Девушка совсем близко подошла к каменной стене и в нерешительности остановилась, раздумывая, куда идти дальше. К ногам ее упал увядший цветок ромашки. Радостный вздох, и голубые глаза встретились с глубоко-карим взглядом монаха. Он будет с ней! Он убежит с ней из монастыря!
Человек на скамье встрепенулся ото сна, помотал головой, чтобы прогнать остатки видений и потянулся, лениво возвращаясь к действительности. На грани сна и яви он увидел ускользающую тень в рясе. Розовое сияние заката уже слегка тронуло небо. Колокола, наполнив чуть прохладный воздух восторженным волнующе-умиротворенным гулом, звали к вечерней молитве. Молчаливой толпой монахи возвращались с работ. Мысли лениво шевелились в отяжелевшем мозгу настоятеля. «Долго я проспал сегодня. Что-то хорошее снилось. Солнышко. Луг… Лучше бы не просыпаться… Покается ли он сегодня? А если нет… Господи, наставь его на путь истинный. Нет, я не хочу брать грех на душу. Сколько он протянет без еды? Но потворствовать греху — еще больший грех».
И, подкрепленный этими размышлениями, аббат лениво поднялся со скамьи и тяжелой поступью направился в сторону келий.
«Надо быть сегодня помягче, — мысленно настоятель уже готовил нравоучительную речь для заблудшего монаха. — Сын мой, готов ли ты покаяться в своем грехе? Чем больше ты упорствуешь, тем вернее губишь свою душу. Да! Именно так следует начать! Отказавшись покаяться во грехе прелюбодеяния, ты впадаешь в гордыню. А это самый страшный грех!». И настоятель монастыря, решительно подняв подбородок и поджав сухие полные губы, шагнул в темный сырой коридор. Гулкое эхо подхватило тяжелые шаги аббата.
— Сын мой, готов ли ты…
От голубого взгляда и голода юного монаха охватила эйфория. Веселое сумасшествие, не знакомое ранее. Он почти не осознавал, как в руках его оказался кувшин.
— Да, я готов!.. — бодро отозвался монах, и собственный беспечный голос вдруг показался юноше чужим и незнакомым, а от железного скрипа засова мятежное сердце бешено забилось.
Холодный поток — в лицо и звук удаляющихся шагов… Опомнившись от неожиданности и вытирая лицо рукавом ризы, настоятель, тяжело дыша, затрусил по длинному сырому коридору. Но тут же повернул назад. Нет, одному ему не догнать беглеца. Скорее на улицу, позвать на помощь!
Вереница монахов медленно тянулась на звон колоколов.
— Назад! Все назад! К выходу у камней! — глаза настоятеля лихорадочно блестели.
Повинуясь исступленному и вместе с тем властному голосу аббата, братья повернули назад.
Одна монашеская ряса, потом другая показались из небольшой лазейки у груды камней.
— Держите его, братья! Не дайте ему уйти! Это отступник, осквернивший имя Божье! Держите их! Держите! — тонкий голос звучал гневно и надрывно.
Монахи не двигались с места, окружив беглецов неплотным живым кольцом, сквозь которое, к ужасу настоятеля, так быстро пробирались двое в монашеских рясах, один из которых — монах, наказанный за прелюбодеяние. А другой? Кто же этот другой монах?
Аббата охватило отчаяние и страх перед безмолвным протестом братьев. Пот выступил на разгоряченном лице настоятеля, а из горла готов был вырваться крик бессилия, как вдруг…
Один из братьев толкнул переодетую пастушку прямо в грудь. Девушка тихо вскрикнула.
— Ба! — изумился монах. — Братья, да это же баба! Среди нас баба!
Монахи загудели, как потревоженный улей. Настоятель снова обрел землю под ногами.
— Держите прелюбодейку! Держите ведьму! — закричал он в гневном исступлении. — Она заклинаниями приворожила нашего брата, разлучила его с Богом. Предадим огню ведьму!
«Предадим огню ведьму!» — подхватили десятки голосов. Это еще больше распалило настоятеля. Задыхаясь от отдышки и гнева, он продолжал: «И даже это слишком легкая смерть для ведьмы, для прелюбодейки, посмевшей осквернить дом Божий. Живьем замуровать ее в стену!»
«Замуровать! Живьем! Смерть ведьме!» — подхватили голоса, и десятки рук стали подталкивать девушку и монаха к серым стенам.
«Возьмите каждый по камню,»- приказал настоятель, и монахи исполнили его волю, почти ничего не оставив от каменной груды у отверстия в стене, через которое пытались убежать влюбленные.
Аббат, шедший впереди братьев, остановился у другого, главного, входа в кельи:
«Ведите их сюда. Замуруем ее напротив его кельи. Пусть будет поближе к своему возлюбленному!»
«Отпустите! Отпустите ее! Да кто вы, наконец, люди или дикие звери? Будьте милосердны!» — кричал юноша, вырываясь из рук державших его монахов.
Настоятель указал коротким пальцем на место недавнего заточения юноши-монаха.
— Уведите его! Обратно в келью! И заприте дверь на засов. Надеюсь, у тебя нет другой возлюбленной, которая придет за тобой в монастырь, — обратился он к юноше с жестокой шуткой. — Иначе ее ждет та же участь!
— Бог не простит вам этого! Слышите? Никогда! Будьте вы все…
С уст монаха готово было сорваться проклятие, но девушка мягко перебила своего возлюбленного:
— Не надо. Скоро все кончится. И мы будем вместе. Навсегда. Прости их. Что такое боль и смерть, если за ними придет любовь, — при этих словах девушка умиротворенно улыбнулась.
Прощальным звуком щелкнул холодный засов, но толстая железная дверь не могла заглушить криков и рыданий юноши.
Какое-то оцепенение охватило монахов. Нет, они не хотели смерти этой грешной девушки. Но что-то заставляло их повиноваться слепой воле настоятеля.
«Принесите раствор для скрепления камней и веревку», «свяжите ее», — равнодушно подхватывало гулкое эхо.
«Начинайте!»- приказал настоятель и первым положил камень в основание стены, за которой девушка в черном одеянии встретила мучительную смерть.
Прошло сто лет. Умер и тучный настоятель и все монахи, ставшие соучастниками этой казни. Но раньше всех умер юноша-монах, полюбивший златовласую девушку.
Августовское солнце, щедро осыпав приморский городок потоками предзакатных лучей, медленно опускалось за горизонт, уступая место вечерней заре. А потом усталое небо потонуло во мгле, усеянной миллиардами звезд.
Полная луна равнодушно освещала уснувший монастырь. Яркая праздничная толпа возвращалась с ярмарки. Впереди в одежде из травы и веток шли девушка с белым цветком в длинных волосах и темноволосый юноша, изображавшие Адама и Еву.
Адам вел за собой на цепочке лениво переваливающегося медвежонка. А из-за плеча Евы выглядывала непоседливая обезьянка. Карнавально одетые люди несли пуховые облака, в которых спали розовощекие ангелы. Из ушей и ноздрей огромной глиняной головы дьявола валил дым. Акробаты возвышались над праздничной толпой на ходулях и жонглировали зажженными факелами.
— Смотрите! — испуганно вскрикнула Лилит, показывая на окно монастырской часовни.
Факелы посыпались на землю. Дымящаяся голова покатилась по дороге. Захныкали разбуженные криками ангелы…
В ту ночь в первый раз появилась она. Белая Дама. Прозрачно-белая, в таком же призрачно-белом одеянии, освещенная царственно-одинокой луной, она опустилась на колени и молилась, молилась, молилась… О тех, которые предали ее страшной казни.
«С тех пор каждый год в День Белой Дамы люди приходят к этой крепости», — закончила Любовь Андреевна.
— От этой романтической истории у меня разыгрался аппетит. Как насчет шашлычка? — предложил Артур Валентинович.
— Лучше мороженное, — возразил Марк.
— Сейчас мы придем к вам, — предупредила Мария Артура Валентиновича и Любовь Андреевну и, увлекая за собой сына, направилась к передвижному лотку, украшенному поблескивающими в сумерках голубым, розовым и зеленым зонтиками.
Вынимая из сумки кошелек, Мария отпустила ручонку Марка. Расплатившись с мороженщицей, молодая мама протянула сыну малиновое эскимо, но Марка не оказалось рядом. «Марк! Марк!», — охваченная ледяным ужасом, Мария в поисках сына пробиралась сквозь шумную толпу. Вереница чужих лиц плыла перед глазами матери, и она с мольбой подняла глаза к звездно-лунному небу и увидела сына. Он стоял на краю плоского выступа крепости. Мария еле сдержала крик ужаса и, расталкивая толпу, стала стремительно пробираться к каменной стене. Кто-то с раздражением толкнул ее назад.
— Пустите, пустите, там мой сын, — бормотала Мария, пробираясь все ближе и ближе к крепости.
— Мама! Мама! — радостно закричал Марк, заметив Марию. — Смотри, я сейчас полечу!
— Подожди, — испуганная бледная Мария попыталась придать своему голосу беспечность. — Подожди, сейчас я поднимусь к тебе, и мы полетим вместе. Хорошо? Только пока отойди от края.
— Хорошо, мама! — мальчик сделал шаг назад.
Мария быстро вбежала на горку, находившуюся примерно на одном уровне с выступом, протянула сыну руку, с силой потянула его к себе, прижала к груди и заплакала.
