Комары выгнали нас на солнцепек луга. Брошена на траву моя застиранная добела камуфляжная куртка. Лежишь, умостив лицо на руки. Пристраиваюсь рядом, несмело касаюсь прохладной кожи выше локтя, поглаживаю, постоянно ожидая, что отстранишься с возмущением. Не возражаешь, жмуришься ласково.
Осмелев, глажу уже настойчивее, обнимаю осторожно и прижимаюсь щекой к плечу, приподнимая рукав футболки. В ответ — с легким стоном:
— Ну почему мне так хорошо с тобой?
Обрыв. Под обрывом — омут. Я, не думая, — вниз головой:
— Потому что я тебя люблю.
Вздохнула, повернулась ко мне, обняла за шею и притянула к себе.
В тишине летнего луга раздался резкий щелчок отпущенного стояночного тормоза.
Патрик вновь и вновь сигналит встречному «доджу» в боевой скоропомощной раскраске. Отчаявшись привлечь внимание, разворачивает автомобиль поперек дороги.
«Додж», люто скрежеща тормозами, останавливается, едва не боднув наш борт. Бригада разъяренно сыплется наружу из открытых дверец.
— Какого?! — Увидав наши белые халаты и изрядно забросанные грязью эмблемы, сбавляют обороты.
— Извините, ребята. Не поняли, что коллег встретили. Вы ж не бело-красные, а зеленые!
Мой вездеход, ввиду его сомнительной принадлежности к медицине (чумовозка, одно слово!), никто не стал из естественного цвета хаки перекрашивать — просто намалевали кресты да надписи по бокам. И то: решили, что «Скорая помощь» на нас написать — кучеряво будет. Так и ездим — «Санитарный транспорт».
— Куда, братцы?
— Пока в сторону Центра. А там — как бог даст и диспетчер скомандует.
— Роскошно. Захватите Смайли до базы.
Девчонка открыла дверцу и потянула за собой ящик. Обожгла взглядом:
— Что, уже надоела?
— Глупышка. Мы ж не на гулянку едем — воевать. Куда тебе-то?
Плечики ее вздернулись. Гневно отвернувшись, Дженни зацокала каблучками к гостеприимно распахнутой молодцеватым врачом дверце реанимобиля.
— Счастливо, Смешинка! — крикнул я ей вслед.
Она не обернулась. Дверца мягко закрылась, фургон ходко принял с места.
Люси, сидя на капоте, закручивала колечком жесткий усик.
— С гонором девица… — протянула начальница и, сменив тон, приказала: — Так. Со смешинками и хохотунчиками всё. Закончили. Собрались. Поехали, покуда наш псих не всю еще деревню перерезал. Заводи, Патрик. С богом.
— Здесь, слава всем богам, этого добра немного, не то что у тебя дома.
Это она о наркотиках. Да, не нашелся здесь мерзавец, достаточно умный для того, чтобы наладить промышленное производство и сбыт дури. На счастье наше и всего населения. Есть, правда, местная травка — по действию нечто вроде конопельки. Но на взгляд профессионала — это баловство.
Героина, или подобных ему гадостей, прочно держащих употребляющего их в цепких лапах физической и психической зависимости, в этом мире нет. Немногочисленные группки серьезных наркоманов существуют вокруг десятка человек, наперечет известных нам и полиции, которые умеют из вполне безобидных лекарств и химикатов, имеющихся на каждой кухне, соорудить жутко токсичную кустарную наркоту.
Нелегкое, кстати, занятие. Простым смешиванием исходных компонентов тут ничего не добиться. Это длительный процесс с нагреванием, помешиванием, добавлением по счету капель то одного, то другого ингредиента, процеживанием и прочее, и прочее. Тоже своего рода искусство. Технологию мне объясняли неоднократно, но я так ничего и не усвоил.
Ядовитость получившегося продукта убийственна. Срок жизни пристрастившихся к нему невелик, а смерть — какой никому не пожелаешь.
— Шура, тебе не кажется, что он далековато в сторону отбился?
Вообще-то да. Здешние любители химического кайфа кучкуются в городе, поближе к источнику отравы. Деревенское население с присущей ему консервативностью предпочитает дурить себе голову традиционным способом приемом спиртного внутрь. Разве что сельский знахарь к галлюциногенным грибкам пристрастится.
— Может, он за границу сектора вылез что-нибудь для продажи стибрить, от нехватки денег на мульку. А там заблудился, — предположил Патрик.
— Глянь-ка, каких слов твой водитель набрался! «Мулька»! И все равно далековато.
— С кем поведешься… — бормочет пилот.
Рат как в воду глядела. Видок у наркоши был непривычный. Нет, я не прав. Привычный до жути, но не для этих мест. Ни тебе покрасневшей хари, ни слезящихся глаз и отнимающихся ног-рук.
Тело пациента заполняло собой шаткое дощатое строение уличного сортира, где он ширялся непосредственно со спущенными штанами.
Одутловатое лицо, фиолетово-синие губы, глаза, закаченные под веки, белеют шарами яблок. Дыхание почти отсутствует — единичные всхлипы разделяют такие промежутки времени, что каждый кажется последним. Зрачки — точечные, «маковые». Из бессильной руки свисает, уцепившись поршнем за пальцы, пустой шприц.
Сколько таких клиентов с передозировкой опиатов я видел там, откуда меня занесло в этот мир, — не счесть. Вот именно — там! Вот именно — опиатов. Того же героина, скажем…
Еще один судорожно-поверхностный вздох — и дыхание прекратилось окончательно. Мечется вокруг, не замечая, что топчет грядки с овощами, бабка.
— Он не умрет? Скажите, милые, он не умрет?
— Он уже умер.
— Ой, что делать?!
— Что делать, что делать! Молиться за его душу!
Старуха испуганно отпрянула в сторону, за кусты, громко причитая. Опрометью лечу в машину за ящиком, бегом волоку его назад, сбрасываю крышку, поспешно набираю в шприц одну ампулу за другой. Люси быстро-быстро орудует пилкой, подавая мне открытые стекляшки.
Причитания за кустами приобрели более осмысленный характер, став чем-то вроде размеренного ритмичного воя. Краем уха улавливаю: и впрямь ведь молится! А что ей еще остается?
Раздираю рукав наркоши до плеча. Мышка закручивает резиновый жгут, затягивая его на бицепсе пациента как можно сильнее. Вглядываюсь в переплетение шрамов разной давности — «дорожки» инъекционных следов, отмечающие ход вен на руке. Наиболее старые, давно уже побелевшие — на больших магистралях. Спалив их наркотиком и истерзав инъекциями, клиент постепенно перебирался на все более и более тонкие, последовательно портя и их. Ага, вот сюда я попаду! Меж безымянным и мизинцем правой тоненькая прожилочка, чуть не тоньше иглы.
Осторожненько, так, так… Капля крови упала из канюли мне на сапог.
— Люсь, отпускай жгут.
Бережно подсоединяю шприц. Ну, потихонечку…
Исцеление наркомана всегда выглядит эффектно. Смесь лошадиных доз препаратов, стимулирующих дыхание и сердечную деятельность, оказывает поистине волшебное действие. Только что валялся кадр, употребивший чрезмерную порцию некачественной (или, наоборот, излишне качественной — это как смотреть) дури, на полу весь синий, холодный, мало чем от трупа отличающийся — и вот уже стоит на нетвердых ногах, нецензурно обругивая бригаду, спасшую его от верной смерти, за то, что обломала кайф, а благодарные родственники собирают деньги докторам.
Это — если мало от трупа отличается. А когда уже труп? Выдергиваю иглу из вены. Выхватываю из ящика воздуховод. Придется качать и дышать. И вернее всего — без эффекта. Раздражающий речитатив молитвы становится все громче и громче.
Одному мне его из сортира не выволочь.
— Патрик! Дуй сюда бегом!
Пилот послушно вываливается из кабины и скачет к нам. Примериваюсь, как бы половчей ухватиться. Вдруг — глубокий, охающий, с причавкиваньем вздох. И еще. И еще. Наркоша тяжело заглатывает открытым ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, синюшная его морда помалу приобретает близкий к естественному цвет.
— Никак, ожил?
— А у тебя есть сомнения?
— Главное, чтобы у него их не было.
Из-за кустов появилась бабка, всплеснула радостно-недоверчиво руками.
— Знать, бабуль, доходчивы до Бога твои молитвы…
Глазенки клиента приобрели почти осмысленное выражение. Мычит:
— Эт-т… чт-то… т-как…
Люси, не давая ему опомниться, наскакивает:
— На чем сидишь?
— М-морфий…
— Где берешь?
— Т-там… в лесу… целый контейнер… Но там больше нет! А где спрятал, не скажу.
— У нас все и всё говорят. Ты с кем толкуешь, знаешь? Кто мы есть?
— Врачи… — тянет клиент не вполне уверенно.
— Какие?
— Ну, эти… Из дурки, в общем.
— Верно мыслишь. Тебе туда охота?
Мотает нечесаной грязной головой.
— Раз неохота, даешь мне четкий и ясный ответ на три вопроса: точное место, где нашел контейнер, куда спрятал дурь и кого еще на иглу посадил.
Губы клиента поджимаются. Отворачивается. Патрик присаживается на корточки рядом с доктором, шепчет ей на ухо:
— Может, дать ему по репе?
