его нажать на тот курок.
Дэрин посмотрела на него с озорной улыбкой:
