Ознакомительная версия.
— Так, это… нету её. Ушла она. Что ж передать Глафире Степановне?
А что можно передать?
— Скажите, что её жильцы тоже уходят. То есть съезжают. Кому я могу отдать ключи?
Короткая пауза, затем тот же дребезжащий голос:
— Ты Климентина? И твой муж Андрей? Записывай адрес.
— Я запомню, — заверила Тина.
Старуха назвала метро и улицу на другом конце Москвы. Далековато, но чем быстрее отдать ключи, тем быстрее закончится вся эта история.
— Я сейчас подъеду.
Странным показалось напутствие:
— Поторопись! — но Тина о нём не задумалась, поторопиться было и в её интересах.
На месте она оказалась через час с четвертью. Дверь ей открыла худенькая старуха в чёрной одежде. Мгновение она внимательно смотрела Тине в глаза, затем рукой пригласила пройти в квартиру и быстро закрыла дверь на несколько замков. Вопрос, зачем так осторожно закрываться, если нужно всего лишь отдать ключи, так и остался невысказанным, потому что старуха сама заговорила, да так быстро, словно боялась куда-то опоздать:
— Климентина, ты уже догадалась? Я сестра Глафиры. Младшая я. Слушай меня, девонька. Глафира ушла по делам, у тебя с полчаса рассказать мне, что случилось. Не тяни время и не жмись, знаю я, что не всё ладно. Может, смогу помочь. Давай же!
Да с какой стати сестра Глафиры Степановны должна ей в чём-то помогать?
— Ведьма она, — махнула рукой старуха. — Давай, давай, рассказывай. Что непонятно — растолкую, что смогу — исправлю. Всю-то она мне жизнь испортила, так хоть на старости лет перестану её бояться!
Очень всё это было странно, но незнакомая сестра Глафиры Степановны по непонятной причине вызывала симпатию. Ведь если одна сестра ведьма, то и другая, должна быть, тоже. Но интуиция просто кричала: доверься, торопись, рассказывай!
— Ну-у, — нерешительно протянула Тина. — Зеркало.
Старуха кивнула:
— Кого видала?
— Себя. Трёх себя. И я там двигалась, говорила. И из зеркала выходила, в комнату.
— Не себя ты видела, — отрезала старуха. — Это сущности демонические тебя обольщали. Глафира с ними знается. Что они обещали?
— Не знаю, — совсем растерялась Тина. — Какие-то сокровенные знания.
Старуха трижды обернулась вокруг себя и прошептала непонятные слова. Затем снова обратилась к девушке:
— Обычная песня, девонька. Вот, я сейчас от них защиту поставила. Больше не побеспокоят, не бойся. Теперь в зеркале останутся, выйти не смогут.
— У них ещё имена странные, — вспомнила Тина. — Одна Дамгальнуна, остальных не помню. Кто это был, бабушка?
Старуха ещё что-то прошептала, поплевала в разные стороны и вдруг, достала из ящика стола какую-то вещь, поднесла к ней зажжённую спичку, предмет вспыхнул, она бросила его на железный поднос и отошла в сторону. Сквозь пламя проступили очертания розовой пластмассовой расчёски.
«Да это же моя расческа, — изумилась Тина. — Я думала, что потеряла её!»
— Какая разница, какие имена у демонов? — сказала старуха. — Ты, девонька, не сомневайся, и они, и их имена настоящие. Главное, запомни — они обманщики. Что ещё случилось-то?
Тина смотрела на плавящуюся расчёску, вдыхала едкий запах и думала, стоит ли говорить об измене мужа? А старуха распахнула окно и снова окинула Тину проницательным взглядом.
— В зеркале, как в телевизоре, мой муж объяснялся в любви другой женщине, — выдохнула Тина. — Но это ведь неправда, да?
— Ах, Глафира! — старуха даже руками всплеснула. — Опять за старое! Ты, девонька, взрослая, должна была бы знать: ведьме муж не нужен. Глафира бы тебя от него в скором времени избавила.
Дым щипал глаза, Тина слегка пошатнулась:
— Бабушка, а почему здесь моя расчёска? И как бы избавила?!
— Времени у нас с тобой мало. Расчёску я у Глафиры выкрала, в ней твои волосы. Долго рассказывать, зачем ей волосы, но ничего для тебя хорошего. Стала бы ты ей послушна, как я когда-то.
А уж как бы избавила, так она мастерица на такие штуки. Поссорила бы она вас, вот что, — сказала старуха и добавила. — А не удалось бы поссорить, тогда хуже. Тогда не жилец твой муж на этом свете, вот как.
У Тины даже мурашки по спине побежали. Ну, уж нет, ни за что! Старуха же тем временем взяла оплавленную расчёску и завернула её в кусок холстины. Затем побрызгала на неё водой из скляночки и спрятала в складки своей юбки.
— Бабушка, а как расчёска попала к вашей сестре? И что мне за сон про мою сестру приснился?
Ответа она ждала долгих десять секунд. Старуха сделала ещё несколько странных движений руками, и только потом повернулась к Тине:
— Расчёска-то? Да ты сама ей и отдала. Ночью из постели выскользнула и ей вручила. Для Глафиры этакое пара пустяков. Сон рассказывай! — последние слова прозвучали, как приказ. Но возмущаться было некогда, и Тина торопливо пересказала свой странный сон про водяную Катю. Старуха выслушала, качая головой.
— Эт твой Хранитель заботится, — пробормотала она, глядя куда-то в сторону. — А мой от меня давно отвернулся.
— Почему, бабушка? — спросила Тина, не совсем понимая, о чём та говорит.
Как ни странно, старуха молчала, словно застыла. На её морщинистом лице отобразилась скорбь, в тусклых глазах заблестели слёзы. Смахнув их худой рукой, она заговорила. И говорила быстро, Тина едва успевала разобрать слова:
— Было нас в деревне две Глаши — красавицы. И никто не мог сказать, которая из нас лицом пригожее. Парни сватались, да батюшка у нас строгий был, ни за кого своих дочек не отдавал. А тут помер батюшка, а матушки с нами уж год, как не стало, и остались мы, сиротки, две Глаши, да братец наш, Пётр… ох, и любила я его! Чистый ангел мой Петенька, кудряшки золотые, глазки голубенькие!
Глафира тогда силу набирала и меня своей воле подчиняла. Не спрашивай, не знаю, кто ей силу тёмную передал, да только стала она меня в свои колдовские дела посвящать да рассказывать, как та сила действует. И вот однажды говорит мне:
— Петя скоро заболеет, надо нам его вылечить. Пойдём по росе траву целебную собирать.
Я испугалась — жуть как! Мы перед рассветом встали и пошли с ней в поле. Теперь-то я знаю, какие травы и корни собирала моя сестрица, а тогда мне невдомёк было. Глаше пятнадцать уже, а мне тринадцать, я девчонка совсем. Чего там сватались, я дитя дитём. И сколь ж я себя раз потом кляла!
Петенька наш и, правда, заболел к вечеру. Лежит, жаром пышет, стонет, маленький. Глафира и говорит:
— Дай-ка ему отвару травяного, потом корову подои. Молоко ему сейчас надо.
Я и отвара дала и корову подоила, а когда в избу вернулась, вижу — Петенька мой мёртвый лежит, белый, как снег, а Глаша у него из запястья кровь пьёт. И как сверкнула на меня глазами, я так крынку и выронила. Стою, пошевелиться не могу. Смотрю, как по лицу её Петечкина кровь течёт, весь подбородок измазала. А она как расхохочется:
— Что встала, тетёха? Не пропадать же крови невинной! Петька умер уже, а мне сила нужна. И тебе нужна. Хочешь? — и ручку его окровавленную протягивает.
Смотрю: у меня по полу молоко растекается, затем снова на Глафиру посмотрела и чувств лишилась. Страшнее в своей жизни я ничего не видела!
Старуха помолчала и с трудом продолжила:
— Вот с тех пор и ношу я траур по Петеньке. Больше ничего для него сделать не могу.
Если бы Глафира тебе силу передала, то и ты бы младшую свою тоже себе подчинила. И душу бы её загубила.
Тине сделалось страшно. И стало ещё страшнее, когда она вспомнила про Олежку.
— Бабушка, у нас с Катериной тоже есть младший братик. Я что, и его бы погубила?
Ответом ей был слабый кивок головы:
— Родная да невинная кровь лучшее подспорье для любой ведьмы. Ты думаешь, с чего Глафира такую силу набрала? Петечкина кровушка её такой сделала.
Тина забыла про время. Чувствуя холод внутри, она представляла, в какое чудовище могла бы превратиться и содрогалась от ужаса. Олежек, такой славный и любимый, мог бы стать жертвой её болезненного желания превратиться в сильную ведьму.
А бабушка покачала головой, вздохнула и продолжила:
— Всю-то жизнь мне Глафира испортила. Зря деревенские шутили: две Глаши — нету краше. Не к добру нам эта красота обернулась. Глафира в скорости уехала в Москву, там себе любовничка нашла, большого начальника. Он ей квартиру справил и помер, бедолага. А Глафира меня к себе забрала, мне бы отказаться, но воля уже не моя. Что она скажет, то я и делала. Боялась я её — жуть как!
Тина внимательно слушала, а в голове крутились слова: «Две Глаши — нету краше». Странная мысль не давала покоя. Две? Почему две? Но додумать она не успела.
— Ну, всё, девонька, — прервала её рассуждения старуха. — Уходить тебе надо. Пора, Глафира вот-вот вернётся.
И стала подталкивать гостью к выходу.
— Бабушка! — торопясь, спросила Тина. — А как же Вы объясните Глафире Степановне исчезновение расчёски?
Ознакомительная версия.
