будто холостыми палил…
Все молчали. В воздухе стоял тяжелый запах крови. И я подумал заполошно: многое, очень многое оказалось чистейшей правдой – но мы проиграли…
Мы с подполковником Радаевым сидели по разные стороны стола и молчали, и это длилось уже долго. У меня не было ни малейшего желания произнести хоть слово – подозреваю, и у него тоже…
Кончилась эта история. Врать нам пришлось не особенно много, но все же пришлось, главным образом письменно…
Едва мы более-менее опомнились, Радаев устроил на улице, возле машины, этакий военный совет в Филях, в котором участвовали все четверо, без различия, кто офицер, а кто сержант. Все едва ли не моментально согласились с Радаевым: правду рассказывать никак нельзя, нам просто не поверят, даже если не заподозрят в злоупотреблении водкой или в психическом расстройстве. Уже потом, когда мы с подполковником остались вдвоем, он рассказал одну старую историю.
«Дело было лет сто назад, – говорил он глухим голосом, не глядя на меня. – Два французских военных корабля попали в шторм и потеряли друг друга. Вот фрегат и поплыл искать второй корабль, и вдруг они увидели на горизонте… Плыл большой самодельный плот и вел на буксире несколько лодок. Потерпевшие кораблекрушение махали руками морякам с фрегата. Это отчетливо видели несколько десятков моряков, офицеры, адмирал, командир фрегата. Он приказал на всех парусах идти на выручку. Вот только когда подошли ближе, увидели, что ничего этого нет – ни плота, ни лодок, ни потерпевших бедствие людей. Только груда веток, унесенных в море бурей. Однако несколько десятков человек видели своими глазами… то, что хотели видеть, – трезвехонькие, вменяемые. Вот такие бывают массовые галлюцинации…» [56]
Так что мы все четверо представили гораздо более реалистическую картину трагических событий. К мельнику мы поехали, поскольку он, по неподтвержденным данным, прятал оружие, и не паршивенький пистолетик, а автоматы с гранатами (как Радаев и рассчитывал, после всего, что произошло, никто в дивизионном управлении не стал особенно интересоваться источником «неподтвержденных данных»). Вот мы и собрали всех обитателей в горнице, оставили Петрушу их караулить, а сами пошли обыскивать подвал, что заняло какое-то время, уж никак не минуты, и, поднявшись из подвала, мы обнаружили, что Петруша убит, окна разбиты, а все шестеро обитателей мельницы сбежали.
Вот это в дивизии проглотили, не поморщившись и не поперхнувшись. Вполне жизненно, знаете ли. Как и следовало ожидать, полковник Аверьянов устроил разнос Радаеву – за то, что повел себя как зеленый стажер, не взял солдат, а привлек неспециалистов, командира разведбата и его ординарца. В детали Радаев не вдавался, но у меня появилась догадка, что разнос был не таким уж сокрушительным. На месте Радаева я обязательно пустил бы в ход иногда срабатывавшую отговорку: «Никто не мог предвидеть именно такого развития событий». Наверняка и он поступил так же. Самое суровое начальство прекрасно знает, что порой так и случается, невозможно заранее просчитать все варианты развития событий. Что касается меня, никакого разноса не последовало – я играл роль подчиненную. И уж никто не имел никаких претензий к Феде Седых и его сержанту – их дело вообще было десятое…
Разумеется, на мельницу послали трех оперативников и взвод солдат, устроили скрупулезнейший обыск, даже в конюшне, коровнике и птичнике протыкали землю в подозрительных местах железными щупами. Ничего не нашли, но в горнице обнаружили вместительный тайник, явно оборудованный давно – в стене за неподъемным шкафом. Тайник был пустехонек. Отсюда сделали вывод: Жебрак и в самом деле хранил там нечто предосудительное – и, вероятнее всего, заранее вывез содержимое тайника куда-то, намереваясь потихонечку скрыться из этих мест. Вот и пошел на убийство – боялся, что на него сыщется серьезный компромат, и предпочел не испытывать судьбу…
Разумеется, эту гоп-компанию будут искать, передадут их приметы всем, кто примет участие в поисках, от оперативников нескольких ведомств до комендантских патрулей и заслонов из войск по охране тыла. Однако я крепко сомневался, что их найдут. Вероятнее всего, они в волчьем облике далеко уйдут лесами, а потом вдалеке от этих мест, там, куда не станут посылать ориентировки, объявятся не вызывающие подозрений мирные люди, трое мужчин и три женщины (мужчины к тому же мобилизации уже по возрасту не подлежат, а значит, и внимания военкоматов не привлекут). Взятых у того ювелира золота и драгоценностей так и не нашли, а значит, Жебрак их куда-то переправил, и в самом деле намереваясь распрощаться с Косачами (теперь я нисколечко не сомневался, что и ювелира обработал он с сообщниками – вот только об этом убеждении лучше тоже помалкивать).
– Интересно, проработанная версия у тебя есть? – спросил Радаев. – Касающаяся всего этого дела… ну, ты понимаешь, о чем я. О том, что нельзя никому выложить…
Я очнулся от тягостных раздумий и сказал:
– Конечно. Кольвейс о кладе знал с гражданской, возможно, даже наверняка, и о рукописи Збигнева Косач-Косачинского тоже – от Стефы, от кого же еще? И только в этом году получил какие-то сведения, позволившие ему продвинуться вперед. Какие именно, не берусь гадать, но он начал действовать. Пришел к Липиньскому. Судя по тому, что взял с собой Гильферинга, тот был в курсе. Полное впечатление, что с определенного момента Кольвейс работал в первую очередь на себя, любимого. Сколотил команду: он, Гильферинг и Эльза. Тут налицо перекрестные связи: Гильферинг в прошлом – любимый ученик Кольвейса, а Эльза – любовница Гильферинга. Из допросов пленных офицеров следует: многие начали понимать, что Германия идет к краху и военное поражение отнюдь не исключено. Некоторые просто ударились в меланхолию, а некоторые ищут выход. Вы же помните того интенданта, что под шумок обчистил сейф Дойчебанка и нагреб золотишка с камушками?
– Такого персонажа не скоро забудешь, – хмыкнул Радаев. – Хоть и не по нашей части, но такие оригиналы не каждый день попадаются…
– Безусловно, – сказал я. – А ведь он был не просто воришка. У него, оказалось, была стройная программа, которая вполне могла завершиться успехом. Собирался, если дела у рейха пойдут совсем скверно, сбежать в Швейцарию. Где собирался выдать себя за еврея, даже нашел неразборчивого врача, хорошо ему заплатил, и тот сделал немцу обрезание. Убедительная легенда: долгое время притворялся чистокровным немцем, но возникла угроза разоблачения, и он сумел укрыться в Швейцарии. Швейцарские таможенники не трясут придирчиво багаж пассажиров, можно ввезти золотишко… Что, если и Кольвейс собирался отколоть такой же номер? Слинять в Швейцарию с парочкой верных сообщников? Майору абвера гораздо легче
